«В том времени было много безумия»
«НВ» продолжает искать ответ на вопрос, что Россия построила за 20 лет перестройки и реформ. Сегодня своими мыслями о недавнем прошлом, настоящем и возможном будущем нашей страны делится известный экономист, директор Института проблем глобализации Михаил ДЕЛЯГИН.
Что мы строили 20 лет назад? Светлое будущее! Счастье для всех и чтобы никто не ушел обиженным. Мне было 22 года, когда я стал сотрудником группы экспертов Ельцина. И тогда у меня, как и у некоторых моих коллег, было ощущение решаемости любых задач: что вот, наконец, наступил момент, когда все можно сделать правильно – так, как это должно быть. Такие чувства я испытывал три раза.
Впервые тогда, в самом начале 1990-х, и держалось это ощущение достаточно долго. Второй раз – после дефолта 1998 года, когда правящую тусовку охватил страх, позволивший делать почти все что угодно. И действительно, сделано было многое из необходимого. Третий раз это ощущение «окна возможностей» появилось у меня в начале 2000-х годов, когда на короткое время возникло ощущение разочарованности Путина в либеральных фундаменталистах и его стремления к общественному благу. Мы с коллегами даже целый доклад в 2001 году подготовили с подзаголовком «Давайте поможем Путину», за что нас потом ужасно ругали. Ну, всем ведь хочется на что-то надеяться…
Мы строили, строили…
Разумеется, и тогда, в начале 1990-х, во власти были люди, которые подходили к делу прагматично. В частности, многие либералы, насколько я могу судить, изначально исходили из того, что нужно урвать кусок побольше и свалить куда-нибудь на Запад. Один из членов гайдаровской команды не из первого ряда сказал две потрясающие вещи. В июне 1992 года, когда было ясно, что чрезмерно жесткая политика ведет к социальной катастрофе, на мое возмущение этот реформатор ответил, по-моему, честно: «Если в России будет социальная революция, мы будем почетными политическими беженцами в любой фешенебельной стране мира. А вот если меня не пригласят на следующую конференцию за рубежом – вот это, старик, будет уже катастрофа!» А вторую замечательную фразу я услышал от него в сентябре 1992 года: «Мы-то думали, что месяца три после либерализации цен пройдет – и для нас все кончится. А ведь уже девять месяцев воруем!» Это было сказано с горящими глазами, мол, вот пруха-то прет!
Или можно вспомнить знаменитого Андрея Илларионова, который позже стал помощником Путина, а затем сотрудником американского ультралиберального Института Катона. Если его идеологию, сохранившуюся до наших дней, отлить в формулу, она будет такой: «Чем меньше денег у народа, тем лучше для народа». При этом подразумевается именно «этот» российский народ – про народ американский либералы такие вещи думать не смеют. Были и те, что проворовались сразу, причем ловили их на воровстве у своих же. Так что люди были разные.
До сих пор помню, как 17 июля 1990 года Ельцин подписал распоряжение об упразднении на территории РСФСР всех и всяческих привилегий. Его даже не рекламировали, потому что оно было слишком бредовым. Ведь привилегии бывают разные: кормящие матери и военные ведь тоже получают определенные привилегии. Я привел этот пример для того, чтобы вы понимали дух того времени, в котором было много и безумия, и безграмотности. Считалось и при этом никем не оспаривалось, что единственная наша задача – влиться в мировое сообщество, стать его частью, и тогда все наши проблемы будут решены автоматически.
Экономические и социальные цели понимались очень наивно как руководством, так и аппаратом, а иногда и прямо отвергались. В недавнем послании президента Медведева Федеральному собранию слова «Россия для наших детей» мне прямо по ушам резанули, потому что в 1991 году, сразу после путча, первое, что сделал Ельцин – почему-то никто никогда этого не рекламировал, – поручил разработать программу стратегического развития страны. Мол, власть теперь наша, быстро определяйтесь, зачем нам она – что мы хотим сделать. И мы разработали программу «Россия для наших детей». Хорошо ее запомнил, потому что сам придумал это название. В целом это была подробная, по-советски проработанная программа со стратегическими экономическими задачами, которые Ельцину категорически не понравились: слишком оторвано от повседневного хаоса, в который мы тогда валились.
Задачей номер один был вопрос восстановления потребительского рынка, и тогда Бурбулис извлек откуда-то Гайдара, который сказал классическое, по Галичу: «Я знаю, как надо». Освободите цены – и будет рай. Экономическое сообщество криком кричало, что нельзя освобождать цены, не ограничивая произвол монополий, что до либерализации цен надо провести приватизацию хотя бы мелких и средних объектов… Куда там! Проблемы были страшно остры, ждать было страшно, а Ельцину с его типом характера надо было, чтобы рай наступил именно завтра. Тогда он сказал: «Раз этот человек отвечает, пусть он и делает». Безусловно, были люди, нацеленные на созидание, но в условиях, которые благоприятствовали спекуляциям и интригам, а не созиданию, они быстро вычищались благодаря стихийной внутриаппаратной конкуренции.
…и наконец построили!
Вся выстроенная в 90-е и закрепленная в 2000-е годы модель – это модель разворовывания советского наследства. Крошки с барского стола просыпались всем, но сейчас, в кризис, эти крошки заканчиваются. Отход от благих намерений произошел практически сразу, в конце 1991 года, когда, если память не изменяет, пошла торговля указами и поручениями Ельцина. Конечно, не все его окружение торговало, но достаточно было нескольких высокопоставленных людей. Но качественный перелом произошел с приходом команды Гайдара, в которой романтиков было, насколько могу судить, непропорционально мало, а людей, четко ориентированных на разграбление, непропорционально много. Нужно было быстро и легко получить деньги. Их можно получить на созидании или на разрушении, но на разрушении воровать проще.
Знаете, чем в этом отношении советский подход отличается от либерально-реформаторского? Иллюстрацию первого можно увидеть в одном из элитных кварталов Москвы, где вместо запланированного в 1988 году жилья для ветеранов и инвалидов в 1990-е построили комплекс для очень богатых людей. Высокие роскошные дома за оградой, а в сторонке стоит индивидуальный коттеджик из того же красного кирпича. Шикарное здание, но на фоне этих махин выглядит игрушкой. Может быть, так предусматривалось, и я допускаю, что к воровству это не имеет никакого отношения, но выглядит как иллюстрация советского стиля работы: я строю, а из «сэкономленного» кирпича рядом возвожу себе коттедж. Пойман – вор и тюрьма, не пойман – все нормально, потому что дома построены, и общественная задача хоть и с издержками, но решена.
Либеральный же стиль воровства выглядит так: стоит хрущевка, к ее жильцам приходит «реформатор» и говорит: «Вы живете в помойке, в нечеловеческих условиях! Так давайте разрушим вашу гнусную хрущобу и построим из ее обломков роскошный 15-этажный дворец, где у каждого будет 100 метров жилья!» Все кричат «ура!», дружно ломают хрущобу, после чего выясняется, что из обломков бетонных блоков ничего толком не построить. «Реформатор» говорит: «Вы – идиоты! Вы своими руками разрушили то, что у вас было! Теперь вам придется жить в землянках, ну а я эти обломки продам налево и на вырученные деньги построю себе коттедж». При этом он говорит святую правду: действительно идиоты, действительно ломали своими руками, действительно теперь жить негде. Вот вам и модель – разграбление советского наследия. И поскольку это не освоение, а именно разграбление, еще и укорачивается срок жизни этого наследия, что мы и видим на многочисленных примерах, к которым, возможно, относится и Саяно-Шушенская ГЭС. Если воровать слишком много, даже на ремонте – все поломается.
Меня лично от романтизма и либерализма вылечили Евгений Ясин (бывший министр экономики, а ныне научный руководитель Высшей школы экономики. – Прим. «НВ») и Марк Урнов, ныне являющийся деканом факультета политологии в Высшей школе экономики. Осознав, что государственные решения принимаются экономически нецелесообразно, а их экономическое обоснование не выдерживает не то что критики, но даже обсуждения, я испытал страшное потрясение. Размышляя о причинах этого, я сначала пришел к пониманию того, что такое наши российские либералы, а потом к пониманию, что такое построенное ими государство.
Я увидел, что наше государство в том виде, в каком оно было построено, более всего напоминает машину для переработки биомассы, которая по торжественным случаям именуется населением Российской Федерации, грубо говоря, в замки в Швейцарии. И когда наша замечательная интеллигенция жалуется на неэффективность государства, это выглядит так же жалко, как протест овец, идущих на убой, против неэффективности скотобойни. У нашего государства, думается, просто совсем иная функция, и с точки зрения этой функции российское государство, на мой взгляд, является одним из самых эффективных управленческих устройств в мире.
Высокие цены на нефть проблему не решают
Сейчас наше государство переживает кризис. Совсем не тот, что переживает остальной мир. В нашем случае это – кризис разрушения советского наследства, который пока не проявился в полной мере, и кризис коррупционной модели управления. В основе общественного движения, к сожалению, пока лежат частные материальные интересы правящей верхушки.
Но модель эта не вечна. Дальше, как мне представляется, все будет просто – сложности только в определении сроков, поскольку чем выше цены на нефть и сильнее согласие между нашими нынешними лидерами, тем дальше развязка будет отодвигаться. Мир переживает экономическую депрессию, в которой накопленные диспропорции настолько серьезны, что коммерческий спрос сжимается. Чтобы выжить в этих условиях, нужно замещать сжимающийся коммерческий спрос расширяющимся государственным спросом, то есть вливать деньги в экономику. Давая деньги экономике, вы должны их контролировать, но контроль за ними поневоле ограничивает коррупцию или по крайней мере возможности ее дальнейшего роста. А ведь ограничение коррупции сегодня с экономической точки зрения – это подрыв благосостояния правящего класса, а с юридической, возможно, – подрыв основ государственного строя, то есть тягчайшее политическое преступление. Но даже если последнее и неверно, понятно, что масса чиновников не может выступать против своего же класса. Поэтому реального контроля за этими деньгами не будет, а лишь фиктивно-демонстративный. Это означает, что деньги вместо экономики пойдут на спекулятивные рынки.
Спекулятивных рынков у нас два – фондовый и валютный. Поскольку во власти у нас люди умные и то, что я вам излагаю, хорошо понимают, они пойдут на валютный рынок. Напомню, что после дефолта 1998 года девальвацию обеспечили не олигархические банки, а, насколько можно судить, банки государственные, которые получили наибольшие стабилизационные кредиты. Так что витки кризиса будут продолжаться и до тех пор, пока либо не кончится депрессия в мире – а она пришла всерьез и надолго, – либо пока не кончатся международные резервы. Цена нефти здесь принципиальной роли не играет, потому что коррупция не эластична по доходам: при сжатии доходов масштаб взяток сокращается незначительно, при росте доходов растет опережающе. Соответственно, высокие цены на нефть не решают проблему, а всего лишь ее отодвигают.
Когда международные резервы закончатся, произойдет обвальная девальвация. Будет как после дефолта 1998 года: выйдут очередные «эффективные менеджеры», скажут, что деньги кончились, и уедут, как Кириенко, купаться на Большой барьерный риф, где акулы не будут их есть из чувства корпоративной солидарности. После чего произойдет выход всех значимых сфер общественной жизни из-под государственного контроля, как-то выстрелит техногенный фактор, как-то выстрелит национальный. К власти придут представители нынешнего третьего-четвертого эшелона бизнеса и бюрократии, весь позитивизм которых связан с тем, что они наворовали всего лишь на квартирку в Европе, в которой скучно и неинтересно жить, а не на замок во Франции. А кроме того, в 40 лет выходить на пенсию рановато.
Происходить этот приход к власти будет довольно некрасиво, как обычно, но потом историки подлакируют. Как представляется, заместитель начальника департамента министерства будет входить в кабинет министра и убедительно заявлять, что теперь министром будет он. А кто-нибудь, кто в этот момент будет президентом, скажет: «Разумеется! Ты просто еще не знаешь, что я тебя уже 15 минут как назначил». Эти люди будут несимпатичны и смертельно испуганы системным кризисом. И они будут с ужасом понимать, что пренебрежение интересами общества, превращение его в простой объект грабежа неминуемо приведут к новому системному кризису и повторению всего этого ужаса. Я очень хорошо помню, какими деловыми и самоотверженными стали самые отмороженные либералы и воры, когда только заглянули в пропасть после дефолта, а ведь в системном кризисе в эту пропасть придется падать!
Так что эти люди будут испуганы на целое поколение, и этот страх принудит их к ответственности. Это будет достаточным для проведения разумной социально-экономической политики. Ведь государственное управление – занятие для троечников на самом деле: нужно всего лишь быть ответственным, организованным, и все получится. А из разумной политики постепенно вырастет благосостояние, из благосостояния – демократия с нашей спецификой, и все постепенно устаканится. Этого достаточно для выживания, развития и даже модернизации России, но, к сожалению, нам предстоит пройти через некоторые неприятные события, которые не все мы переживем.
