Марис Янсонс: «В Осло я менялся как хамелеон»

 

Выдающийся дирижер уверен, что «завоевывать любовь оркестра дешевыми средствами – опасно»

Совершив блистательное турне по европейским фестивалям с Королевским оркестром Концертгебау, Марис Янсонс вернулся в Петербург. Позади остались шумные успехи в Зальцбурге, Люцерне, Эдинбурге и Берлине; впереди – новый сезон и новые гастроли. Разговор, состоявшийся во время турне, шел о тонкостях дирижерской профессии, которые, думается, интересны не только музыкантам.

– Марис, какие качества важны для дирижера? Как формируются его взаимоотношения с оркестром?

– Безусловно, самое главное качество – это, конечно, талант дирижера. Без него человек вообще не сможет стать дирижером.

Профессия дирижера, как известно, – темная, мистическая и необъяснимая. Должен быть такой природный, животный дар: когда ты смотришь на человека и понимаешь, что он родился дирижером. Это сложно объяснить словами. Пожалуй, это проявляется в умении вести за собой коллектив во время исполнения. Если ты обладаешь достаточно мощной энергетикой, испускаешь некие флюиды власти, уверенности, знания – то за тобой пойдет оркестр. Ты можешь ошибаться, можешь неточно показать вступление, взять не те темпы – но оркестр будет тебе повиноваться и идти за тобой.

Второе: для дирижера очень важно иметь образование. Ты должен быть абсолютно грамотным – музыкально. Ты должен обладать развитым чувством стиля. Естественно, нужно развивать и мануальную технику: многие недооценивают дирижерскую технику, а без нее ты никогда не передашь некоторые тонкие вещи, детали.

А у нас в последнее время появляются новоиспеченные дирижеры-самоучки. Один попросит друга: «Покажи, как дирижируют!» Тот покажет, куда махать: налево-направо, вверх-вниз. И человек думает, что все просто. Что он тоже сможет так.

Но это вовсе не просто. Дирижировать – сложно, мануальная техника разнообразна, там есть всякие приемы, жесты. Да, это не так сложно, как играть на скрипке или рояле, согласен. Но пластика и техника имеют громадное значение для дирижера, это вам любой оркестрант скажет.

Конечно, дирижер обязан быть требовательным и к себе, и к музыкантам, без этого ничего не получится. И всегда ставить на первое место интересы дела, оркестра. Бывает, музыканту нужно отлучиться, уйти пораньше. Я могу его понять как человек и хочу помочь. Но я начинаю анализировать: а не повредит ли его уход репетиционному процессу? Не скажется ли на качестве выступления?

Очень важно, отказывая, быть предельно искренним и честно объяснить человеку причины отказа. Не крутить, а прямо сказать почему. Раньше, в молодости, я был очень стеснительным: такое уж получил воспитание. Я боялся говорить людям в глаза неприятные вещи. Но такая стеснительность опасна для дирижера. Когда я уже руководил оркестром в Норвегии, я понял это очень ясно. На Западе люди очень воспитанные. Если дирижер вдруг начинает кричать – для них это шок, они к такому не привыкли. Поэтому кричать ни в коем случае нельзя, тебя не поймут; но твердо сказать и потребовать – такое умение необходимо. Овладеть этим умением было непросто для меня.

Я воспитывался в Советском Союзе, где, если не ударишь кулаком по столу, не получишь ничего. Я знал, что так надо, но мне было трудно преодолеть себя. А приезжая в Осло, я менялся как хамелеон. Потому что понимал: стоит мне проявить хоть тень агрессии или грубости – и моя репутация будет навек испорчена. Чего доброго, на дверь укажут. Слава Богу, в России я никогда не был главным дирижером, так что стучать кулаком по столу мне так и не пришлось.

Но когда я стал главным дирижером в Питтсбурге, там я научился быть боссом. Не диктатором, а боссом, это большая разница. Босс должен считаться с коллективом. Но нельзя думать, будто ты – пуп земли. Однако ты босс – и ты должен принимать решения. По возможности быстро и без колебаний.

– Но может дирижер выказать сомнение, посоветоваться с кем-то?

– Да, может. И это будет даже очень хорошо для его имиджа либерального руководителя. Кокетничать, конечно, не стоит: уж такой я интеллигентный, рефлексирующий. Надо просто быть тем, кто ты есть. И все время учиться: общаться, выстраивать отношения с коллективом, со спонсорами, с директоратом. И если у тебя есть слабости, надо постараться их преодолеть.

– Вы никогда не были главным дирижером в российских оркестрах. В каком-то смысле – это плюс: обошлось без стука по столу, к тому же все проблемы – социальная сфера жизни оркестрантов, возня с выбиванием путевок, детсадов, квартир, зарплат – все это обошло вас стороной.

– Конечно, я знал об этой стороне жизни: в конце концов, мой папа был главным дирижером второго филармонического оркестра, и его все эти проблемы касались впрямую. Но сам я с таким в жизни не сталкивался. Я не снимал трубку, чтобы ругаться с яслями, чтобы дали место. Но это не самое страшное в жизни дирижера. Если ты можешь помочь и устроить ребенка в детский сад – то почему бы не помочь? Музыкант потом воздаст тебе сторицей. У него будет хорошее настроение, и он не станет на репетициях думать о том, как там его ребенок. И тогда он будет работать с полной отдачей. Хороший дирижер должен заботиться о своих музыкантах, он просто обязан это делать.

– И тогда музыкант будет благодарно думать: «Какой у нас хороший шеф!»

– И это тоже, но не это главное. Можно помогать, чтобы показать, какой ты хороший. Или помогать, чтобы музыкантам лучше жилось и работалось. Тут мотивация разная и цель другая. Завоевывать любовь оркестра дешевыми средствами вообще вещь опасная. Например, есть некоторые любители отпускать оркестр пораньше с репетиции. Все оркестранты уходят довольные и говорят между собой: «Вот это – настоящий дирижер, профессионал, он все успел». Но потом, если на концерте что-то случится, дирижеру припомнят всё. И то, как он не довел репетицию до конца. Поэтому репетировать нужно столько, сколько нужно. Когда почувствуешь, что произведение уже «выиграно», сидит в оркестрантах, что они ощутили его атмосферу, – вот тогда хватит. Перерепетирование – тоже ужасная вещь. Начинается скука, рутина.

– Какое количество репетиций вы считаете оптимальным?

– Это невозможно сказать. Ведь для чего нужны репетиции? Скажем, оркестр Баварского радио играл симфонии Брамса сотни раз, они могут сыграть эту музыку с закрытыми глазами, вовсе без репетиций. Но перед концертом музыканты обязательно должны вспомнить текст. Но главное – они должны окунуться в атмосферу этой музыки, тогда концерт пройдет на подъеме, вдохновенно, осмысленно. Если же дирижеру есть что сказать интересного по поводу Брамса, то репетиция нужна, чтобы оркестр понял твое слышание и пропитался твоими идеями. На это нужно время. Но когда ты чувствуешь, что они пошли в твоем направлении, восприняли твое слышание, твой звук – а качество звука, его плотность, динамика тоже очень важны, – тогда прекращай репетицию и иди домой. Плохо, когда оркестр не уверен и не подготовлен перед концертом. Может пронести: в оркестре сидят высокие профессионалы, они блестяще владеют своими инструментами. Вечером они соберутся и сыграют, и все пройдет гладко. Но это будет поверхностное, сиюминутное музицирование. А может и не пронести.

Уж не говоря о том, что на концерт нужно выходить в состоянии абсолютной уверенности в том, что ты подготовлен на все сто. И начнется высокое музицирование, без рабской привязанности к тексту. А если у инструменталиста пассаж не выучен, он будет играть и думать: «Сыграю я пассаж или не сыграю?» Или певец будет думать: «Возьму я верхнюю ноту или не возьму?» Нужна исполнительская свобода; а для того чтобы она возникла, нужно абсолютно точно и уверенно знать текст. Когда эта исполнительская свобода достигнута – дирижер должен это почувствовать и прекратить репетицию. Время же репетиций предсказать невозможно: зависит от класса оркестра, от сложности и новизны сочинения и многого другого.

– Как строятся ваши взаимоотношения с оркестрами: по одной схеме или вы прибегаете к разным моделям поведения?

– Слава Богу, у меня сложились замечательные отношения с обоими коллективами. Я очень уважаю музыкантов, видя в них отличных профессионалов. Они уважают меня – и никакой принципиальной разницы в отношении к оркестрам у меня нет. Все зависит лишь от индивидуальной исполнительской манеры оркестров. Да, я требователен, и они это знают. Я не пропущу халтуру – но таким и должен быть главный дирижер. Если я не буду этого делать, то кто сделает? Приглашенные дирижеры? Они дают один концерт и уезжают, они не будут заниматься повседневной работой с оркестром. А главный дирижер обозначает вектор развития оркестра и поддерживает высокий исполнительский уровень.

Но я всегда стараюсь прислушиваться к советам. Это нормальный творческий процесс, мы обмениваемся мнениями, и чисто по-человечески у нас ровные, дружелюбные отношения. Но я никогда не сближаюсь с музыкантами оркестра. Так, чтобы вместе чай пить или пиво, – нет, такого не бывает. Я держу дистанцию – не то чтобы специально, но близких, дружеских отношений с коллегами по работе не создаю.

 

Беседовала Гюляра Садых-заде, Люцерн – Петербург. Фото Марка Борггреве