Борис Эйфман: «Я строю балет будущего»
Ведущий хореограф мира, основатель и руководитель Санкт-Петербургского государственного академического театра балета, народный артист России Борис Эйфман в Петербурге бывает наездами, практически половину года он со своим театром проводит на гастролях, в основном зарубежных. На этой неделе петербуржцам представляется редкая возможность соприкоснуться с творчеством Бориса Эйфмана и артистов его театра – на сцене Александринки с 29 июля по 1 августа будут показаны спектакли «Анна Каренина», «Онегин», «Красная Жизель», «Чайка» (премьера 2010 года – новая версия).
– Борис Яковлевич, над чем сейчас трудитесь?
– Готовлюсь к постановке балета «Роден и Камилла: врата ада» – это будет спектакль о скульпторе Огюсте Родене и его возлюбленной Камилле Клодель. Очень сложный спектакль о творческих людях и о той цене, которую они платят за свои шедевры. Чаще всего расплачиваются своим здоровьем, своим счастьем, своей жизнью.
– Прошло три года со времени, когда мы встречались на даче Линдстрема у Константиновского дворца и говорили не только о балете, но и о судьбе нашей страны. Давайте сузим тему – будем сегодня говорить о вашем театре и вашей работе. Что произошло нового за эти три года? Знаю, что вы снимали фильмы «Онегин» и «Анна Каренина»…
– Да, мы сняли с итальянским оператором спектакли для показа по телевидению и для DVD. Это важно, потому что балет – эфемерное искусство: сегодня мы танцуем, нам рукоплещут залы, занавес опустился – и этот спектакль уже история, о нем забыли. Надо оставлять свидетельства. Также важно донести наш балет до тех людей, которые никогда не видели нас на сцене. Фильмы еще не смонтированы, пока не дошли руки – очень много забот.
– Вы с болью говорили о том, что театр балета Бориса Эйфмана много лет не имеет своего помещения, что вы хотите построить академию балета, чтобы там можно было обучать хореографическому искусству детей из самых разных слоев общества, в том числе из неблагополучных семей…
– Это все поступательно происходит, слава Богу. В 2009 году на уровне губернатора Санкт-Петербурга были подписаны документы о строительстве Академии танца и Дворца танца. Готовы проекты, определено место для академии – на Петроградской стороне на улице Лизы Чайкиной, 2, где мы с вами находимся, это здание будет снесено и построено несравненно большее – с просторными классами для занятий, для репетиций, для проживания студентов. И социальная программа обучения детей из неблагополучных семей будет стратегической. Ведь если вспомнить многих звезд, то их способности могли бы и не развиться, не будь государевой опеки: Анна Павлова – сирота, дочь прачки, Ольга Спесивцева, Вацлав Нежинский – росли без отцов в очень бедных семьях... Поэтому выискивание талантливых детей по всей стране будет гуманным и социально важным в воспитании будущих профессионалов.
Для Дворца танца отведено место на набережной Европы. Проект, сделанный голландскими авторами, полностью готов, он очень красив, функционален – последнее слово архитектуры.
– Когда все-таки будет заложен первый камень?
– Из суеверия не хочу называть сроков, стучу по дереву… Для меня это такая сокровенная мечта, я так долго к ней шел, что боюсь спугнуть. Уповаю на то, что Петербург наконец станет настоящей балетной империей, которая сможет, как сто лет назад, во времена Дягилева, быть законодательницей в этом виде искусства. Надеюсь, из Петербурга пойдут новые идеи, которые повлияют на мировой балет. Государство поверило в это, и я готов этот проект реализовать. На мне лежит сейчас колоссальная ответственность – я должен создать систему функционирования балетного организма, который мог бы работать и со мной, и без меня.
Во Дворце танца мы предполагаем создать экспериментальную труппу. Это такая лаборатория современной хореографии, где будет вестись ежедневная, постоянная работа молодых постановщиков с этой труппой. Каждые три месяца будут рождаться новые постановки. Меня не пугает, что уже сегодня используются мои идеи для их реализации в рамках фестивалей, мастер-классов и так далее. Слишком долго ничего не происходило в нашей стране в области современного балета. Боюсь только, чтобы молодые хореографы бездумно не копировали западные образцы, во многом себя уже изжившие, а находили новые идеи, близкие нашей культуре и эстетике.
– Но где взять столько хореографов?
– Очень трудный вопрос. Нужны десятки. Они появятся, если хореографическое искусство в России вновь займет приоритетное положение. Это большая работа. Но ее масштабы правительство города знает и готово поддержать. В общем, мне грех жаловаться.
– Борис Яковлевич, а вы даете возможность тем молодым хореографам, которые все-таки есть, что-то у вас ставить уже сегодня?
– Увы, сейчас я не вижу тех молодых хореографов, которые могли бы на нашем уровне ставить спектакли. А создавать из нашей труппы экспериментальную площадку сейчас я просто не могу, потому что времени не хватает даже для моих новых постановок. Если бы мы работали на стационаре – другое дело. А мы полгода находимся на гастролях. Когда возвращаемся, даем спектакли в Петербурге, ездим по России, ставим новые балеты, возвращаем старые. Но поверьте, если бы сегодня появился хореограф, который мог хотя бы потенциально гарантировать качественную продукцию, то я бы с удовольствием дал ему возможность поставить.
– Несколько лет назад вы приглашали молодого балетмейстера из Москвы Никиту Дмитриевского – неужели он вас разочаровал?
– Нет, я был доволен. Но это была работа небольшая, короткий балет на двадцать минут «Кассандра» – часть совместного проекта, которым занимался американский импресарио Сергей Данилян, ему хотелось показать в программе работы молодых российских хореографов. Однако работу Никиты я не могу поставить в репертуар – не наш формат. А вот решиться на большой спектакль – риск. Каждый спектакль – это год жизни театра и огромные средства. Я лично очень долго ищу деньги, чтобы поставить балет.
– Деньги ищете у спонсоров?
– У государства и, конечно, у спонсоров. Учтите, любое выступление в Петербурге очень дорого нам обходится – аренда зала, реклама, наем рабочих и так далее.
– Дороже получается, чем на Западе?
– Ну, там, наоборот, нам платят суточные, обеспечивают проезд, гостиницу хорошего уровня, арендуют театры, обслугу и т. д. И мы имеем возможность показывать свои спектакли, что для нас чрезвычайно важно.
– Я читала статьи американских критиков – они восторженные. Мне кажется, дома вас такими рецензиями не балуют...
– Не только в Америке, у нас с триумфом проходят гастроли и в Европе, и в Азии... Например, в Японии мы сделали эксперимент – поставили «Анну Каренину» с труппой Токийского балета и нашими солистами. Японская публика, не привыкшая к столь чувственному, эмоциональному балету, как наш, была потрясена. И пресса была не только превосходна, а еще и высокопрофессиональна, чего не скажешь зачастую о наших критиках.
– Вы расстраиваетесь, когда читаете негативные отзывы? И в чем вас прежде всего упрекают в наших СМИ?
– Во всех смертных грехах. Но я не могу относиться к публике как к какой-то ничего не понимающей массе. Если залы встают и аплодируют, и это происходит везде – и у нас, и за рубежом, – почему надо считать, что критики понимают больше публики? Но злые статьи закаляют мой дух, не дают почивать на лаврах, расслабиться. Так что нет худа без добра.
– В прошлом году я была на спектакле «Онегин» в Александринке, и в это время в царской ложе сидела Мадонна. Говорят, вы общались?
– Прийти на наш спектакль было ее собственной инициативой. Мадонна была наслышана о нашем театре, у нее выдался свободный вечер, и она купила билеты на «Онегина». Мадонна очень образованный, творческий человек – она сама режиссер, высокого профессионального уровня человек. Она знает, что такое перформанс. И услышать от нее: «Это фантастика, это блестяще!» – конечно, дорогого стоит.
– Отныне, читая недоброжелательную критику, вспоминайте Мадонну...
– И все-таки я нередко размышляю над тем, почему меня российские критики балета не понимают? Может быть, потому что они очень поздно приобщились к современному балетному искусству и у них создались свои стереотипы? Они взяли за эталон качества мирового балета абстрактные танцы, ограничивающиеся набором движений под музыку. Я же создаю другой балет, где самовыражение становится содержанием, в котором есть драматизм, философия, характеры, идея, я стремлюсь заразить моего зрителя эмоциональной энергией. И я уверен, что это балет будущего.
Но для того чтобы осознать, что это балет будущего, надо иметь интеллектуальную, профессиональную основу, способность к воображению, анализу. Поверьте, по тому пути, по которому иду я, пойдут очень многие молодые коллеги, потому что это самый перспективный и правильный путь развития балетного искусства. Этот путь направлен к человеку.
– Есть ли в вашей жизни пример, когда балет послужил мостом между народами?
– Во времена холодной войны советский балет был орудием нашей дипломатии. Искусство балета является уникальным средством духовного общения людей. Удивительно, но мои спектакли, созданные в Петербурге, понимают и принимают одинаково во всем мире.
– Наверняка вы принимаете участие в культурной программе Года Франции и России?
– Мы будем показывать спектакли на Фестивале русского балетного искусства в Каннах 27 августа. А в начале декабря в театре «Шанз-Элизе» в Париже покажем «Онегина». Валерий Гергиев открывал, а нам поручено закрывать Год России во Франции. Это большая честь.
