Владимир Рекшан: «Русская рок-музыка – это литература»
Завтра известный петербургский писатель и музыкант отмечает свое 60-летие
С Владимиром Рекшаном мы встретились у него дома. В просторной светлой квартире, расположенной в большом сталинском доме на Московском проспекте, стоит старинная мебель, на стенах висят картины, большую часть полки с музыкальными дисками занимает классика, а на диване лежит гитара…
– Владимир Ольгердович, в вашем доме жил Смоктуновский…
– Да, на нашем доме есть мемориальная доска в его честь, но в какой квартире он жил – я не знаю. Я здесь живу с 1990 года. Детство провел в центре города, на Кирочной улице, в большой квартире – коммунальной, естественно. Еще помню времена, когда в Петербурге топили дровами, не было центрального отопления. Во дворах у каждого были свои поленницы. В детский сад ходил на Кутузовской набережной, в квартиру, где жил Пушкин.
Вообще, впечатления детства оказывают влияние на будущую жизнь. И сам факт произрастания в историческом центре и пребывания в нежном возрасте в исторических местах (мы же в Летний сад ходили каждый день гулять – как во двор, в песочницу) – отчасти, может, повлиял на мое развитие. И спустя годы, в студенческие времена, мы назвали свою рок-группу «Санкт-Петербург». Между нами говоря, это не Собчаку надо почетного гражданина давать, а мне. Потому что я вернул городу название много лет назад. На фоне, когда гитарные ансамбли назывались «Мифы», «Аргонавты», «Россияне», «Аквариум», «Фламинго»… А тут собрались какие-то парни на репетицию – опять-таки, в Мухинском училище, в историческом здании, – и придумали: «Санкт-Петербург».
– В ту пору назвать группу «Санкт-Петербургом» – неслыханное дело. Как вы на это решились?
– Это было спонтанное действие. Осень 1969 года, мне и моим товарищам по 19 лет… Никаких монархических, антисоветских или иных проявлений в этом не было. Моя мама была директором типографии, и на каком-то собрании партхозактива докладывали, что есть такие группы, они на гитарах играют, в частности, «Санкт-Петербург». Она знала, чем занимается ее сын. Но как-то особо против не была, наоборот: молодой человек занимается музыкой. Мама даже купила мне довольно приличную чешскую гитару, на которой я проиграл всю жизнь на подпольной сцене. Хотя она на собраниях слышала, что, мол, группа называется «Санкт-Петербург» – значит, там что-то монархическое сокрыто.
– Общаясь с западными рокерами, вы замечали, наверное, разницу в мировоззрении – между теми, кто рос в советской системе и кто рос при капитализме?
– Дело не в системе. Так получилось, что все светские виды искусства в Россию пришли. Мы так или иначе подражатели, причем это не должно быть обидно. У нас не было литературы толком до начала XIX века, потом в течение короткого времени появились писатели мирового класса. Балет – тоже привезенная штучка.
Или станковая живопись. У нас было церковное письмо, а все светские виды искусства привезли. Так же, как рок-музыку. Ни одной оригинальной ноты здесь сыграно не было за 40 лет существования этого жанра – а я его наблюдал, в нем участвовал фактически от его появления до наших дней. Но оригинальны мысли.
Русская рок-музыка – не музыка, а литература. У нас все лучшие рок-музыканты – это писатели. Шевчук – это писатель. Что такого Юра спел мелодически? Те же самые пять аккордов, которые все играют. Вот по содержанию – он писатель. Гребенщиков – типичный писатель, Кинчев – писатель, Рекшан – писатель, Цой – писатель. И кризис жанра рок-музыки связан с тем, что писатели не появляются. Играть-то сейчас все могут, и очень хорошо. Есть инструменты, есть школы – играй не хочу. А мыслей в общем-то нету.
Вообще, музыка превратилась в некую противоположность: рынок, новые средства-носители, избыточность… Сейчас идешь по улице, и из каждой шавермы кто-то поет. Причем поет не то, что ты хотел бы. Если бы там Джимми Хендрикс играл, я бы еще возле этой шавермы, может, и остановился, послушал. А поскольку продавцы крутят не то, что соответствует публике по социуму, а то, что им самим нравится, – чувствуешь уже необходимость в экологии тишины. Большинство людей находятся под таким музыкальным давлением.
Отовсюду льются звуки той или иной степени отвратительности. Я бы запретил – как распивать алкогольные напитки на улице, так и засорять ее музыкой. Музыка должна звучать в специально отведенных местах. Пиво пить нужно не на лавочке, а в пивной. И музыку слушать не на улице, а в концертном зале.
– Как началось ваше проникновение в рок-музыку? Помните свои первые походы в «Сайгон»?
– Помню. Это было в 1967 году, когда я был студентом университета. В «Сайгон» ходил постоянно, это было место, мимо которого пройти нельзя. Всякий раз что-то увидишь, услышишь. Это сейчас интернет, мобилы, а тогда – «Сайгон». И ты в курсе того, что происходит. Место интересное. Оно было, наверное, информационным источником и для спецслужб, потому что когда рухнула советская власть – тогда и «Сайгон» закрылся. Просто стал никому не интересен. Но это отдельная песня.
Я вообще сам высокий, и, помню, там было три человека двухметрового роста: один – какой-то журналист или фотограф полуспившийся, второй – бывший баскетболист, у которого жена в Финляндии (тогда это была редкость!), а третий, как выяснилось, Довлатов. Они так бодро проходили в конец «Сайгона», его непрестижную часть. Потому что впереди продвинутые должны были пить кофе и рассуждать о высоких материях, а в самом конце продавали люля-кебаб с рисом, и эти здоровяки покупали люля-кебабы и пили вино из-под стойки. Но это сейчас я знаю, что это был Довлатов. А тогда – нет, просто какие-то люди…
Персонажей много было. Главное – сильно не вляпаться. Потому что везде есть такие компании, которые засасывают. А жизнь в компании не должна подменять саму жизнь.
Но «Сайгон» особо романтизировать не стоит. Там и пьянство, и блуд, и уголовники разные ошивались, и экономические преступники, и валютчики. Например, с двух до трех там собирались экономические жулики. Потому что в три часа открывались разные антиквариаты, старые книги, скупки серебра, а «Сайгон» в удобном месте находился: одна из скупок драгметаллов была на Рубинштейна, здесь же «Букинист». Еще приходили одно время каратисты. Да, вроде бы это и спорт, но полуподпольный: группы тренировались за деньги, а деньги куда-то аккумулировались. Час пик сайгонский был с 5 до 7 вечера, потом все куда-то разбегались. Помню, однажды вечером зашел – наблюдал сцену: драка, какие-то одноногие уголовники костылями друг друга метелят. Остальная публика – туристы – жует что-то в ужасе. В «Сайгоне» и мелкие рэкетиры были. Вот, например, человек по кличке Полковник. Тряс студентов: «Рубль дай». Так что явление многообразное. С одной стороны – поэты, а с другой стороны, эти поэты спивались.
– В одном из своих интервью вы говорили, что «музыка в современной России является индикатором состояния гражданского общества». Какой в этой связи вы бы сейчас поставили диагноз?
– Рок-музыка, городской фольклор – это проявление «снизу». А так называемая попса делается «сверху», за деньги. Но в принципе одно другого не исключает: мне не интересно – я не смотрю. Все почему-то бьются с этим «Евровидением» – а по мне так тоска зеленая. За столько лет существования «Евровидения» не осталось ни одной песни, которую бы распевал народ. А вокруг ломаются копья, рокеры проклинают… Естественно, рок-музыка придавлена, это говорит о состоянии гражданского общества. Оно у нас в зачаточном виде.
– Полтора месяца назад вы получили орден Ленина. Как это вышло, ведь и советской власти-то уже нет?
– Это все абсурд и парадокс. Я в своей жизни каких только наград не получал, и наиболее памятны мне спортивные награды. Потому что спортивная награда достаточно объективна: прибежал первый или в прыжках с разбегу взял высоту – получил. А в литературной области все туманно.
Орден Ленина я получил 22 апреля этого года. Государственной награды такой сейчас нет, потому что это была советская награда. Но сакральность осталась. Потому что орден Ленина есть на метрополитене, а есть у меня на груди. История такова: у меня был вечер в городе Сортавала. Акция проводилась в связи со 140-летием со дня рождения Владимира Ильича Ленина. А я записал альбом «Революция», где использовал цитаты из музыкальной классики, записал дюжину песен, связанных с революцией и гражданской войной. Оказалось, альбом где-то фигурировал в списках коммунистов, просто они долго готовились выразить благодарность. А я об этом ничего не знал. Вышел, спел песню из этого альбома. Потом кого-то награждали. И пока я думал, что дальше буду делать, мне что-то тоже вручили. Поблагодарил и потом только врубился, что получил орден Ленина.
