Культура
Петр Мамонов: «О юбилеях не думаю – умирать завтра!»
20 октября
Он – актер, поэт и, пожалуй, шоумен. Созданная им группа «Звуки Му» удивляла не похожей ни на что музыкой, странными песнями-медитациями. Потом он появился на экране – в фильме Павла Лунгина «Такси блюз», – и это было неожиданно, свежо и, опять же, талантливо. А потом – потом он купил дом в подмосковной деревне. Там и живет – отшельником. Может быть, поэтому так органичен Мамонов в фильме «Остров», где играет монаха-отшельника?.. 23 октября в Мюзик-холле состоится творческий вечер Петра Мамонова под таким естественным для него названием: «Давненько мы тебя не видели».
– Петр Николаевич, в самом деле, давненько мы вас не видели – вживую. Да и дисков ваших новых…
– Мне сказали: давайте на юбилей концерт сделаем. А юбилей, может, и странный – 25 лет на сцене. Говорят, я интересный, талантливый, заводной. Я совсем не вижу, какой я. Ужасный, наверное. А хочется быть получше. Что касается юбилейных дисков, то меня позвали, и я пришел. Как умею, так и спою. Подрыгаю ножками. Может, повеселю вас. Весь я ваш.
– Как к юбилеям относитесь? Подводите какие-то промежуточные итоги?
– О юбилейных датах я не думаю. Умирать завтра! Вон я чуть не втюрился в дерево на машине. И не в первый раз. Вот она, смерть, она рядом всегда. И не в понедельник, не завтра, а вот она. Все, что приходило в голову, все вам отдавал. Со школьных лет. Анекдотик кто рассказывает? Мамон. Родился таким. Представьте, живу я в деревне три месяца зимой. И работа у меня там есть физическая, и стихи я пишу, искрюсь иногда так, заливаюсь. Останавливаюсь потом. Обожди: а что потом? Может, услышит кто-нибудь, станет полегче кому-то? Потому, наверное, и иду к людям. А от меня это только отнимают. То, что удалось набрать, тут же от меня отнимают или сам я отдаю. Работа такая, ничего себе не удается накопить. Только собрался, три месяца в молчании, подкопил… И подсекают будто. Так устроен. Значит, на своем месте, свое дело делаю. Стараюсь как лучше.
– Вы тщеславны?
– Есть очень хорошая история, когда ослица входила в Иерусалим и везла Бога, слышала крики: «Осанна!» – и считала, что это ей кричат. Так и актеры. Думаем мы, что это нам хлопают. Обман это. Ворочаешься ночью, тебе не спится и не получается ничего. А бывает, наступит день – ты два альбома запишешь. А бывает, два года – и ни одна нота не получается. Тщеславие… с чем его едят? Не знаю.
– А что вас, Петр Николаевич, вдохновляет?
– То, что я делаю, это какие-то пятнышки. Хочу рассказать. Вот день был отличный – а напишу-ка я об этом песню. Я яму выкопал, залил водой и по утрам стою в ней. Льдинки плавают, а я стою. Потом прыг – и кофейку выпил. Хорошо.
– Журналистов вы не сильно жалуете, вас что-то раздражает в СМИ?
– Может, я кого-нибудь обижу, но не может же какая-нибудь газета называться «Берлинский гитлерюгенд». Невозможно, да? А почему-то «Московский комсомолец» – нормально, на слуху у нас. Я не к людям, которые там работают, а про название. Я и сам работал когда-то в журнале «Пионер». Первый, вот и все. За пустячками, за внешним – глядишь, и сам такой стал через десять лет. Вот за этим как бы уследить… Себя сберечь. Журналистам трудно себя не распылять, угнаться надо за сенсацией.
– Чего-нибудь боитесь в жизни? Страх и агрессия связаны между собой, как думаете?
– Все есть в жизни, все связано. Выхожу на сцену как я есть. Бывает, слабость нахлынет, а я думаю: «Чего мне врать-то? Выйду какой есть». Слабый вышел, потом вдруг что-то пошло, ножкой дрыгнул – понравилось. Квакнул, закукарекал – глянь, в конце аплодисменты, и довольны все. Главное – себя не пялить. Это агрессия. Агрессию я не люблю.
– Что для вас опора в жизни?
– Вера. Вера в тот день, который живешь, который тебе дарован. А на что еще опираться? На интеллект, на исторический опыт? На что опираться по-настоящему, как не на этот день? Больше не на что. Все может подломиться, кроме настоящего момента.
– Видела вас в фильме Павла Лунгина «Царь». Вы создали страшный образ царя Ивана Грозного – убийцы, жестокого, своенравного, глумливого. Какая основная идея фильма, по вашему мнению?
– Что мы сняли, я не знаю, но мы очень старались. Я ведь актер, а не режиссер, поэтому что Лунгин туда вложил – не знаю... Но тема очень серьезная. Паша хотел показать, как трудно жить. Помните замечательный фильм «Осенний марафон»? У главного героя, которого играет Басилашвили, любовница, он запутался, по кругу бежит, и все то же самое, то же самое. Так и мой Иван Васильевич – головы рубить, потом на колени, потом опять головы рубить, Россию строить, потом ее ломать… Все так же, масштаб просто шире. Все наше человеческое: мы утром встали, нам хочется жить хорошо, а к вечеру смотришь – пьяный лежишь. Вот в чем дело.
– Эту роль – Ивана Грозного, – сдается, никто лучше вас и не сделал бы. Чем он вам интересен, царь Иван Васильевич?
– Мне очень интересно – как он спать ложился? Голову кому-нибудь отрубил – а потом спать ложился. Хорошо ему ночью было? Ой, вряд ли! А ведь мой герой – человек умный, чрезвычайно одаренный. И вынести на экран всю его бурю чувств, переживаний и раскаяния, мне кажется, до конца все равно не удалось и мне.
– Вы сами-то способны на грубый поступок? Что для вас самое сложное в жизни?
– Самое сложное – жить достойно звания человека. Это самый тяжкий труд, борьба со всеми своими «если очень хочется, то можно». Да нельзя! И не потому, что Бог – дядька с палкой, а потому, что «Петенька, не делай, плохо будет!». Петенька делает, и плохо становится, и опять, и опять. Ведь как еще Пушкин сказал: «И чувства добрые я лирой пробуждал». Вот если на концерте мы чувства добрые пробудили, а не какой-то футбольный ажиотаж создали – хорошее дело сделали. Так и в кино. Если человек посмотрит фильм и подумает: «А я? Ну чего я опять на нее наорал: не мыто, не разогрето?! Ну что я опять!» Разве упреки умножают любовь?! Отнюдь.
Беседовала Елена Добрякова
– Петр Николаевич, в самом деле, давненько мы вас не видели – вживую. Да и дисков ваших новых…
– Мне сказали: давайте на юбилей концерт сделаем. А юбилей, может, и странный – 25 лет на сцене. Говорят, я интересный, талантливый, заводной. Я совсем не вижу, какой я. Ужасный, наверное. А хочется быть получше. Что касается юбилейных дисков, то меня позвали, и я пришел. Как умею, так и спою. Подрыгаю ножками. Может, повеселю вас. Весь я ваш.
– Как к юбилеям относитесь? Подводите какие-то промежуточные итоги?
– О юбилейных датах я не думаю. Умирать завтра! Вон я чуть не втюрился в дерево на машине. И не в первый раз. Вот она, смерть, она рядом всегда. И не в понедельник, не завтра, а вот она. Все, что приходило в голову, все вам отдавал. Со школьных лет. Анекдотик кто рассказывает? Мамон. Родился таким. Представьте, живу я в деревне три месяца зимой. И работа у меня там есть физическая, и стихи я пишу, искрюсь иногда так, заливаюсь. Останавливаюсь потом. Обожди: а что потом? Может, услышит кто-нибудь, станет полегче кому-то? Потому, наверное, и иду к людям. А от меня это только отнимают. То, что удалось набрать, тут же от меня отнимают или сам я отдаю. Работа такая, ничего себе не удается накопить. Только собрался, три месяца в молчании, подкопил… И подсекают будто. Так устроен. Значит, на своем месте, свое дело делаю. Стараюсь как лучше.
– Вы тщеславны?
– Есть очень хорошая история, когда ослица входила в Иерусалим и везла Бога, слышала крики: «Осанна!» – и считала, что это ей кричат. Так и актеры. Думаем мы, что это нам хлопают. Обман это. Ворочаешься ночью, тебе не спится и не получается ничего. А бывает, наступит день – ты два альбома запишешь. А бывает, два года – и ни одна нота не получается. Тщеславие… с чем его едят? Не знаю.
– А что вас, Петр Николаевич, вдохновляет?
– То, что я делаю, это какие-то пятнышки. Хочу рассказать. Вот день был отличный – а напишу-ка я об этом песню. Я яму выкопал, залил водой и по утрам стою в ней. Льдинки плавают, а я стою. Потом прыг – и кофейку выпил. Хорошо.
– Журналистов вы не сильно жалуете, вас что-то раздражает в СМИ?
– Может, я кого-нибудь обижу, но не может же какая-нибудь газета называться «Берлинский гитлерюгенд». Невозможно, да? А почему-то «Московский комсомолец» – нормально, на слуху у нас. Я не к людям, которые там работают, а про название. Я и сам работал когда-то в журнале «Пионер». Первый, вот и все. За пустячками, за внешним – глядишь, и сам такой стал через десять лет. Вот за этим как бы уследить… Себя сберечь. Журналистам трудно себя не распылять, угнаться надо за сенсацией.
– Чего-нибудь боитесь в жизни? Страх и агрессия связаны между собой, как думаете?
– Все есть в жизни, все связано. Выхожу на сцену как я есть. Бывает, слабость нахлынет, а я думаю: «Чего мне врать-то? Выйду какой есть». Слабый вышел, потом вдруг что-то пошло, ножкой дрыгнул – понравилось. Квакнул, закукарекал – глянь, в конце аплодисменты, и довольны все. Главное – себя не пялить. Это агрессия. Агрессию я не люблю.
– Что для вас опора в жизни?
– Вера. Вера в тот день, который живешь, который тебе дарован. А на что еще опираться? На интеллект, на исторический опыт? На что опираться по-настоящему, как не на этот день? Больше не на что. Все может подломиться, кроме настоящего момента.
– Видела вас в фильме Павла Лунгина «Царь». Вы создали страшный образ царя Ивана Грозного – убийцы, жестокого, своенравного, глумливого. Какая основная идея фильма, по вашему мнению?
– Что мы сняли, я не знаю, но мы очень старались. Я ведь актер, а не режиссер, поэтому что Лунгин туда вложил – не знаю... Но тема очень серьезная. Паша хотел показать, как трудно жить. Помните замечательный фильм «Осенний марафон»? У главного героя, которого играет Басилашвили, любовница, он запутался, по кругу бежит, и все то же самое, то же самое. Так и мой Иван Васильевич – головы рубить, потом на колени, потом опять головы рубить, Россию строить, потом ее ломать… Все так же, масштаб просто шире. Все наше человеческое: мы утром встали, нам хочется жить хорошо, а к вечеру смотришь – пьяный лежишь. Вот в чем дело.
– Эту роль – Ивана Грозного, – сдается, никто лучше вас и не сделал бы. Чем он вам интересен, царь Иван Васильевич?
– Мне очень интересно – как он спать ложился? Голову кому-нибудь отрубил – а потом спать ложился. Хорошо ему ночью было? Ой, вряд ли! А ведь мой герой – человек умный, чрезвычайно одаренный. И вынести на экран всю его бурю чувств, переживаний и раскаяния, мне кажется, до конца все равно не удалось и мне.
– Вы сами-то способны на грубый поступок? Что для вас самое сложное в жизни?
– Самое сложное – жить достойно звания человека. Это самый тяжкий труд, борьба со всеми своими «если очень хочется, то можно». Да нельзя! И не потому, что Бог – дядька с палкой, а потому, что «Петенька, не делай, плохо будет!». Петенька делает, и плохо становится, и опять, и опять. Ведь как еще Пушкин сказал: «И чувства добрые я лирой пробуждал». Вот если на концерте мы чувства добрые пробудили, а не какой-то футбольный ажиотаж создали – хорошее дело сделали. Так и в кино. Если человек посмотрит фильм и подумает: «А я? Ну чего я опять на нее наорал: не мыто, не разогрето?! Ну что я опять!» Разве упреки умножают любовь?! Отнюдь.
Беседовала Елена Добрякова
