Пришелец из будущего
После Романова, Зайкова, Соловьева и Гидаспова Собчак в роли правителя великого города с областной судьбой выглядел белой вороной. Или как у Губермана: «В борьбе за народное дело я был инородное тело». Инородное – не в смысле отстраненности, а абсолютной непохожести на крепких хозяйственников, ставших могучими функционерами. Да и среди демократов в свитерах и бородах он казался пришельцем. Многие до конца его правления так и не привыкли к этой элегантности, к «педагогическим» ноткам в голосе, к тому, что голос этот звучал по радио и в телике так часто, что появлялись шутки: включишь утюг, и оттуда Собчак выступает. Но он был убежден, что обязан объяснять все действия Смольного и отвечать на любые вопросы о любом из поступков руководства страны. Первый и последний мэр Петербурга был доступнее для журналистов, чем какой-нибудь из нынешних замов начальников районных администраций.
Однажды я пришел к нему за интервью. Ждал, пока закончится заседание правительства в приемной. Наконец он влетел туда в окружении помощников и первое, что велел секретарю, – связаться с Михаилом Шемякиным и порекомендовать скульптору выбить на памятнике жертвам политических репрессий строчку Ахматовой: «Хотелось бы всех поименно назвать…» «Боже мой, что его волнует!» – подумал я. А Собчака действительно одинаково волновали и этот памятник, и то, как помочь Ростроповичу устроить благотворительный концерт, и открытие хосписа, и инвестиции в городскую экономику, которые из-за войны в Чечне в то время уменьшились в два раза. А раздражало вот что.
– Когда, например, продавщица орет: у нас этого нет и того нет, а почему нет – идите и у Собчака своего спросите. Или когда в паспортном столе, не выслушав человека, посылают его «к вашему мэру, которого вы избрали». Это ведь все люди, которые не хотят добросовестно работать, не хотят выполнять свои обязанности как следует и ищут, на кого бы свалить вину за свои беды, – говорил он в той нашей беседе.
Он говорил еще, что знает немало людей – здоровых, имеющих хорошую профессию, которые ожесточены, агрессивны, жалуются на жизнь, все и вся проклинают. И то не то, и так не этак, и президент… не такой, и правительство ужасное. И только одно хочется спросить у них: а почему вы ничего не делаете, чтобы изменить свою жизнь?
…Помню, как Анатолий Александрович принимал важного визитера – принца Уэльского Чарльза. Из Смольного они прошли через садик к открывавшемуся в тот день английскому Генконсульству. Там принц пожимал руки сотрудникам, их детям, каким-то морякам. А я услышал, как стоявший сзади Собчак простодушно шепнул кому-то: «Можно позавидовать. Вот он сегодня принц, и завтра, и всегда. А я сегодня мэр, а завтра – раз – и не мэр».
Так и получилось. 3 июня 1996-го, сразу после проигрыша на выборах Владимиру Яковлеву, Собчак устроил пресс-конференцию. Из зала он получил записку, в которой его и других демократов обвинили в нанесении вреда тем, кто верил в демократию.
– Легко обвинить и меня, и кого-то другого в чем угодно. Труднее понять, что дело, за которое мы взялись, – дело невероятной сложности. Попытаться повернуть общество, 75 лет культивировавшее идею отсутствия самостоятельного мышления, страх перед властью, разделение общества на тех, кто подчиняется, и тех, кто за ними присматривает. Я уж не говорю об экономической системе… Множество людей чувствуют себя обманутыми, потому что оказались в плену иллюзий, что реформы произойдут очень быстро и по щучьему велению назавтра начнется прекрасная жизнь. Такое не произошло и не могло произойти просто в силу того, что все эти годы шла ожесточенная политическая борьба и реформы шли на ее фоне, что не могло их не замедлять.
Вспоминая те выборы, можно долго перечислять причины проигрыша Собчака: это и приказ военным голосовать против него, и неудачно организованная агиткампания, и козни московских чиновников, и то, что Ельцин фактически отвернулся от петербургского градоначальника, о чьих непомерных амбициях ему нашептывали. На мой взгляд, самое важное в том, что Собчак не был политиком – если политику считать только умением колебаться вместе с генеральной линией, постоянным лавированием между кланами, угодничеством и интриганством. Такой политикой Собчак заниматься не умел, а другой и в те, и в нынешние времена у нас не было и нет. И Владимир Путин, и Дмитрий Медведев, так многим обязанные Анатолию Александровичу, признают, что он никогда не лицемерил, всегда прямо говорил людям вне зависимости от их калибра то, что думает об их деятельности.
Собчак конца 80-х – начала 90-х был символом жизни гордой и свободной. И правильно заметил один хорошо знавший Собчака человек: его разлюбили и даже возненавидели, когда поняли, что так жить не смогут никогда. Напоминание о несбывшейся мечте, о жизни при просвещенном гуманизме – нестерпимо.
