Андрей Нечаев: «Ельцин запрещал нам заниматься политикой»

 

«НВ» продолжает разговор в рамках спецпроекта «Какую Россию мы построили за 20 лет перестройки и реформ». Сегодня своими мыслями делится президент банка «Российская финансовая корпорация», экс-министр экономики РФ, один из авторов и активных участников реализации программы рыночных экономических реформ в России Андрей Нечаев.

– Новейшую историю мы начали с абсолютно разваленной страны, в которой пророчества СМИ о том, что Россия не переживет зиму 1992 года без голода, хаоса, распада и, может, даже гражданской войны, были не журналистским преувеличением, а абсолютной реальностью. Например, запасов продовольственного зерна, а значит, хлеба в некоторых крупных городах оставалось на 3–5 дней. Когда наша команда пришла в правительство, я, среди прочего, был заместителем председателя валютно-экономической комиссии правительства. Выяснилось, что все валютные резервы правительства составляют… 26 миллионов долларов. Сегодня это – средняя внешнеэкономическая фирма или маленький банк, а тогда это были все валютные резервы правительства в прошлом великой державы! И 63 миллиарда долларов внешнего долга, не считая внутреннего, а также втрое сократившийся золотой запас. Помню, в день назначения в правительство вечером по дороге домой я зашел в гастроном купить что-нибудь пожевать. Магазин занимал первый этаж жилого дома, поэтому был очень узкий и длинный. И девственно пустой. Но поскольку начальству, видимо, казалось, что это не очень хорошо, когда полки совсем пусты, их заставили баночками с аджикой. Уходящие вдаль примерно на сто метров банки с аджикой – это сюрреалистическое зрелище, наверное, еще долго будет стоять у меня перед глазами…

Еще цифры? Пожалуйста: дефицит бюджета составлял 30 процентов ВВП. В какой-то момент практически все госрасходы финансировали только за счет печатного станка, соответственно разгоняя инфляцию. Кому интересно, другие примеры могут найти в моей недавно вышедшей книге «Россия на переломе», где я как раз рассказываю о периоде начала 1990-х годов, или в замечательной книге Егора Гайдара «Гибель империи».

Конечно, такая ситуация сложилась не в одночасье. Социалистическая административно-плановая экономика была абсолютно неэффективна. Какое-то время ей помогала держаться на плаву нефть. Но в 1986 году шейх Ахмед Заки Ямани, министр нефтяной промышленности Саудовской Аравии, науськанный американцами, что, мол, после нашего вторжения в Афганистан следующими будут сауды, объявил, что Саудовская Аравия прекращает сдерживать нефтедобычу. После этого цены на нефть упали в несколько раз, последний костыль, на котором как-то держалась советская экономика, был выбит, и через пять лет СССР не стало. Безусловно, свою роль сыграли непоследовательность и ошибки экономической команды Михаила Горбачева, когда дали свободу так называемым социалистическим предприятиям, но касавшуюся не цен, а прежде всего формирования доходов. Конечно, началась вакханалия. Так называемые сгоревшие вклады – упрек, который несправедливо бросается правительству Гайдара. Откуда эти вклады возникли? Зарплатный кран был открыт на полную мощность, доходы росли очень резко, а товаров не было. Люди просто вынуждены были складывать деньги на сберкнижку. Правительство Валентина Павлова провело денежную реформу и их заморозило. Де-факто эти деньги были растрачены последним советским правительством. Можно почитать записки Виктора Геращенко, который в тот момент был президентом Госбанка СССР в ЦК КПСС, Горбачеву и в правительство о том, что надо прекратить практику изъятия денег из Сбербанка для финансирования дефицита бюджета. Что в итоге произошло? Записи в сберкнижках у людей были, да только денег не было, а потом и записи в счетах обесценились в результате инфляции. Если вы контролируете цены, не контролируя доходы, тогда у вас инфляция выражается в тотальном дефиците товаров. Если вы их освобождаете, вся эта вынужденно накопленная денежная масса начинает давить на рынок и цены подскакивают. Так что Гайдар в обесценении вкладов совершенно ни при чем.

«Оказалось, жить можно и без Госснаба»

Многие решения первого этапа реформ определялись конкретной ситуацией, а не какими-то абстрактными теоретическими построениями, в чем нас обвиняли люди малосведущие. Что значит контролировать цены? Если это делается просто в приказном порядке сверху, у вас часть рынка тут же перекочевывает на так называемый колхозный рынок или вообще на теневой, где цены никто не контролирует. Либо товары попросту исчезают с прилавков. «Отпустив» оптовые цены, что сделал де-факто Павлов, вы для сохранения стабильных розничных цен должны платить гигантские субсидии, поскольку никто в убыток себе торговать не будет. Предприятие производит, например, хлеб себестоимостью 20 рублей за килограмм, а вы ему предлагаете продавать по рублю… Таких чудес не бывает! Либо это предприятие тут же разорится, либо будет придерживать муку в ожидании, когда цены на нее вырастут, и подпольно что-то сбывать на черном рынке. Или надо платить ему 19 рублей дотации. Но если у вас этих денег нет, поскольку бюджет и так пуст, не надо заниматься популизмом и словоблудием про твердые цены. Можно было спорить, с чего начинать – с приватизации, демонополизации или либерализации цен. Только в конце 1991 года этот спор был абсолютно академическим. Когда вы не можете контролировать цены, уже нет реального предмета для спора. А просто покритиковать правительство, поболтать – то это да, пожалуйста.

Что меня приятно удивляет и вызывает чувство некоторой законной гордости, так это то, что за фантастически короткий исторический период, всего лишь за год, нам удалось создать основу рыночного хозяйства. Ладно, свободные цены – это одноразовый акт. Но в короткое время родилась и свобода хозяйственных связей – оказалось, что можно жить без Госплана и Госснаба, и многие предприятия очень быстро это нащупали. Другое дело, что нам не хватило жесткости, политической поддержки, чтобы банкротить тех, кто это не нащупал. Экономика очень быстро стала работать на потребителя, на реальный спрос. Или взять свободу внешнеэкономических связей, когда оказалось, что можно обходиться без внешне-экономических объединений, без валютных лимитов. Предприниматели, эти маленькие «экономические муравьи», привезут все, что нужно, пойдут конкурировать с отечественными предприятиями, заставляя их шевелиться. А конвертируемость рубля, а новая налоговая система, а конверсия ВПК? Гигантские шаги были сделаны в кратчайшие сроки!

Когда я писал свою книгу «Россия на переломе», просматривал уже подзабытые мною документы того времени. В конце декабря 1991 года Россия – страна, в которой нет полноценного Центробанка и собственной валюты, нет нормальной границы (границы с той же Украиной при СССР иногда определяли поселковые советы), таможни, армии, спецслужб. Не было базовых основ государственности после распада СССР, что во многом тоже определяло ход реформ, поскольку все приходилось создавать параллельно. Так вот, именно в этот сложнейший период вышло постановление, заложившее основы цивилизованного фондового рынка. Спустя столько лет я сам был потрясен, хотя этот документ готовило наше министерство. Постановление проработало много лет, поскольку было добротно сделано, и долгое время оставалось основным документом, регулирующим фондовый рынок в стране. Я уже не говорю о том, что мы еще вступили в Международный валютный фонд, это дело вторичное. Но именно тогда Россия стала активно интегрироваться в мировую экономику. Доходы от экспорта, на которых сегодня живет страна, – их основы, были созданы тогда, в начале 1990-х годов. Газом торговали худо-бедно всегда одинаково, но все остальное – это безусловно результат либерализации внешнеэкономических связей.

Так что мне кажется, что было сделано многое. Институциональные основы того экономического благополучия, которое мы переживали в нулевые годы, были созданы в 1992 году. На мой взгляд, все эти реплики о «проклятых девяностых» просто отвратительны. Когда вам все время необходим внешний и внутренний враг, это – признак вашей слабости и неуверенности в себе.

«Компромиссв экономике – вещь опасная»

Если говорить о каких-то ошибках 90-х, то надо понимать, что это десять лет. Я работал в правительстве в 1991–1993 годах, команда Гайдара – это одна ситуация, одна политика. Потом произошли кардинальные изменения, частичная ревизия политики реформ. И когда мы работали в правительстве, все было не гладко. Правительство было очень молодым, не обладавшим большим политическим весом, и, более того, сам Ельцин запрещал нам заниматься политикой. Мол, вы – технократы, ваше дело работать в экономике, а политикой и пиаром буду заниматься я, Бурбулис, Полторанин. Колебания президента очень помешали, хотя надо помнить, что давление на правительство и самого Ельцина было дикое! Абсолютно оппозиционный президенту Верховный Совет, так называемые «красные директора», многие из которых не смогли адаптироваться к новой ситуации. В какой-то момент они просто перевесили. Но компромисс в экономике – вещь очень опасная. Если бы этого не произошло, думаю, мы бы сейчас жили в другой стране: гораздо более процветающей и, безусловно, гораздо более демократической, хотя в истории, как известно, нет сослагательного наклонения.

В итоге финансовая стабилизация, которая кардинально изменила бы ситуацию, не была доведена до конца. Я хорошо помню зримые результаты первого полугодия 1992 года, когда не только заполнились полки магазинов – это понятно, но уже были зафиксированы отдельные признаки снижения цен, появилась конкуренция, начал снижаться курс доллара, резко удалось сократить дефицит бюджета. И это при том, что нефть стоила около 10 долларов за баррель. В дальнейшем финансовая стабилизация должна была привести к экономическому росту. Однако летом 1992 года началась вакханалия со взаимозачетами, с безумным кредитованием сельского хозяйства под натиском Руцкого и так далее. Опять всплеск инфляции, и считайте, что все нужно было начинать сначала. Это во многом дезориентировало население и в значительной степени истощило его терпение.

А возьмите кризис 1998 года, фактически уничтоживший только начавший формироваться средний класс, нанесший серьезный удар по уровню жизни людей. Пострадал имидж самих либеральных реформ, хотя они были совершенно здесь ни при чем – кризис как раз следствие отступления от них. Что явилось глубинной причиной этого кризиса? Безответственная финансовая политика. Как раз то, с чем боролся Гайдар. Популизм Госдумы, так или иначе находившейся под коммунистическим контролем, и недостаточная политическая решимость правительства этому популизму противостоять, в результате чего принимались абсолютно нереалистичные бюджеты. Потом для их финансирования начали выстраивать пирамиду ГКО (государственных краткосрочных облигаций), которая, как всякая пирамида, рухнула. Дальше были уже серьезные тактические ошибки: можно было эту пирамиду обрушить не так, чтобы все похоронить под обломками, а потихоньку разобрать. Безусловно, надо было раньше девальвировать рубль. Но все это – профессиональные тактические детали, а глобальная причина именно в том, о чем я сказал выше. Я не фанатик залоговых аукционов, которые, конечно, имели политическую подоплеку – поддержку Бориса Ельцина на выборах президента в 1996 году. Но проведены они были, мягко говоря, неадекватно. Как шутит один питерский экономист, это было хуже, чем преступление, это – ошибка. Я считаю залоговые аукционы безусловной ошибкой, хотя они и дали толчок развитию той же нефтяной промышленности. Давайте называть вещи своими именами: фактически была произведена раздача собственности, и такое назначение сверху долларовых миллиардеров вызывает серьезные и справедливые нарекания в обществе.

В отличие от нынешнего кризис 1998 года сыграл свою очищающую роль. Уже в 1999 году начался бурный экономический рост. Конечно, тут сказала свое слово пятикратная девальвация рубля, ставшая своего рода защитой отечественного товаропроизводителя, поскольку автоматически повысила его конкурентоспособность по отношению к импорту и одновременно сделала в пять раз более эффективным экспорт. Поэтому задышали и экспортные отрасли, и отрасли, которые работали на внутренний рынок, потому что они оказались защищенными от импорта. И это началось, повторюсь, уже в 1999 году. Все потому, что экономика, построенная к этому моменту в России со всеми претензиями, которые можно к ней предъявить, была адаптивна. Как только создались благоприятные внешнеэкономические условия вроде роста цен на нефть и макроэкономические условия в виде той же девальвации, экономика все это моментально использовала, выдав рост в 15 процентов. Не уверен, что нынешняя экономика способна на это после 10 лет эксперимента по строительству государственного капитализма. Ну а с нефтью нынешним властям, что называется, просто повезло.

«Во время кризиса роль государства усилилась»

Характеризуя «нулевые» годы, я бы их разделил на два условных периода: «Путин двух третей первого срока» и «Путин после того». Когда Владимир Владимирович пришел к власти, под него и в значительной степени по его заказу была создана очень серьезная либеральная программа реформ, которую исторически называют программой Грефа. Если бы она была реализована, был бы сделан колоссальный шаг вперед. Но, к сожалению, в какой-то момент эти реформы либерального толка вошли в противоречие с идеей построения вертикали власти, усилением тоталитарного характера режима. Вторым фактором стало, конечно, «нефтяное проклятие»: когда пошли вверх цены на нефть, стало казаться, что можно обойтись и без реформ, что и так все хорошо. Потом становилось все лучше и лучше, можно было затыкать все дыры, даже крупные: и армии кусочек, и пенсионерам немножко. Вроде все довольны – так зачем рисковать? Тем более что очень негативно была воспринята в обществе монетизация льгот. Абсолютно правильная и социально справедливая мера, если вдуматься в ее содержание, она была проведена так коряво, что вызвала не только массовый протест населения, но и колоссальный перерасход бюджетных денег по сравнению с тем, что на нее планировалось изначально.

В каком-то смысле считается переломным «дело «ЮКОСа», после чего страна окончательно повернула в другую сторону. Был взят курс на строительство государственного капитализма, когда гипертрофированно усилена роль государства. Мы сейчас до 40 процентов ВВП перераспределяем через бюджеты всех уровней, фактически забыт бюджетный федерализм, практически все регионы оказались в положении реципиентов, доноров почти не осталось. Все деньги собираются в центр, потом раздаются, в том числе в обмен на политическую лояльность. Какую бы отрасль вы ни взяли, за малым исключением, ключевую роль играет государственная или подконтрольная государству компания. Как одно из следствий мы на протяжении многих лет наблюдаем интересное явление, когда контролируемые или вообще напрямую устанавливаемые государством тарифы растут в несколько раз быстрее, чем тарифы в тех отраслях, где сохранились какие-то элементы конкуренции.

Во время кризиса роль государства еще больше усилилась. Все это, конечно, приводит к крайней неэффективности той экономической модели, которую мы используем. Справедливо возникли идеи модернизации, перехода на инновационный путь развития. Совершенно правильные идеи! Но пока, к сожалению, все это больше напоминает некоторое шаманство, когда все вокруг снизу доверху, от Кремля до последнего муниципалитета, говорят: «Мы сейчас модернизацией занимаемся». И никаких практических действий, кроме этого странного эксперимента под названием «Сколково».

Иногда мы наступаем на те же грабли, на которые наступили в начале 90-х. В качестве примера приведу недавно принятый многострадальный закон о торговле. Правда, принят он в смягченном варианте, а на стадии подготовки серьезно обсуждалось, что при определенных условиях государство может ввести регулирование торгово-транспортной наценки или иное косвенное регулирование цен. Частично эти моменты в принятом законе остались. Когда Виктор Черномырдин стал премьером, одно из первых постановлений правительства, которое он подписал, касалось как раз регулирования цен на отдельные товары именно через торгово-транспортную наценку. Правда, довольно скоро нам Виктора Степановича удалось убедить, что это ошибочное решение, так что хвала ему, что он понял это и признал. Но в тот короткий период, когда постановление работало, товары с регулируемыми ценами стали быстро исчезать из торговли. И вот спустя 17 лет решили повторить этот эксперимент. И таких примеров можно, к сожалению, привести много. У нынешней власти есть искренняя вера в мощь государственного контроля и государственного вмешательства. Только не очень понятно, как это согласуется с ею же признаваемым диким уровнем коррупции. Запределен и уровень бюрократического давления на бизнес и каждого гражданина в отдельности. Это, наверное, главные препятствия для экономического роста сейчас. Все остальное – нюансы. Как мне кажется, абсолютно был прав ИНСОР, который в своем нашумевшем докладе написал, что никакая модернизация страны без демократизации политической жизни невозможна.

справка «нв»

Андрей Алексеевич Нечаев родился в 1953 году в Москве. В 1975 году с отличием окончил экономический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова, в 1978-м – аспирантуру экономического факультета. Доктор экономических наук, профессор. В 1979–1990 годах работал в Центральном экономико-математическом институте и в Институте экономики и прогнозирования научно-технического прогресса Академии наук СССР. В 1991 году – заместитель директора по научной работе Института экономической политики Академии народного хозяйства при правительстве СССР и Академии наук СССР. С ноября 1991-го по февраль 1992 года – первый заместитель министра экономики и финансов. С февраля 1992-го по март 1993 года – министр экономики России. С апреля 1993 года – президент Российской финансовой корпорации. Известный общественный деятель и публицист, автор и эксперт многих программ на радио и телевидении. Член Союза журналистов РФ. Член федерального политсовета партии «Правое дело». Президент Фонда международных молодежных обменов. Автор более 250 книг и статей по вопросам развития экономики и экономической политики. Живет и работает в Москве.

 

Записала Анна Кострова. Фото Андрея Малашкевича