«Счастье не измеряется наличием денег»
Известная французская художница Таня Муро в одиночку создала ткацкую «Фабрику»
На 25 установленных вразброс мониторах и 4 настенных экранах индийские рабочие – мужчина, женщина, старик, старуха, почти ребенок (на каждом экране по одному человеку) – в бешеном ритме руками повторяют одни и те же движения. В выставочном зале такой жуткий грохот от ткацких станков, что хочется заткнуть уши либо выскочить из цеха, убежать за пределы фабрики. Впрочем, фабрики как таковой не существует. «Фабрика» – масштабная инсталляция французской художницы с мировым именем Тани Муро. На протяжении семи месяцев она каждый день становилась за камеру и по 8–9 часов снимала ткачей-одиночек в разных населенных пунктах Индии.
– Таня, как думаете, сколько времени зритель может выдержать на вашей выставке без ущерба для здоровья, прежде всего для психики?
– Это, наверное, от психики человека и зависит. Мои наблюдения показывают, что для некоторых зрителей первые несколько минут действительно шок, но потом многие возвращаются и уже не спешат уходить.
– А сколько времени в такой обстановке работают люди – те, что на экранах?
– Ежедневно по 12 часов. Не забывайте, что на протяжении трех веков Индия была колониальной страной, она развивается медленно, но уровень безработицы в процентном отношении в Индии сейчас такой же, как во Франции. Люди, собирающие на полях корешки, вполне могут быть с университетским образованием. Что с того, что у человека есть и диплом, и специальность, если нет работы? Я не знаю, как в России, но во Франции выдают пособие по безработице, а в Индии – нет. Вот люди и хватаются за любую работу. И готовы трудиться по 12 часов. Но зарплату они получают не за часы, проведенные на производстве, а за изготовленную продукцию. Так что перед вами далеко не самые несчастные индусы.
– «Произведенная продукция» – это?..
– …очень тонкая ткань, иногда с золотой нитью. Она идет на национальные одежды, которые состоятельные люди надевают на вечерние приемы, на свадьбы. Ткань уже сама по себе – произведение искусства. Обычно никто из художников, может быть за исключением русских социалистических реалистов, в своих произведениях не показывает, как создаются произведения искусства.
– Вам не кажется, что вашу «Фабрику» можно расценивать как призыв к революции?
– Не думаю. Это не репортаж, не документальный фильм, а всего лишь видеоинсталляция. Я не работаю ни на правительство, ни против правительства. «Фабрика» – это мой взгляд, мое и только мое видение общечеловеческих проблем, их художественное отображение. Но это не взгляд человека со стороны, поскольку Индию я знаю намного лучше, чем Францию. Мои друзья – индийские художники – считают, что моя «Фабрика» очень точное произведение; они понимают, что я не западный художник, который приехал с целью показать бедность их народа. Конечно же, речь не об этом. Мы настолько зависим от денег, настолько поглощены их добыванием, что у нас нет времени посмотреть по сторонам, подумать о смысле жизни. Вот я и хочу сказать: у тебя есть еда, есть крыша над головой, но не забывай, что рядом с тобой есть и то, что я тебе показываю; я тебе об этом просто на-по-ми-наю.
– Наверное, далеко не каждый выбранный вами работник сразу согласился сниматься?
– Первый раз я приехала в одну из деревень юга Индии за четыре года до того, как принялась за «Фабрику». Что-то поснимала, сделала какие-то заметки – этим все, наверное бы, и ограничилось. Но однажды я увидела, как поочередно крутят колесо ткацкого станка пожилая женщина и маленький ребенок… И это было тем толчком, с которого все и началось. Я вновь приехала в те места, наняла мужчину, который выполнял обязанности водителя и носильщика, – он-то и объяснял всем, что я не с телевидения, что то, что я намереваюсь сделать, потом будет в музее. И что мое намерение не показать, какие они бедные и несчастные, а, наоборот, показать, что они не попрошайничают, а с достоинством зарабатывают на хлеб. Я, когда была молодая, тоже работала на заводе – на заводе по обработке кофе. Разбирала зернышки, таскала 25-килограммовые мешки. Так что я знаю, что такое работа на заводе. Я заплатила каждому работнику за двадцать минут столько денег, сколько он зарабатывает за три дня. Была очень хорошая рабочая атмосфера. Рабочие хотели заработать еще и еще. А по окончании съемки я угостила всех конфетами. Оказалось, что там взрослые любят конфеты не меньше детей.
– Вы хотите сказать, что среди ваших героев есть люди, которые могут считать себя счастливыми? При такой-то жизни…
– Счастье не измеряется наличием денег. Есть сколько угодно примеров суицида среди богатых людей. Так получилось, что перед тем, как в 71-м году поехать в Индию первый раз, я прочитала всего Максима Горького. У него вы тоже можете найти примеры, когда девушка работает по 12 часов в сутки, но встречает молодого человека, влюбляется и считает себя счастливым человек. Перед съемкой я всем объясняла, что хочу показать, насколько тяжела работа, показать драму человека, но некоторые фрагменты пришлось удалить только потому, что люди смеялись. Вы можете себе представить смеющимся несчастного человека? Я снимала девушку, она старалась быть серьезной, но подружки, оставшиеся за кадром, подшучивали над ней, и она не могла сдержать смех. Эти кадры пошли в корзину.
– Как я понимаю, инсталляция демонстрируется не первый раз?
– Да, «Фабрику» уже видели во Франции, в небольшом городке ткачей Лилль, где я прожила 29 лет. Во время монтажа электрики спустились со своих стремянок и со слезами на глазах наперебой стали мне рассказывать свои истории. Что-то вроде: «Моя мать работала на текстильной фабрике, и я помню, как она уходила в 6 утра…» А один даже признался, что не покупает кроссовки, потому что знает: на обувной фабрике заставляют работать детей и причем – за гроши. Я тогда поняла, что, даже если инсталляцию посмотрят только эти несколько человек, моя художественная цель достигнута.
– Такие слезы дорогого стоят.
– Слезы всегда дорогого стоят. Я делаю проекты, которые были бы понятны культурному сообществу, но моя реальная публика – такие люди, как эти электрики. Я работаю скорее ради электриков, а не для элиты.
– Может быть, инсталляцию надо показывать школьникам в назидание: смотри, мол, что тебя ждет, если будешь плохо учиться!
– Нельзя со школьниками обходиться так жестко. Пусть родители посмотрят, а потом решат, надо ли детям говорить: «Если будешь плохо учиться…» К тому же, как мы знаем, в положении этих рабочих может оказаться каждый, и человек с дипломом о высшем образовании тоже. Я никогда не указываю: сделай то, сделай это. Я хочу, чтобы мое искусство доходило до каждого человека. Я пытаюсь говорить с людьми – от сердца к сердцу.
– «Фабрика» вряд ли принесла автору дивиденды. Это же не полотно, которое можно выгодно продать толстосуму или коллекционеру…
– Государство купило «Фабрику», и она теперь принадлежит Национальному фонду современного искусства Франции. Именно поэтому у меня появилась возможность в рамках Года Франции в России посетить Петербург, Петергоф, познакомиться с коллекциями Эрмитажа и Русского музея.
– Выставка размещена в одном из помещений фабрики «Красное Знамя», это позволило вам увидеть и не «парадный» Петербург: кирпичные корпуса, щербатый асфальт во дворе, обшарпанные стены внутри здания – в общем, тот город, который обычно стараются не показывать иностранцам.
– Я часто делаю проекты на заводах и фабриках. Мне всегда нравилась фабрично-заводская среда. Здесь меня чем-то удивить невозможно.
– Тем более что вы и сами, как я понял, в юности работали на заводе…
– Да, работала, преимущественно на конвейере. Вся моя работа заключалась в десяти доведенных до автоматизма движениях. И если я или кто-то другой вдруг сбивался с ритма, конвейер останавливался.
– Что вас подвигло пойти на завод?
– Голод. После войны был страшный голод. Однажды я не выдержала, схватила с конвейера горсть кофе и – в рот. Кофе оказался ужасным на вкус. Одна из старших работниц, ей было лет 40–45, увидевшая это, отвела меня в угол и сунула мне в руку сэндвич. Я пыталась оправдываться: «Нет, нет, я не голодна, я слежу за фигурой». Но она не стала слушать и кормила меня до первой зарплаты.
– Вы из бедной семьи?
– Мой отец погиб в последний день войны. Моя мать осталась вдовой с двумя детьми на руках. В 16 лет я ушла из дому. Прежде чем стать художником, перепробовала много профессий. Я всегда много работала. И сейчас много работаю, целыми днями, устаю так, что мне уже ни до каких тусовок. Я очень люблю русское изобразительное искусство, литературу, кино и очень сожалею о том, что у меня было мало времени, чтобы познакомиться со всем этим богатством основательно. Но все мои убеждения, та философия, которая меня привела в Индию, взращены на российской почве. Малевич, Кандинский… Я сделала инсталляцию, посвященную великим русским художникам. Обратите внимание: даже имя у меня русское – Таня!
