«Хотим объяснить, зачем Петру I были нужны уродцы»
Академия наук отмечает 295-летие со дня создания Кунсткамеры, первого российского государственного публичного музея и одновременно старейшего научного учреждения страны, превратившегося из «кабинета натуралий» в Музей антропологии и этнографии имени Петра Великого РАН – один из крупнейших и старейших этнографических музеев мира, отнесенный указами президента России к особо ценным объектам культурного наследия.
– Юрий Кириллович, еще несколько лет назад в Кунсткамеру ходили смотреть в основном на уродцев, вам не обидно? Все-таки Музей антропологии и этнографии – это сотни тысяч разных экспонатов.
– Мы над этой проблемой работали. Экспозиция, посвященная истории Кунсткамеры, была неудачной, анатомические коллекции были представлены 10–12 случайными экспонатами. Сейчас мы поставили такую задачу – объяснить зрителям, для чего нужны были Петру I эти уродцы, для чего он купил огромную коллекцию в Голландии, по стоимости равную двум кораблям, и для чего издал несколько указов «О приносе родившихся уродов, также найденных необыкновенных вещей».
– Вы недавно презентовали перевод на русский язык книги о создателе коллекции голландском анатоме и ученом Фредерике Рюйше. Благодаря книге понимаешь, что именно на таких вот анатомических препаратах люди того времени познавали анатомию и физиологию человека.
– В экспозиции «Ранние естественно-научные коллекции Кунсткамеры» мы пытались показать то, что называлось «кабинетом натуралий», как базовую коллекцию, которая стала основой научных исследований в России. Потому что, когда Петр покупал коллекцию Рюйша, он думал о том, как организовать в России исследования по анатомии, физиологии. И даже небольшая часть этих первых купленных коллекций была разрушена, потому именно на этих экспонатах проводились исследования.
А в чем был смысл сбора коллекции уродцев? Петр I, как человек, много пообщавшийся с натуралистами в Европе, близко к сердцу воспринял модную в то время идею философа Френсиса Бекона, утверждавшего, что пределы нормы можно узнать, выяснив границы патологии. Просто надо понимать, на каком уровне была наука в то время. Открытия, которые делались и Рюйшем в том числе, – для нас сейчас абсолютно очевидные вещи. Все эти зародыши, различные органы в стеклянных сосудах создавались не потехи ради, а с просветительскими целями. Об этом мы и рассказываем на нашей новой экспозиции, для чего поместили анатомические коллекции в контекст научных знаний эпохи.
Кроме того, мы выставили их в барочном зале в старых шкафах Кунсткамеры XVIII века, стараясь воссоздать и эстетическую составляющую, – во времена Рюйша было целое искусство декорирования анатомических коллекций. Мы написали много текстов, сделали мультимедийные программы, то есть мы пытаемся тем, кто хочет не только глазеть, а таких все-таки больше, все это рассказать. Вместе с голландскими коллегами музей делает очень интересный проект – Виртуальный музей Рюйша на сайте музея. 30 ноября в Амстердаме прошла презентация нашего сайта и результатов совместной работы.
– Петр I задумывал Кунсткамеру по образцу европейских «кабинетов редкостей» с образовательной целью. За почти три столетия изменялся принцип работы?
– Петр I произнес, с моей точки зрения, гениальную фразу, говоря о музеях: «Я хочу, чтобы люди приходили и учились». А Кунсткамера вообще абсолютно уникальна как музей с самого начала. Во-первых, она входит в пятерку старейших музеев мира. Во-вторых, это первый в мире публичный музей, заботу о пополнении коллекции которого государство взяло на себя. Для этого отправлялись академические экспедиции – для изучения нашей огромной страны: на Кавказ, в Сибирь, Поволжье... В середине XIX века в течение 10 лет собирал коллекцию на Аляске исследователь Русской Америки Вознесенский. И столь ранних коллекций по культуре народов Аляски, как у нас, нет ни в одном музее мира! Если в США делается какая-то выставка, так или иначе связанная с культурой индейцев, к нам обращаются с просьбой об участии.
Сейчас совместно с Национальным парком эскимосов Аляски делаем полный каталог эскимосских коллекций и ведем переговоры по созданию такого же каталога коллекции алеутов Аляски. И знаете, что самое приятное? Приезжает хранитель Музея эскимосов Аляски и говорит: «Только на основании экспонатов вашего музея мы можем научить молодежь строить традиционные лодки, только у вас мы можем понять, как плелись традиционные корзины». У нас хранится материал того времени, когда эти народы еще не испытали европейского влияния. Поэтому мы делаем каталоги и собираемся их выставить на нашем интернет-сайте на русском и английском, для того чтобы они были достоянием в том числе и этих народов.
– Таким образом, фонды становятся доступными, потому что все, что есть, конечно, выставить невозможно…
– В нашей профессиональной среде это очень активно обсуждающаяся тема в связи с запросами на возвращение, на реституцию коллекций, а есть совершенно правильная идея – предоставление доступа к культурным ценностям народов, которые хранятся в музеях других стран. И я это ощущаю как одну из миссий нашего музея. Еще один проект, которым мы сейчас заняты, – это работа с фотографиями, у нас около 800 тысяч единиц хранения в фотоиллюстративном фонде, многие из них сделаны широко известными в истории мировой фотографии мастерами. Мы отсканировали более 70 тысяч шедевров из нашей коллекции, в начале следующего года они тоже будут доступны в интернете, можно будет искать фотографии по народам, по сюжетам, по территориям, по фамилиям авторов.
– Помимо денег это же еще и силы человеческие. Вы расширяетесь?
– Мы сокращаемся. Академия наук за последние годы сократила своих сотрудников больше чем на 20 процентов, мы добились, что для музеев РАН было сделано исключение, и музейный состав сотрудников сократили только на 7 процентов, тем не менее это очень болезненно.
– Некоторые ваши соседи – тоже академические структуры – завидуют: Кунсткамера богатая, постоянные очереди, чтобы туда попасть…
– Да, к нам в туристический сезон стоят очереди. Многие туристы, которые приезжают в город, планируют посещение музея, имя которого в русском языке стало нарицательным. Мы полностью перестроили работу нашего экскурсионного отдела вплоть до его названия – он теперь экскурсионно-образовательный. У нас появился детский центр, где есть возможность работать с детьми с особыми потребностями. Его сотрудницы играют с детьми, переодевают их в японские и китайские одежды, устраивают занятия на экспозициях… Мне очень нравится на это смотреть.
На грант МБРР мы сделали информационную систему для посетителей – в залах теперь стоят сенсорные мониторы, где есть энциклопедическая часть с аудио-, видео- и фотоиллюстрациями и электронный этикетаж. То есть о каждом экспонате можно почитать подробно и рассмотреть его с разных ракурсов так, как не всегда увидишь в витрине. И мы это собираемся все публиковать на сайте, благодаря которому можно из любого города мира «зайти» в музей и ходить из зала в зал, от шкафа к шкафу. Единственное – не удалось расширить помещения, и мы все-таки надеемся, что к 300-летию музея это удастся.
– Есть ли у директора музея заветная мечта?
– Мне ужасно не нравится, в каком состоянии наша коллекция: то, что наши великие предшественники с огромным трудом собирали, сейчас хранится в такой тесноте – больше 300 экспонатов на квадратный метр! Нужно где-то строить фондохранилище, а во дворе – здание для временных выставок. И еще есть мечта увидеть длинную полку с книгами о нашем музее.
