Культура
«Меня никакими калачами в игровое кино не заманишь»
11 ноября
Насколько востребовано сегодня документальное кино в России, мы попытались выяснить в разговоре с известным кинорежиссером, генеральным продюсером Национальной премии неигрового кино «Лавровая ветвь» и президентом фестиваля «Артдокфест» Виталием Манским, в этом году он был членом жюри международного кинофестиваля документального и анимационного кино Open Cinema, проходящего в Петербурге.
– Виталий, вы остаетесь преданным документалистике уже четверть века. Неужели не тянуло снимать игровое кино? Вот ведь Сокуров начинал как документалист, а пришел к игровому кино…
– Я тоже мечтал снимать игровое кино. Но это было в детстве. Тогда я жил в провинциальном городе, и туда просто не доходили никакие приличные документальные фестивальные картины. Смотрели киножурналы, производственные хроники, мечтать о таком кино было нелепо. Я хотел снимать… мюзиклы. С этим и поступил во ВГИК. Но пока жил в Москве, приоритеты мои поменялись, да и перестройка в стране началась. И вот на последнем курсе мы сделали с моим товарищем документальную картину – о проблеме самоубийств в Советском Союзе. Фильм тогда запретили, это было при Черненко. Но потом пришел Горбачев, и фильм оказался востребованным. Тогда я действительно увидел, насколько людям нужно кино, рассказывающее им об их жизни. И сейчас меня никакими калачами в игровое кино не переманишь.
– Сегодня не только изменилась идеология документального кино, оно в принципе другим стало, более интимным, с чем это связано?
– Как ни странно, но в большой мере с техническим прогрессом. В советские времена в дом к герою кино приезжала целая съемочная группа – оператор, ассистент оператора, звукооператор, осветитель, герой мог говорить максимум десять минут, дальше надо было менять кассету с пленкой – пленка была очень дорогая. И нужно было говорить очень громко, потому что записывалось это на определенные микрофоны… То есть когда документалист входил в реальную квартиру, реальная жизнь останавливалась и начиналась жизнь для кино. А сейчас, чтобы снимать реальную жизнь, порой достаточно мобильного телефона, маленькой камеры – технология не разрушает реальность.
– Но возникает новый бич – home video, каждый, кому не лень, снимает кино, и это еще лавиной идет на фестивали. Кажется порой, что авторам просто нечего сказать.
– Home video не такое уж плохое явление. Я до сих пор нахожусь под воздействием нескольких любительских фильмов, мысленно продолжаю дискутировать с героями, и порой в этих дискуссиях проигрываю, настолько это мощные работы. Хотя, вы правы, есть home video совершенно бездарное, просто надерганные кадры, звучит мат, и вроде правда жизни, но это не кино. Такие фильмы проходят на фестивали, когда программный директор не очень грамотный.
– Лично я не понимаю, где смотреть документальное кино? И есть ли у него своя аудитория, кроме как на фестивалях?
– Огромная проблема документального кино в том, что оно изъято из общественного обихода. На телевидении его практически нет, под видом существующего бренда телевизионного кино идут иногда невысокого уровня, иногда замечательные, но не фильмы, а телевизионные передачи. В кинотеатры документальное кино не пускают. Выход в широком прокате моего фильма «Девственность» – исключение, которое лишь подтверждает правило. Сейчас вышел в российский прокат снятый мною документальный фильм «Рассвет/Закат. Далай-лама XIV». Картина объехала Европу, Америку и Японию, похвалюсь – Американская ассоциация документального кино выдвинула фильм на «Оскар». Однако с «Далай-ламой» пробиваться было так же сложно в нашем прокате, как и с фильмом «Девственность». Есть привычка думать о зрителе хуже, чем он есть. Неправда, что наш зритель не хочет погружаться в серьезные размышления. Хочет! Очень важно, чтобы зритель снимал с себя табу, придя в кинотеатр, чтобы увидел то, что искал, ждал в жизни. Надо просто открыть ему эти двери, дать уверенность, что он получит необходимое для его душевной гармонии пространство.
– Есть в России кинотеатры документального кино?
– К сожалению, нет. Но, думаю, открывать такой кинотеатр специально и не стоит. Появись он, я на 99,9 процента уверен, его начальником назначат отставного номенклатурного работника, который ничего не понимает в документальном кино и оно только станет обузой для решения его бизнес-проектов.
– Тогда где же, кроме фестивалей, в России смотреть документальное авторское кино?
– В интернете. Мы создаем кинотеатр документального кино со строжайшим фейс-контролем фильмов. На студии «ЛенДок» отобрали в наш кинотеатр 16 фильмов. Всего на нашей просмотровой площадке будет примерно до 300 картин.
– С чем связано, что в Европе интерес к документальному кино гораздо выше, чем в России?
– С политикой прокатчиков, с демократией, с построением гражданского общества, с ментальностью. Но главное, нам в стране пора завязывать с тупо поставленной целью – «делать бабло». Ведь у нас все заточено на это, а так нельзя. Сначала надо решать творческие и идейные задачи, а во вторую очередь думать о деньгах. Кстати, документальное кино не такое уж затратное, это не бюджеты «Обитаемого острова», окупается оно достаточно быстро при разумной политике прокатчиков. В любой европейской стране находится в год 5 документальных фильмов, которые зарабатывают как минимум по 3 миллиона евро. Далеко ходить не надо – в Эстонии с населением в 1,5 миллиона человек всегда 3–4 картины окупаются сполна. В прошлом году в прокате посмотрели фильм «Национальная революция» 16 тысяч человек – это очень много для населения Эстонии.
– Чему служит фестивальное движение на Западе и в России? Есть ли различия?
– Если на Западе фестивальное движение направлено в идеале на развитие киноязыка, то в России оно, к сожалению, направлено прежде всего на спасение живого авторского кино. Там люди говорят: мы хотим! А мы еще думаем.
– Вопрос к вам как к режиссеру. Трудно ли сочетать направленность на широкую аудиторию с авторским видением?
– Для себя я не вижу в этом проблемы. Я просто отвечаю на животрепещущие для меня вопросы с камерой в руках. Почему я решил снять фильм «Анатомия «Тату»? Когда я увидел этих двух юных девочек, я страшно захотел узнать тайну успеха. Я четко осознавал, что две девочки не могут сделать такой проект, успех первой песни «Я сошла с ума», конечно, не только их придумка. Кажется, мне удалось ухватить суть, как раскручивают людей в шоу-бизнесе. А в другой раз я понял, что хочу снимать фильм про то, как девочки торгуют своей девственностью. Это было мне безумно интересно, и, как выяснилось, это же интересно оказалось самому широкому зрителю.
– А потом вдруг вы взялись за далай-ламу? Опять ответы на свои вопросы?
– Именно так. Мудрому человеку, которого почитают миллионы людей на Земле, я задал вопросы, которые меня волнуют, – о смысле жизни, о мировых катаклизмах, о расслоении общества. И получил ответы, и это доверил зрителю. Знаю, что многие годами ждут пятиминутной аудиенции с далай-ламой. А наша съемочная группа провела у далай-ламы целую неделю, и мы эту неделю круглосуточно снимали. Когда не врешь, всегда легко – мы быстро нашли контакт. Далай-лама очень открытый, честный человек.
– Вы можете разбить устоявшееся мнение, что авторское кино – совершенно неприбыльное дело?
– У меня нет ни одного убыточного фильма. Один показ фильма на европейском канале культуры ARTE возвращает все затраты на его производство. А на российском телеканале «Культура» за право показа того же фильма «Наша Родина» мне предложили… 1000 долларов. И дело не в разнице финансирования каналов у нас и на Западе. У нас тоже неплохое финансирование от государства. Просто у нас экономят на авторах, притом что директора каналов не отказывают себе ни в чем. В командировках они селятся в номерах за 1000 евро, летают первыми классами и так далее. Снова мы возвращаемся к вопросу о нашей ментальности и нашей незрелости. Но я надеюсь, что пройдет какое-то время, и все встанет в конце концов на свои места. Я оптимист.
Беседовала Елена Добрякова
– Виталий, вы остаетесь преданным документалистике уже четверть века. Неужели не тянуло снимать игровое кино? Вот ведь Сокуров начинал как документалист, а пришел к игровому кино…
– Я тоже мечтал снимать игровое кино. Но это было в детстве. Тогда я жил в провинциальном городе, и туда просто не доходили никакие приличные документальные фестивальные картины. Смотрели киножурналы, производственные хроники, мечтать о таком кино было нелепо. Я хотел снимать… мюзиклы. С этим и поступил во ВГИК. Но пока жил в Москве, приоритеты мои поменялись, да и перестройка в стране началась. И вот на последнем курсе мы сделали с моим товарищем документальную картину – о проблеме самоубийств в Советском Союзе. Фильм тогда запретили, это было при Черненко. Но потом пришел Горбачев, и фильм оказался востребованным. Тогда я действительно увидел, насколько людям нужно кино, рассказывающее им об их жизни. И сейчас меня никакими калачами в игровое кино не переманишь.
– Сегодня не только изменилась идеология документального кино, оно в принципе другим стало, более интимным, с чем это связано?
– Как ни странно, но в большой мере с техническим прогрессом. В советские времена в дом к герою кино приезжала целая съемочная группа – оператор, ассистент оператора, звукооператор, осветитель, герой мог говорить максимум десять минут, дальше надо было менять кассету с пленкой – пленка была очень дорогая. И нужно было говорить очень громко, потому что записывалось это на определенные микрофоны… То есть когда документалист входил в реальную квартиру, реальная жизнь останавливалась и начиналась жизнь для кино. А сейчас, чтобы снимать реальную жизнь, порой достаточно мобильного телефона, маленькой камеры – технология не разрушает реальность.
– Но возникает новый бич – home video, каждый, кому не лень, снимает кино, и это еще лавиной идет на фестивали. Кажется порой, что авторам просто нечего сказать.
– Home video не такое уж плохое явление. Я до сих пор нахожусь под воздействием нескольких любительских фильмов, мысленно продолжаю дискутировать с героями, и порой в этих дискуссиях проигрываю, настолько это мощные работы. Хотя, вы правы, есть home video совершенно бездарное, просто надерганные кадры, звучит мат, и вроде правда жизни, но это не кино. Такие фильмы проходят на фестивали, когда программный директор не очень грамотный.
– Лично я не понимаю, где смотреть документальное кино? И есть ли у него своя аудитория, кроме как на фестивалях?
– Огромная проблема документального кино в том, что оно изъято из общественного обихода. На телевидении его практически нет, под видом существующего бренда телевизионного кино идут иногда невысокого уровня, иногда замечательные, но не фильмы, а телевизионные передачи. В кинотеатры документальное кино не пускают. Выход в широком прокате моего фильма «Девственность» – исключение, которое лишь подтверждает правило. Сейчас вышел в российский прокат снятый мною документальный фильм «Рассвет/Закат. Далай-лама XIV». Картина объехала Европу, Америку и Японию, похвалюсь – Американская ассоциация документального кино выдвинула фильм на «Оскар». Однако с «Далай-ламой» пробиваться было так же сложно в нашем прокате, как и с фильмом «Девственность». Есть привычка думать о зрителе хуже, чем он есть. Неправда, что наш зритель не хочет погружаться в серьезные размышления. Хочет! Очень важно, чтобы зритель снимал с себя табу, придя в кинотеатр, чтобы увидел то, что искал, ждал в жизни. Надо просто открыть ему эти двери, дать уверенность, что он получит необходимое для его душевной гармонии пространство.
– Есть в России кинотеатры документального кино?
– К сожалению, нет. Но, думаю, открывать такой кинотеатр специально и не стоит. Появись он, я на 99,9 процента уверен, его начальником назначат отставного номенклатурного работника, который ничего не понимает в документальном кино и оно только станет обузой для решения его бизнес-проектов.
– Тогда где же, кроме фестивалей, в России смотреть документальное авторское кино?
– В интернете. Мы создаем кинотеатр документального кино со строжайшим фейс-контролем фильмов. На студии «ЛенДок» отобрали в наш кинотеатр 16 фильмов. Всего на нашей просмотровой площадке будет примерно до 300 картин.
– С чем связано, что в Европе интерес к документальному кино гораздо выше, чем в России?
– С политикой прокатчиков, с демократией, с построением гражданского общества, с ментальностью. Но главное, нам в стране пора завязывать с тупо поставленной целью – «делать бабло». Ведь у нас все заточено на это, а так нельзя. Сначала надо решать творческие и идейные задачи, а во вторую очередь думать о деньгах. Кстати, документальное кино не такое уж затратное, это не бюджеты «Обитаемого острова», окупается оно достаточно быстро при разумной политике прокатчиков. В любой европейской стране находится в год 5 документальных фильмов, которые зарабатывают как минимум по 3 миллиона евро. Далеко ходить не надо – в Эстонии с населением в 1,5 миллиона человек всегда 3–4 картины окупаются сполна. В прошлом году в прокате посмотрели фильм «Национальная революция» 16 тысяч человек – это очень много для населения Эстонии.
– Чему служит фестивальное движение на Западе и в России? Есть ли различия?
– Если на Западе фестивальное движение направлено в идеале на развитие киноязыка, то в России оно, к сожалению, направлено прежде всего на спасение живого авторского кино. Там люди говорят: мы хотим! А мы еще думаем.
– Вопрос к вам как к режиссеру. Трудно ли сочетать направленность на широкую аудиторию с авторским видением?
– Для себя я не вижу в этом проблемы. Я просто отвечаю на животрепещущие для меня вопросы с камерой в руках. Почему я решил снять фильм «Анатомия «Тату»? Когда я увидел этих двух юных девочек, я страшно захотел узнать тайну успеха. Я четко осознавал, что две девочки не могут сделать такой проект, успех первой песни «Я сошла с ума», конечно, не только их придумка. Кажется, мне удалось ухватить суть, как раскручивают людей в шоу-бизнесе. А в другой раз я понял, что хочу снимать фильм про то, как девочки торгуют своей девственностью. Это было мне безумно интересно, и, как выяснилось, это же интересно оказалось самому широкому зрителю.
– А потом вдруг вы взялись за далай-ламу? Опять ответы на свои вопросы?
– Именно так. Мудрому человеку, которого почитают миллионы людей на Земле, я задал вопросы, которые меня волнуют, – о смысле жизни, о мировых катаклизмах, о расслоении общества. И получил ответы, и это доверил зрителю. Знаю, что многие годами ждут пятиминутной аудиенции с далай-ламой. А наша съемочная группа провела у далай-ламы целую неделю, и мы эту неделю круглосуточно снимали. Когда не врешь, всегда легко – мы быстро нашли контакт. Далай-лама очень открытый, честный человек.
– Вы можете разбить устоявшееся мнение, что авторское кино – совершенно неприбыльное дело?
– У меня нет ни одного убыточного фильма. Один показ фильма на европейском канале культуры ARTE возвращает все затраты на его производство. А на российском телеканале «Культура» за право показа того же фильма «Наша Родина» мне предложили… 1000 долларов. И дело не в разнице финансирования каналов у нас и на Западе. У нас тоже неплохое финансирование от государства. Просто у нас экономят на авторах, притом что директора каналов не отказывают себе ни в чем. В командировках они селятся в номерах за 1000 евро, летают первыми классами и так далее. Снова мы возвращаемся к вопросу о нашей ментальности и нашей незрелости. Но я надеюсь, что пройдет какое-то время, и все встанет в конце концов на свои места. Я оптимист.
Беседовала Елена Добрякова
