Культура
Николай Мартон: «Я научился фокусничать!»
16 сентября
Николаю Мартону – корифею Александринского театра, народному артисту России – исполнилось 75 лет. За его плечами – участие в десятках театральных постановок и кино. Последний год в любимой им Александринке был для Мартона испытанием, актеру пришлось проживать очень непростые и необычные для него роли: сначала юноши (спектакль Андрея Могучего «Садоводы»), потом – Смерти (спектакль «Ксения. История любви» Валерия Фокина), а совсем скоро он выйдет на сцену в роли ангела-фокусника в спектакле Андрея Могучего «Изотов».
– Николай Сергеевич, сейчас вы репетируете новый спектакль, в котором вам досталась необычная роль…
– «Изотов» – современная пьеса, я бы сказал, довольно странная. Простая и философская одновременно – как это бывает у Могучего. Роли в этом спектакле для меня изначально не было. Но Андрей Анатольевич, ничего не говоря, вписал меня. Когда я спросил Валерия Фокина: «А Мартон-то зачем?» – он ответил: «Пускай будет. Такое впечатление, что вы у Могучего уже как талисман».
Потом шли репетиции без нас, и вдруг Могучий, случайно встретив меня, говорит: «Есть идея. Это будет ангел. Но не просто ангел, а ангел-фокусник». И только на репетициях я понял, что на самом деле от этого ангела требуется… Мне сказали: «Фокусники должны владеть искусством фокуса. Будьте любезны, Николай Сергеевич. Вам будет мастер-фокусник из цирка, начинайте работать». И я начал. Теперь могу сделать так, чтобы и тросточка летала, и голова «проваливалась». Со спичками, с тросточкой, с веревочкой – очень интересные фокусы…
– Домашних-то фокусами радуете?
– Конечно, я их показывал не только в театре, но и дома, даже соседи приходили смотреть. Трость летает – а они: «Николай Сергеевич, боже мой, это ж надо!» Актер обязан сделать все, что ему может быть предложено хорошей режиссурой.
Андрей Могучий работает в особой системе. Он пытается идти от человека. Его биография, вся его жизнь, сколько он прожил – молод ли он или уже стар – все это интересно ему. Приходится очень много фантазировать, кто твоя мать, кто отец, как ты рос, где родился. Потом тебя сажают в кресло и начинают задавать вопросы по твоему персонажу. И все должно состыковаться, линия жизни должна вырисоваться очень точно, чтобы ты ничего не соврал.
– Вот мы говорили о биографии персонажей, которых вы играете, а хотелось бы услышать о вашей жизни. Как вы росли, откуда появилась тяга к этой небанальной для юноши из деревни профессии – актерству?
– История такова: под Киевом есть Макаровский район, село Мотыжин. Через улицу жили две семьи. В одном доме – беженцы, которые пришли откуда-то со стороны Днепропетровска и осели здесь, – отец, мать и девочка. Фамилия этого человека была Мартон, Сергей Павлович – мой будущий отец. А рядом жили Кравцовы – отец, мать и тоже девочка. Звали ее Шура. Ему было где-то 45 или 46, а ей – 18. Они возьми да и влюбись друг в друга, да так, что и сделать ничего нельзя. А это село! Так родился я. В деревне оставаться было нельзя – скандал, крик. Отец забрал нас с мамой далеко в другую деревню, километров за 50–60. Так я жил до 6 лет. А потом умерла мама. Воспаление легких. Спасти ее было невозможно – ни пенициллина, ничего тогда не было. Она просто «сгорела» за неделю. Шестилетний ребенок остается без мамы и так прожил всю свою жизнь до сегодняшнего дня. Страшнее ничего придумать нельзя. Отец забрал меня и вернулся в свою семью. Можете себе представить отношение к мальчику семьи, которая была оставлена отцом. Это было довольно тяжелое детство. Но я все равно с благодарностью вспоминаю мачеху, которая все равно за мной смотрела, и ухаживала, и растила меня.
Потом началась война. Я ее видел. Бабушка забрала меня в Киев, и там я услышал первые разрывы бомб. Я проснулся, потому что они взрывались совсем недалеко. В Киеве стало очень опасно, и отец меня снова забрал в деревню. Там я тоже видел войну. В школе был госпиталь, шли операции...
Когда война закончилась, я поступил в школу и закончил семь классов. За это время я научился делать всю крестьянскую работу – щипать кур, кормить скотину, копать, сажать картошку, жать жито и так далее. Театр я увидел впервые, когда к нам в деревню приезжали артисты из Национального театра имени Франко из Киева. Тогда были выборы, и они агитировали за кого-то. Потом я сам участвовал в деревенской самодеятельности.
А после окончания семилетки я поступил в ремесленное училище в Киеве, по профессии токарь по металлу. В училище я познакомился с женщиной, которая и привила мне любовь к театру, посоветовала посвятить ему свою жизнь. В ремесленном училище я сыграл Олега Кошевого, потом пушкинского самозванца, причем все чин чином, в костюмах. Я – самозванец, а главный бухгалтер училища – Марина.
Нужно было поступать в театральный институт – а у меня 7 классов образования. Я отправился в вечернюю школу. Закончив, подал документы в Киевский театральный институт и прошел с первого же раза.
В прошлом году я был в Киеве после долгих лет разлуки. Побывал на своей родине, сходил на могилы своих отца и матери. А самое главное – встретился с теми, кто еще остался жить и работать на этой земле, – с несколькими из моих сокурсников. Нас было 12 человек, из которых получилось шесть народных артистов: пять – на Украине и один – я – в России. Такой курс был хороший.
– Сегодня в театрах утрачивается школа. Многих актеров бывает попросту не слышно…
– Это страшное дело. Во-первых, это неуважение к публике. Ты обязан говорить так, чтобы тебя слышали. Был один гений – Смоктуновский, который произносил роль тихо и говорил: «Слышат меня пять рядов – ну и хорошо. А дальше – что же делать? Я больше не могу». Но он был гениальным артистом и имел право себе это позволить. Но всем остальным – нельзя.
– Скажите, вам важно, какая публика приходит в зал? Как она одета? Ведь раньше в театр надевали все самое лучшее, приходили со сменной обувью…
– Это важно не только для актера и театра, в который приходит зритель. Я думаю, что это очень важно и для самих зрителей. Если они нашли время пойти в театр, почувствовали в своей душе такую потребность – значит, это уже праздник, правда? Ну а раз это праздник, не пойдет человек на него в рваной обувке! Он наденет хорошее платье, нормальный костюм, галстук…
– Театр – это праздник для зрителя, но работа для актера. А как проходит ваше свободное время?
– Я обязан поддерживать свою физическую форму. Так что, даже если мне не хочется, я обязательно должен три раза в неделю ходить в бассейн. Потом я хожу 2–3 километра за день – по городу, иногда гуляю на Крестовском острове. Летом езжу в свой старый загородный дом. Так как я крестьянский сын, то люблю землю, и хоть ничего там не сажаю, но окучиваю кусты, привожу в порядок хозяйство, топлю печь дровами. Вот сегодня я там встретил удивительного человека. Он привез нам на автомобиле два куба дров. Но каких! Березовых, да срезанных бревно к бревну, да разрубленных тонко-тонко, да чистых-чистых. Я говорю: «Слава, как вам это удается?» Он говорит: «Николай Сергеевич, мне моя работа доставляет удовольствие, но я хочу, чтоб и людям было приятно. Посмотрите, какие они красивые!» Вот это отношение к своему делу!
Сегодня в Александринке идеальный порядок. И не потому, что люди боятся, – совсем нет. Там директором, художественным руководителем и его командой так все выстроено, как швейцарские часы. Почему же нельзя сделать так везде – в школе, в поликлинике, на заводе, в республике, в Петербурге, в Москве и во всей России? Нужно постепенно кадры растить, воспитывать их, доверять им, спрашивать с них, наказывать – как угодно. Но чтобы каждый делал свою работу так, как делает этот парень, который возит дрова. Может, это утопия, может, это невозможно сделать. Но стараться ведь нужно, правда?
Беседовала Алина Циопа
– Николай Сергеевич, сейчас вы репетируете новый спектакль, в котором вам досталась необычная роль…
– «Изотов» – современная пьеса, я бы сказал, довольно странная. Простая и философская одновременно – как это бывает у Могучего. Роли в этом спектакле для меня изначально не было. Но Андрей Анатольевич, ничего не говоря, вписал меня. Когда я спросил Валерия Фокина: «А Мартон-то зачем?» – он ответил: «Пускай будет. Такое впечатление, что вы у Могучего уже как талисман».
Потом шли репетиции без нас, и вдруг Могучий, случайно встретив меня, говорит: «Есть идея. Это будет ангел. Но не просто ангел, а ангел-фокусник». И только на репетициях я понял, что на самом деле от этого ангела требуется… Мне сказали: «Фокусники должны владеть искусством фокуса. Будьте любезны, Николай Сергеевич. Вам будет мастер-фокусник из цирка, начинайте работать». И я начал. Теперь могу сделать так, чтобы и тросточка летала, и голова «проваливалась». Со спичками, с тросточкой, с веревочкой – очень интересные фокусы…
– Домашних-то фокусами радуете?
– Конечно, я их показывал не только в театре, но и дома, даже соседи приходили смотреть. Трость летает – а они: «Николай Сергеевич, боже мой, это ж надо!» Актер обязан сделать все, что ему может быть предложено хорошей режиссурой.
Андрей Могучий работает в особой системе. Он пытается идти от человека. Его биография, вся его жизнь, сколько он прожил – молод ли он или уже стар – все это интересно ему. Приходится очень много фантазировать, кто твоя мать, кто отец, как ты рос, где родился. Потом тебя сажают в кресло и начинают задавать вопросы по твоему персонажу. И все должно состыковаться, линия жизни должна вырисоваться очень точно, чтобы ты ничего не соврал.
– Вот мы говорили о биографии персонажей, которых вы играете, а хотелось бы услышать о вашей жизни. Как вы росли, откуда появилась тяга к этой небанальной для юноши из деревни профессии – актерству?
– История такова: под Киевом есть Макаровский район, село Мотыжин. Через улицу жили две семьи. В одном доме – беженцы, которые пришли откуда-то со стороны Днепропетровска и осели здесь, – отец, мать и девочка. Фамилия этого человека была Мартон, Сергей Павлович – мой будущий отец. А рядом жили Кравцовы – отец, мать и тоже девочка. Звали ее Шура. Ему было где-то 45 или 46, а ей – 18. Они возьми да и влюбись друг в друга, да так, что и сделать ничего нельзя. А это село! Так родился я. В деревне оставаться было нельзя – скандал, крик. Отец забрал нас с мамой далеко в другую деревню, километров за 50–60. Так я жил до 6 лет. А потом умерла мама. Воспаление легких. Спасти ее было невозможно – ни пенициллина, ничего тогда не было. Она просто «сгорела» за неделю. Шестилетний ребенок остается без мамы и так прожил всю свою жизнь до сегодняшнего дня. Страшнее ничего придумать нельзя. Отец забрал меня и вернулся в свою семью. Можете себе представить отношение к мальчику семьи, которая была оставлена отцом. Это было довольно тяжелое детство. Но я все равно с благодарностью вспоминаю мачеху, которая все равно за мной смотрела, и ухаживала, и растила меня.
Потом началась война. Я ее видел. Бабушка забрала меня в Киев, и там я услышал первые разрывы бомб. Я проснулся, потому что они взрывались совсем недалеко. В Киеве стало очень опасно, и отец меня снова забрал в деревню. Там я тоже видел войну. В школе был госпиталь, шли операции...
Когда война закончилась, я поступил в школу и закончил семь классов. За это время я научился делать всю крестьянскую работу – щипать кур, кормить скотину, копать, сажать картошку, жать жито и так далее. Театр я увидел впервые, когда к нам в деревню приезжали артисты из Национального театра имени Франко из Киева. Тогда были выборы, и они агитировали за кого-то. Потом я сам участвовал в деревенской самодеятельности.
А после окончания семилетки я поступил в ремесленное училище в Киеве, по профессии токарь по металлу. В училище я познакомился с женщиной, которая и привила мне любовь к театру, посоветовала посвятить ему свою жизнь. В ремесленном училище я сыграл Олега Кошевого, потом пушкинского самозванца, причем все чин чином, в костюмах. Я – самозванец, а главный бухгалтер училища – Марина.
Нужно было поступать в театральный институт – а у меня 7 классов образования. Я отправился в вечернюю школу. Закончив, подал документы в Киевский театральный институт и прошел с первого же раза.
В прошлом году я был в Киеве после долгих лет разлуки. Побывал на своей родине, сходил на могилы своих отца и матери. А самое главное – встретился с теми, кто еще остался жить и работать на этой земле, – с несколькими из моих сокурсников. Нас было 12 человек, из которых получилось шесть народных артистов: пять – на Украине и один – я – в России. Такой курс был хороший.
– Сегодня в театрах утрачивается школа. Многих актеров бывает попросту не слышно…
– Это страшное дело. Во-первых, это неуважение к публике. Ты обязан говорить так, чтобы тебя слышали. Был один гений – Смоктуновский, который произносил роль тихо и говорил: «Слышат меня пять рядов – ну и хорошо. А дальше – что же делать? Я больше не могу». Но он был гениальным артистом и имел право себе это позволить. Но всем остальным – нельзя.
– Скажите, вам важно, какая публика приходит в зал? Как она одета? Ведь раньше в театр надевали все самое лучшее, приходили со сменной обувью…
– Это важно не только для актера и театра, в который приходит зритель. Я думаю, что это очень важно и для самих зрителей. Если они нашли время пойти в театр, почувствовали в своей душе такую потребность – значит, это уже праздник, правда? Ну а раз это праздник, не пойдет человек на него в рваной обувке! Он наденет хорошее платье, нормальный костюм, галстук…
– Театр – это праздник для зрителя, но работа для актера. А как проходит ваше свободное время?
– Я обязан поддерживать свою физическую форму. Так что, даже если мне не хочется, я обязательно должен три раза в неделю ходить в бассейн. Потом я хожу 2–3 километра за день – по городу, иногда гуляю на Крестовском острове. Летом езжу в свой старый загородный дом. Так как я крестьянский сын, то люблю землю, и хоть ничего там не сажаю, но окучиваю кусты, привожу в порядок хозяйство, топлю печь дровами. Вот сегодня я там встретил удивительного человека. Он привез нам на автомобиле два куба дров. Но каких! Березовых, да срезанных бревно к бревну, да разрубленных тонко-тонко, да чистых-чистых. Я говорю: «Слава, как вам это удается?» Он говорит: «Николай Сергеевич, мне моя работа доставляет удовольствие, но я хочу, чтоб и людям было приятно. Посмотрите, какие они красивые!» Вот это отношение к своему делу!
Сегодня в Александринке идеальный порядок. И не потому, что люди боятся, – совсем нет. Там директором, художественным руководителем и его командой так все выстроено, как швейцарские часы. Почему же нельзя сделать так везде – в школе, в поликлинике, на заводе, в республике, в Петербурге, в Москве и во всей России? Нужно постепенно кадры растить, воспитывать их, доверять им, спрашивать с них, наказывать – как угодно. Но чтобы каждый делал свою работу так, как делает этот парень, который возит дрова. Может, это утопия, может, это невозможно сделать. Но стараться ведь нужно, правда?
Беседовала Алина Циопа
