«Я к ним не с ножом, а со словом Божьим иду»

Корреспонденты «НВ» побывали на литургии в самом закрытом храме Петербурга – церкви следственного изолятора «Кресты»

Трудно представить более доступное для верующих место, чем православный храм. Правда, и среди храмов есть такие, куда попасть непросто. Один из них – церковь Святого Благоверного Князя Александра Невского в следственном изоляторе «Кресты».

Храм в «Крестах» знавал лучшие времена. Это видно по его архитектуре: мощные алтарные апсиды, похожие на каменные мышцы, дорические колонны с расширяющимися капителями, высоченные потолки с глубоким куполом, проемы, в которые так и просится золото фресок и тяжелых парчово-лучистых икон. Но для того чтобы это архитектурное великолепие заполнить соответствующим содержанием, нужны годы и годы.

– Да что вы хотите, – вздыхает настоятель храма отец Георгий. – Здесь не так давно был клуб, вон там, над входом, на стене до сих пор виден контур Дзержинского. Мы его уже тремя слоями краски покрыли, а он все равно проглядывает…

В храме только двое из клира «вольные» – сам отец Георгий и дьякон отец Алексий. Остальные – пономари, чтецы, певцы, староста – отбывают наказание в следственном изоляторе. В основном это представители хозобслуги. Чтобы часом не спутать их с другими, сзади на куртках белой краской выведено: «ХО». Неподалеку от входа переминается с ноги на ногу майор – на литургии на всякий случай присутствует представитель администрации: мало ли что? Он сжимает в руке рацию, из которой слышны позывные: «Третий-третий, как меня слышишь? Прием!» Шум эфира на мгновение заглушает возгласы пономаря.

– «Штатного» священника в нашем храме нет, – объясняет отец Георгий. – Я служу в церкви Неопалимой Купины на Лесном проспекте, но несколько раз в месяц провожу богослужение в «Крестах». Людей приходит немного – человек 15–20. Больше всего народу собирается на Пасху и престольный праздник 12 сентября. В эти дни в тюрьму пускают родителей. Родители стоят плечом к плечу с сыновьями, молятся, плачут. Это надо видеть… – отец Георгий задумывается, на минуту умолкает. – А потом крестным ходом трижды обходим храм. Заключенным запрещено выходить за пределы тюрьмы, поэтому приходится разрабатывать специальный маршрут.

Божественная литургия идет своим чередом. Если в обычном храме молящиеся стоят произвольно, то здешние прихожане по привычке выстраиваются по ранжиру – перед алтарем на одинаковом от него расстоянии стоит идеально ровный строй.

– Помимо божественной литургии мы проводим разнообразные требы, – продолжает отец Георгий. – Исповедуем, причащаем, крестим. Это непросто, ведь приходится выслушивать по 20–30 человек. Ходим по тюремным камерам, люди ждут – кому-то на этап, в дорогу, кто-то ожидает суда. А таинство исповеди никто не отменял, и не важно, где оно происходит.

– А это не опасно? – спрашиваю. – Ведь в камерах разные люди сидят.

Священник пожимает плечами.

– Да чего мне их бояться? Я же к ним не с ножом, а со словом Божьим иду… Наше общество глубоко больно. Бороться за души людей нужно с детства. А мы забыли о Боге, о любви к ближнему. Обратите внимание – в храме одни заключенные. Никто из сотрудников тюрьмы в храм не ходит, полагают, что им это не нужно. Хотя все мы грешники…

Вытянутый на всю длину храма строй дружно отбивает поклоны. В правом приделе топчется группа причащающихся. Один за другим подходят к батюшке и покорно наклоняют головы.

– В каких же грехах каются заключенные? – спрашиваю я батюшку.

– Раньше здесь сидели братки, бизнесмены, – говорит отец Георгий. – Сейчас в основном наркоманы, воры и мошенники. Хотя я про статьи УК на исповеди у них не спрашиваю. Не мое это дело…

Среди причащающихся небольшая заминка – одному из осужденных после исповеди и отпущения грехов стало плохо. Товарищи подхватывают его под руки, отводят в сторону, заботливо усаживают на скамейку. Рядом пристраивается еще один: обхватив голову руками, сидит с закрытыми глазами, по щекам катятся слезы.

Служба подходит к концу. Служка с лицом евангельского разбойника раздает просфоры. Отец Георгий рассказывает притчу о бревне в чужом глазу. Прихожане внимательно слушают: кто, кроме священника, может так доходчиво разъяснить значение притчи, главный смысл которой – не судите, да не судимы будете. Я невольно вслушиваюсь в слова молодого еще священника, который, воспитывая троих приемных детей, оформляет документы на четвертого – ВИЧ-инфицированного ребенка. Правда, органы опеки не хотят подписывать документы об усыновлении – священнику не хватает какого-то количества квадратных метров. Отец Георгий обратился за помощью в районную администрацию. Кто-то из чиновников на его заявлении остроумно написал: «Используйте имеющиеся коммерческие возможности». Интересно, что он имел в виду?

Прихожане молча выскальзывают из храма. Пара человек, задержавшихся по моей просьбе, теребя в руках форменные кепки, топчутся неподалеку. Молодой человек в очках подходит ближе.

– Павел из Колпино, – смущенно представляется он. – Попал по глупости – с ментом подрался.

– И кто кого? – спрашиваю я.

– Да конечно он меня! – по-мальчишески радуется Павел. – Я ведь пьяный был…

Следующий собеседник – тридцатичетырехлетний Михаил Веригин, наркоман с пятнадцатилетним стажем. По словам Веригина, он внук священника, служившего в Князь-Владимирском соборе.

– Я ведь сюда хожу не только молиться, – говорит Михаил. – В бараке трудно изолироваться от внешних влияний. Хотя знаю точно: то, что я здесь, справедливое воздаяние, а не случайность. Я попал сюда за квартирные кражи – наркотики довели. А большинство моих знакомых уже отправились на тот свет…

Отец Георгий провожает меня до дверей храма. Я обращаю внимание на медово-желтое, необычное освещение храма.

– А это все благодаря одному генералу из тюремного ведомства, – отец Георгий показывает рукой на новые окна. – Он руководил ремонтом и решил, что окна в тюремном храме должны быть матовыми, непрозрачными. И дал указание – вставить желтые стекла.

Свет, проникающий через эти стекла, режет глаза. Но хочется верить, что рано или поздно в этой церкви стекла станут прозрачными. Чистыми, как слеза раскаявшегося грешника.

 

Геннадий Евдокимов