Культура
Юрий Темирканов: «Уже жалею, что нет цензуры...»
17 ноября
Мы продолжаем наш проект «Выдающиеся люди России». Сегодня наш разговор с именитым дирижером Юрием Темиркановым. Этот разговор с Юрием Хатуевичем состоялся накануне его отъезда в гастрольное турне по Европе. 9 ноября Юрий Темирканов и заслуженный коллектив России Академический симфонический оркестр Санкт-Петербургской филармонии вылетели в Германию. Дав несколько концертов в немецких городах, коллектив переместится в Люксембург, потом в Бельгию и Францию.
– Юрий Хатуевич, мы вас видим в Петербурге гораздо реже, чем хотели бы, – вы постоянно в гастрольных поездках. Вам там лучше, интереснее?
– Нет, не потому мы там пропадаем, что там лучше. Приятнее работать дома, в Петербурге – ты знаешь оркестр, оркестр знает тебя, да и стены родные помогают. Но есть некая миссия культурная, которую мы несем. Когда едешь в любой город мира, хочешь не хочешь, но ты представляешь свою страну, свой город и ставишь для себя творческие задачи. Оркестр Санкт-Петербургской филармонии именит, он один из самых почитаемых в мире еще со времен Мравинского. И это накладывает определенные обязательства. Всегда чего-то ждут от петербургского оркестра.
– Ваши последние гастроли в Хорватии, в Австрии прошли с подлинным триумфом – вы к такому успеху привыкли? Воспринимаете как должное?
– Вы сейчас, прочитав отзывы зарубежной прессы, называете это каким-то особенным триумфом. Такой триумф практически всегда. Правда, в нашей прессе сообщений по этому поводу почти не бывает. Привыкнуть к успеху нельзя. Но, конечно, испытываешь гордость, ведь далеко не всем приглашенным коллективам дают возможность играть три вечера подряд в Вене, в знаменитом зале Музикферайн. Обычно один концерт, и все…
– Вы часто выступаете с известным молодым пианистом Денисом Мацуевым. И на предыдущих гастролях, и сейчас он едет с вами в турне. Наши критики часто обвиняют Мацуева в так называемом котлетном исполнении, в том, что его манера грубовата и излишне напориста. При этом лондонская «Таймс» назвала его «новым Горовицем». Что вы скажете на этот счет?
– Дело в том, что в последнее десятилетие наши музыкальные критики демонстрируют необычайно низкий уровень. Особенно это касается молодых критиков, которые принимают свободу за некую вседозволенность и желание вызвать скандал. Написать общепринятые вещи – это же неинтересно. Вот Ростроповича обделать – это да! Мацуева, который пользуется невероятной славой во всем мире, тоже можно облить грязью. Мацуев блистательный пианист, один из самых лучших музыкантов этого поколения. Да, в западной прессе его сравнили с китайским виртуозом Ланг Лангом в пользу Мацуева, но сделано это было деликатно и интеллигентно.
– На репетиции я заметила, что у вас мягкая манера общения с музыкантами. Как это сочетается с диктаторством, которым вроде бы должен обладать дирижер?
– Я думаю, мягкая манера – это правильный стиль взаимоотношений. Но то, что я главный в оркестре, должны знать музыканты. И лучше со мной не связываться. Свое мнение можно высказать жене или мужу, но не мне. Все уже знают, что если меня довести, то я могу и обидеть. Хотя я отходчивый, незлопамятный, но лучше не доводить меня своей непонятливостью.
– Что вас сегодня удручает в России?
– Когда-то Бабель написал о том, что Россия являла собой «отъезжее поле европейской культуры». Сегодня, увы, во многом подтверждаются эти слова. Россия глотает помойку западную – телепередачи, эстраду, кино не лучшего качества – все, что на Западе мерзко и дешево. В Россию массовая культура хлынула потоком огромным, грязным. Общество и дети наши не знают, что такое хорошо и что такое плохо. Они думают, что культура – это то, что показывают по телевизору. А ведь это не так. В Европе это заглатывание массовой культуры менее заметно. Принципы те же, но не так страшно все-таки проявляется, там не вытравляли так долго, как у нас, представление о мировой культуре, там сохранились традиции.
– Но по ощущениям когда вам, как дирижеру, лучше (или труднее) – в советские подцензурные времена или сейчас?
– Я всегда был не советским человеком. Никогда не вступал в партию, хотя должности мои были высокие и требовали партийной принадлежности, одно время я ведь руководил Мариинским театром. Мне, конечно, проще приходилось, чем писателям, – в музыке политики меньше и трудно определить – антисоветская это музыка или нет. И все-таки я был против того, что писателям не дают написать то, что они хотят. Сам по ночам читал запрещенную литературу. Но вот парадокс: сейчас, когда наступила свобода выражения, я уже жалею, что нет цензуры.
– Сегодня вы не диссидент?
– Нет, конечно. Потому что я дожил до того времени, когда человек чувствует себя свободным. Все могут ехать куда хотят. Видеть другие страны, другие культуры, дышать и жить как им нравится. Жаль только, что иной раз свобода заменяется вседозволенностью в обществе.
– Может, время придет – отделятся зерна от плевел…
– Да, но сколько за это время взрослых и детских душ обеднеет. К сожалению, государство к культуре относится как к факту жизни общества, не столь уже и важному. Это большое заблуждение, потому что одичавший народ не имеет будущего. Увы, мы дикие. Еще Пушкин говорил: «Я презираю свое Отечество с головы до ног, но если с этим соглашаются иностранцы, мне становится очень обидно». Вот и мне обидно, когда нас критикуют на Западе.
– Патриотизм сегодня нередко даже и ругательное слово…
– Когда патриотизм отстаивают с пеной у рта, то он превращается в национализм. Когда подчеркивание значимости своей нации в мире переваливает все мыслимые пределы и зашкаливает, тогда возникает фашизм. Я за другой патриотизм – тот, который сопровождается болью и тревогой за свое Отечество. И лучше о нем не говорить, не провозглашать, что ты патриот, просто хорошо делать свое дело.
– Что-то разнит слушателя за рубежом и в России?
– Публика везде хорошая. Трудно ее обмануть. Каким-то общим сознанием слушатели понимают, что такое настоящее и что нет. Петербургская и европейская публика примерно одинаково подготовлена исторически. Но те же японцы, к которым наша музыкальная культура пришла после Второй мировой войны, оказывается, воспринимают музыку не менее тонко. Потому что японцам нравится учиться – они хотят включаться в процесс. И у них полные залы. В Токио десяток первоклассных концертных залов.
– Но, кажется, и в Петербурге их немало?
– Мало. У нас только два достойных по акустике зала – Мариинский и филармонический.
– Капелла, что же, после ремонта не хороша?
– Для симфонической программы этот зал не очень подходит. После ремонта зал вообще испортили. Потому что пол настелили не паркетный, а из досок, да еще покрыли краской – идет другое отражение звука. И стулья поставили не те. От стульев, как это ни удивительно, зависит качество акустики. В Ханты-Мансийске потрясающий зал построили. И купили кресла в зал специальные, акустические, заказали их в Италии. Это говорит о том, что там, в Ханты-Мансийске, общество озабочено тем, чтобы народ не одичал.
– Ваши предстоящие гастроли чем-то отличаются от предыдущих, в чем их значимость?
– Вы спрашивали, где лучше выступать? Конечно, в Германии, и это очень ответственно, потому что публика там наиболее взыскательная, там дети посещают церковные хоры. Это страна многих выдающихся композиторов мирового уровня, там существует традиция посещать концерты классической музыки семьями. В Германии выступают самые выдающиеся оркестры мира. И потому мы ездим туда не чаще чем раз в два года. С нами будут работать на гастролях Денис Мацуев и скрипачка из Германии Юлия Фишер. А в Париже будет солировать выдающийся российский скрипач Сергей Крылов, сегодня живущий в Италии. Особенностью концертов в столице Франции станет то, что Сергей не только исполнит сольные партии в скрипичных концертах Сергея Прокофьева и Петра Чайковского, но и выступит в качестве концертмейстера первых скрипок оркестра в «Шехеразаде» Римского-Корсакова, где исполнит знаменитое скрипичное соло. Повторит то, что когда-то делал знаменитый Давид Ойстрах. В этом новизна исполнения. Исполним «Весну священную» Стравинского… Выступать будем в знаменитом «Театре Елисейских полей», где также пройдет три концерта, что для Парижа редчайший случай.
– Ваши личные музыкальные предпочтения? Какую музыку вы любите слушать на досуге?
– Я люблю джаз, обожаю! Но тот, который звучит сейчас, к искусству отношения не имеет. Джазовые певцы имеют успех в зависимости от того, где они одеты и где раздеты, какие позы принимают. И потом, важно иметь дело с тем, кто первым изобрел какой-то жанр, стиль. Вот Майкл Джексон потрясающе гениален, он в своем жанре был первопроходцем, и его никто не превзошел. Все, что вторично, то мерзко. У нас в джазе все вторично. А Луи Армстронг, Элла Фитцжеральд – гениально. Когда наши начинают выделывать какие-то па – это отвратительно. Поэтому в джазовые клубы я предпочитаю ходить в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе. Люблю оперетты, но теперь их вообще слушать негде, их вытеснили мюзиклы, которые я, впрочем, тоже люблю. Американцы хорошо освоили их.
– Вы так восторженно говорите об американской культуре – любите эту страну?
– Нет, Америку я не люблю. Даже не очень знаю за что. Я люблю Италию. Это веселая страна. Когда ты ходишь там, то сомневаешься в правоте Дарвина. А ходишь по Америке и думаешь: точно, Дарвин прав.
– 8 декабря вы будете присутствовать в Стокгольме на вручении Нобелевских премий. Такое событие впервые в вашей жизни?
– Да, в первый раз. Я от многих предложений в мире отказываюсь, но пренебречь этим значимым событием не мог. Буду дирижировать Стокгольмским филармоническим оркестром. Прозвучит музыка Шостаковича, Равеля, Прокофьева.
– Вот говорят, музыка не имеет национальности, она соединяет народы. Как вы считаете, может выиграть человечество от объединения национальностей?
– Я за взаимопроникновение и соединение разных культур. Но, с другой стороны, я против глобализации. Когда снивелируются все народы и культуры, станет грустно жить. Если весь мир носит джинсы – это хорошо, удобно, но ведь скучно! Вот я в Японии бываю, и там у меня глаз радуется – есть самобытность в одежде. Но опять же молодые люди напоминают американцев. Массовая культура – она расплывается, как грипп свиной. Бороться с этим трудно.
Беседовала Елена Добрякова
– Юрий Хатуевич, мы вас видим в Петербурге гораздо реже, чем хотели бы, – вы постоянно в гастрольных поездках. Вам там лучше, интереснее?
– Нет, не потому мы там пропадаем, что там лучше. Приятнее работать дома, в Петербурге – ты знаешь оркестр, оркестр знает тебя, да и стены родные помогают. Но есть некая миссия культурная, которую мы несем. Когда едешь в любой город мира, хочешь не хочешь, но ты представляешь свою страну, свой город и ставишь для себя творческие задачи. Оркестр Санкт-Петербургской филармонии именит, он один из самых почитаемых в мире еще со времен Мравинского. И это накладывает определенные обязательства. Всегда чего-то ждут от петербургского оркестра.
– Ваши последние гастроли в Хорватии, в Австрии прошли с подлинным триумфом – вы к такому успеху привыкли? Воспринимаете как должное?
– Вы сейчас, прочитав отзывы зарубежной прессы, называете это каким-то особенным триумфом. Такой триумф практически всегда. Правда, в нашей прессе сообщений по этому поводу почти не бывает. Привыкнуть к успеху нельзя. Но, конечно, испытываешь гордость, ведь далеко не всем приглашенным коллективам дают возможность играть три вечера подряд в Вене, в знаменитом зале Музикферайн. Обычно один концерт, и все…
– Вы часто выступаете с известным молодым пианистом Денисом Мацуевым. И на предыдущих гастролях, и сейчас он едет с вами в турне. Наши критики часто обвиняют Мацуева в так называемом котлетном исполнении, в том, что его манера грубовата и излишне напориста. При этом лондонская «Таймс» назвала его «новым Горовицем». Что вы скажете на этот счет?
– Дело в том, что в последнее десятилетие наши музыкальные критики демонстрируют необычайно низкий уровень. Особенно это касается молодых критиков, которые принимают свободу за некую вседозволенность и желание вызвать скандал. Написать общепринятые вещи – это же неинтересно. Вот Ростроповича обделать – это да! Мацуева, который пользуется невероятной славой во всем мире, тоже можно облить грязью. Мацуев блистательный пианист, один из самых лучших музыкантов этого поколения. Да, в западной прессе его сравнили с китайским виртуозом Ланг Лангом в пользу Мацуева, но сделано это было деликатно и интеллигентно.
– На репетиции я заметила, что у вас мягкая манера общения с музыкантами. Как это сочетается с диктаторством, которым вроде бы должен обладать дирижер?
– Я думаю, мягкая манера – это правильный стиль взаимоотношений. Но то, что я главный в оркестре, должны знать музыканты. И лучше со мной не связываться. Свое мнение можно высказать жене или мужу, но не мне. Все уже знают, что если меня довести, то я могу и обидеть. Хотя я отходчивый, незлопамятный, но лучше не доводить меня своей непонятливостью.
– Что вас сегодня удручает в России?
– Когда-то Бабель написал о том, что Россия являла собой «отъезжее поле европейской культуры». Сегодня, увы, во многом подтверждаются эти слова. Россия глотает помойку западную – телепередачи, эстраду, кино не лучшего качества – все, что на Западе мерзко и дешево. В Россию массовая культура хлынула потоком огромным, грязным. Общество и дети наши не знают, что такое хорошо и что такое плохо. Они думают, что культура – это то, что показывают по телевизору. А ведь это не так. В Европе это заглатывание массовой культуры менее заметно. Принципы те же, но не так страшно все-таки проявляется, там не вытравляли так долго, как у нас, представление о мировой культуре, там сохранились традиции.
– Но по ощущениям когда вам, как дирижеру, лучше (или труднее) – в советские подцензурные времена или сейчас?
– Я всегда был не советским человеком. Никогда не вступал в партию, хотя должности мои были высокие и требовали партийной принадлежности, одно время я ведь руководил Мариинским театром. Мне, конечно, проще приходилось, чем писателям, – в музыке политики меньше и трудно определить – антисоветская это музыка или нет. И все-таки я был против того, что писателям не дают написать то, что они хотят. Сам по ночам читал запрещенную литературу. Но вот парадокс: сейчас, когда наступила свобода выражения, я уже жалею, что нет цензуры.
– Сегодня вы не диссидент?
– Нет, конечно. Потому что я дожил до того времени, когда человек чувствует себя свободным. Все могут ехать куда хотят. Видеть другие страны, другие культуры, дышать и жить как им нравится. Жаль только, что иной раз свобода заменяется вседозволенностью в обществе.
– Может, время придет – отделятся зерна от плевел…
– Да, но сколько за это время взрослых и детских душ обеднеет. К сожалению, государство к культуре относится как к факту жизни общества, не столь уже и важному. Это большое заблуждение, потому что одичавший народ не имеет будущего. Увы, мы дикие. Еще Пушкин говорил: «Я презираю свое Отечество с головы до ног, но если с этим соглашаются иностранцы, мне становится очень обидно». Вот и мне обидно, когда нас критикуют на Западе.
– Патриотизм сегодня нередко даже и ругательное слово…
– Когда патриотизм отстаивают с пеной у рта, то он превращается в национализм. Когда подчеркивание значимости своей нации в мире переваливает все мыслимые пределы и зашкаливает, тогда возникает фашизм. Я за другой патриотизм – тот, который сопровождается болью и тревогой за свое Отечество. И лучше о нем не говорить, не провозглашать, что ты патриот, просто хорошо делать свое дело.
– Что-то разнит слушателя за рубежом и в России?
– Публика везде хорошая. Трудно ее обмануть. Каким-то общим сознанием слушатели понимают, что такое настоящее и что нет. Петербургская и европейская публика примерно одинаково подготовлена исторически. Но те же японцы, к которым наша музыкальная культура пришла после Второй мировой войны, оказывается, воспринимают музыку не менее тонко. Потому что японцам нравится учиться – они хотят включаться в процесс. И у них полные залы. В Токио десяток первоклассных концертных залов.
– Но, кажется, и в Петербурге их немало?
– Мало. У нас только два достойных по акустике зала – Мариинский и филармонический.
– Капелла, что же, после ремонта не хороша?
– Для симфонической программы этот зал не очень подходит. После ремонта зал вообще испортили. Потому что пол настелили не паркетный, а из досок, да еще покрыли краской – идет другое отражение звука. И стулья поставили не те. От стульев, как это ни удивительно, зависит качество акустики. В Ханты-Мансийске потрясающий зал построили. И купили кресла в зал специальные, акустические, заказали их в Италии. Это говорит о том, что там, в Ханты-Мансийске, общество озабочено тем, чтобы народ не одичал.
– Ваши предстоящие гастроли чем-то отличаются от предыдущих, в чем их значимость?
– Вы спрашивали, где лучше выступать? Конечно, в Германии, и это очень ответственно, потому что публика там наиболее взыскательная, там дети посещают церковные хоры. Это страна многих выдающихся композиторов мирового уровня, там существует традиция посещать концерты классической музыки семьями. В Германии выступают самые выдающиеся оркестры мира. И потому мы ездим туда не чаще чем раз в два года. С нами будут работать на гастролях Денис Мацуев и скрипачка из Германии Юлия Фишер. А в Париже будет солировать выдающийся российский скрипач Сергей Крылов, сегодня живущий в Италии. Особенностью концертов в столице Франции станет то, что Сергей не только исполнит сольные партии в скрипичных концертах Сергея Прокофьева и Петра Чайковского, но и выступит в качестве концертмейстера первых скрипок оркестра в «Шехеразаде» Римского-Корсакова, где исполнит знаменитое скрипичное соло. Повторит то, что когда-то делал знаменитый Давид Ойстрах. В этом новизна исполнения. Исполним «Весну священную» Стравинского… Выступать будем в знаменитом «Театре Елисейских полей», где также пройдет три концерта, что для Парижа редчайший случай.
– Ваши личные музыкальные предпочтения? Какую музыку вы любите слушать на досуге?
– Я люблю джаз, обожаю! Но тот, который звучит сейчас, к искусству отношения не имеет. Джазовые певцы имеют успех в зависимости от того, где они одеты и где раздеты, какие позы принимают. И потом, важно иметь дело с тем, кто первым изобрел какой-то жанр, стиль. Вот Майкл Джексон потрясающе гениален, он в своем жанре был первопроходцем, и его никто не превзошел. Все, что вторично, то мерзко. У нас в джазе все вторично. А Луи Армстронг, Элла Фитцжеральд – гениально. Когда наши начинают выделывать какие-то па – это отвратительно. Поэтому в джазовые клубы я предпочитаю ходить в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе. Люблю оперетты, но теперь их вообще слушать негде, их вытеснили мюзиклы, которые я, впрочем, тоже люблю. Американцы хорошо освоили их.
– Вы так восторженно говорите об американской культуре – любите эту страну?
– Нет, Америку я не люблю. Даже не очень знаю за что. Я люблю Италию. Это веселая страна. Когда ты ходишь там, то сомневаешься в правоте Дарвина. А ходишь по Америке и думаешь: точно, Дарвин прав.
– 8 декабря вы будете присутствовать в Стокгольме на вручении Нобелевских премий. Такое событие впервые в вашей жизни?
– Да, в первый раз. Я от многих предложений в мире отказываюсь, но пренебречь этим значимым событием не мог. Буду дирижировать Стокгольмским филармоническим оркестром. Прозвучит музыка Шостаковича, Равеля, Прокофьева.
– Вот говорят, музыка не имеет национальности, она соединяет народы. Как вы считаете, может выиграть человечество от объединения национальностей?
– Я за взаимопроникновение и соединение разных культур. Но, с другой стороны, я против глобализации. Когда снивелируются все народы и культуры, станет грустно жить. Если весь мир носит джинсы – это хорошо, удобно, но ведь скучно! Вот я в Японии бываю, и там у меня глаз радуется – есть самобытность в одежде. Но опять же молодые люди напоминают американцев. Массовая культура – она расплывается, как грипп свиной. Бороться с этим трудно.
Беседовала Елена Добрякова
