Михаил Державин: «Я не талантливый, я – даровитый!»
Этот актер перепробовал, перечувствовал и переиграл так много, что когда-нибудь на основе его биографии наверняка снимут кино. Причем зрители, скорее всего, решат, что сценарист большинство эпизодов придумал, так как такого калейдоскопа лиц, событий и ролей в жизни одного человека просто не может быть. Сам же Михаил Михайлович относится к своему прошлому, настоящему, да и будущему с завидной долей юмора, говоря: «Это моя жизнь, уважаемый. И, учитывая, сколько мне лет, сейчас ее можно вспоминать почти весело»...
– Михаил Михайлович, верно говорят, будто вы абсолютно всем в жизни довольны, никогда никого не ругаете и даже не критикуете?
– М-м… Странное утверждение, и характеристика, мне кажется, сомнительная… Я расскажу вам по этому поводу историю. В 1950-е годы в Театре им. Леси Украинки в Киеве чествовали старейшего актера. Начальство вручило ему орден. И как вы думаете, что он ответил?
– Не иначе как: «Служу Советскому Союзу!»
– А вот и нет! Он сказал: «Благодарю наше замечательное правительство и совершенно потрясающий ЦК!» По степени лучезарности восприятия действительности я в сравнении с ним – просто дитя. Но, в принципе, когда говорю: «Жизнь прекрасна!» – вовсе не кривлю душой.
– Признаюсь, я вам даже завидую быть талантливым и одновременно счастливым – большая редкость в нашем мире…
– Я не талантливый! Валентин Николаевич Плучек подразделял актеров на способных, даровитых и талантливых. По его классификации я – даровитый. И я с этой оценкой полностью согласен. Тем более что можно родиться с дарованием и вырастить из него талант. А можно, наоборот, – иметь талант от природы, но пропить его, как случилось со многими моими коллегами.
– А правда, что вы сказали однажды, будто сами себе завидуете?
– Да! Белой завистью…
– Михаил Михайлович, вы считаете себя звездой?
– Слово чести, это не про меня! Вы вспомните, раньше у нас было только две звезды – Раневская и Орлова. А что теперь? Спел человек на Первом канале пять песенок под фонограмму, и вся пресса переполнена сообщениями типа: звезда такой-то провел вечер в ресторане с любимым человеком. Вам не смешно?
– Вы так грустно это произнесли, а 10 минут назад утверждали, что абсолютно счастливы. Я думал, вы шутить будете, анекдоты рассказывать.
– Пожалуйста, слушайте мой любимый: один человек хоронит тещу. Стоит над могилой и причитает: «Мама, мы 15 лет жили с вами душа в душу… Я не смогу забыть ни одного дня, проведенного с вами»… В это время над ним пролетает ворона и делает ему прямо на голову, извините, большу-у-ую кучу. Он посмотрел вверх и говорит: «А-а, мама, вы уже там?..»
– Как раз в тему анекдот! Вас ведь называют зятем самых знаменитых тещ России, причем с каждой из них вы сумели даже после разводов сохранить прекрасные отношения.
– Это объяснимо. Руфь Марковна Райкина – ее все называли Ромочкой – была женщиной замечательного таланта, прекрасной литераторшей. Я ее вспоминаю с благодарностью. Между прочим, Аркадий Исаакович сказал мне сразу после того, как мы расстались с Катей: «Миша, как приятно все начинать сначала!» А Ромочка отнеслась к событию философски. За год до смерти мы виделись в садике «Аквариум». Ромочка тогда уже потеряла речь и только махнула мне рукой: все хорошо, Миша…
– И со второй тещей – Марией Васильевной Буденной – вам так же повезло?
– Что мне с первой встречи врезалось в память, так это ее необыкновенно звонкий смех. Мы жили вместе, но у нас с ней никогда не было ни единого конфликта!
Причем она была такой не только по отношению ко мне. Вы знаете, что первую жену Семена Михайловича перед самой войной репрессировали? Так вот, я видел, как после реабилитации Мария Васильевна поддерживала ее до конца дней!
– Этого я не знал… Зато читал где-то про знаменитые буденновские помидоры.
– Их солили в бочках. Вырыли еще во время войны специальный блиндаж-ледник возле дачи, под бомбоубежищем. Помню, как выпьешь рюмку водки да закусишь тещиным помидорчиком! Хорошо!..
– А что насчет третьей тещи?
– С мамой Роксаночки, Седой Григорьевной, я общался часто – либо по телефону, либо по почте. У вас есть знакомые мужчины, которые бы состояли с тещей в активной переписке?
– Н-нет… Вы меня так удивили, что даже захотелось сменить тему… Вот скажите, Михаил Михайлович, вы никогда не устаете от лицедейства, от актерства?
– Усталых людей, которые, заплатив за билеты, пришли после работы в театр, необходимо «отоваривать» как следует!
– Что, простите, делать?
– Это чисто мхатовское выражение. Еще Немирович-Данченко говорил: «Зрителя надо хорошо отоваривать».
– Тогда отоварьте меня, пожалуйста, парочкой фраз про вашего друга и нынешнего начальника Александра Анатольевича Ширвиндта!
– Шура – худрук, а я – труппа, причем и мужской состав и, как вы, возможно, помните, – женский.
– Еще бы! Ваша «дама в голубом» уже давно считается эстрадной классикой.
– Вообще-то этот образ придумал еще Аркадий Исаакович Райкин. Но, знаете, иногда обидно, что нас с Шурой считают сугубо комедийными актерами. Во всяком случае, уж он-то очень серьезный человек. У Эфроса он играл Тригорина в «Чайке», Людовика в булгаковской «Кабале святош». Хотя и в юморе он тоже кое-что, конечно, смыслит… А вы знаете, что в репертуарных планах нашего театра уже долгие годы существует особый раздел – то, что придумает Ширвиндт? Эти спектакли ставятся внепланово.
– Интересно, какой вы в обыденной жизни?
– Импульсивный и быстрый. Могу, конечно, прикинуться тугодумом, вальяжным и медлительным, но ведь от природы не уйдешь!
– Признайтесь, тайные пороки у вас есть?
– Есть! Я азартен. И, представьте, еще ни разу в жизни не проиграл! Штука в том, что я испытываю азарт при распределении ролей – что-то мне достанется на этот раз? И потом с равным удовольствием играю и Тартюфа, и Скалозуба, и Епиходова.
– Эх, Михаил Михайлович, опять все у вас хорошо. Но должно же быть в нашей беседе хоть что-то пикантное, остренькое?! Вот скажите: вы политизированный человек?
– Чрезвычайно! Причем, слушая наших депутатов, я каждый раз думаю: Господи, какие же они все талантливые! То есть у меня невольно возникает прямая параллель с нашим театром. В политике все то же самое – лидеры, статисты, те, кто «без речей»… Разница лишь в том, что у каждой пьесы имеется известный финал, а тут постоянно ломаешь голову: чем все закончится?
– Да уж, артистическими дарованиями их природа не обидела. Но, кстати, скажите, актеру с годами легче становится работать?
– Знаете, незадолго до ухода Михаила Александровича Ульянова я встретил случайно его на улице. Спрашиваю: «Миш, как дела?» А он мне: «Странная со мной, понимаешь ли, происходит штука – с годами появляется все больше ответственности»…
– В смысле планки, которую нельзя опускать? И вы никогда не филоните?
– Случается. На съемках какой-нибудь ТВ-программы.
– Странно! Ведь там же огромная аудитория и сногсшибательные гонорары!
– В этом смысле вы ошибаетесь. Но без ТВ действительно по-настоящему популярным не станешь. Вот смотрите: Андрюша Миронов умер 23 года назад – разве ж это срок? Но 30 процентов нашей труппы его на сцене никогда не видели! Помнят только по телевидению да по фильмам...
– Вас ведь тоже все больше знают по «Кабачку «13 стульев», чем как Бобчинского в «Ревизоре».
– «Кабачок» помнит старшее поколение. И вы не представляете, как нас тогда ругали! Валентин Николаевич Плучек вообще называл нас не иначе как кабачкистами!
– Восстановить его не хотелось бы?
– Увы! Время неумолимо, всех его обитателей уже не соберешь. И потом – это было круто когда-то, теперь другие потребности. Тогда нам, шестидесятникам, казалось, что если мы и не перевернем мир, то хотя бы откроем Америку… А потом выяснилось, что мы всего-навсего изобретали велосипед… Давайте еще раз переменим тему?
– С удовольствием, но, боюсь, у меня так и не получится раскрутить вас на какое-нибудь негативное высказывание…
– А зачем? Если такие эмоции кому-то нужны по жизни, пусть смотрит программы новостей по телевизору – сплошной фильм ужасов…
