Раймонд Паулс: «На телевидении главное не музыка, а рейтинг»
В Латвии к нему относятся по-разному. Одни говорят, что его музыкальный дар – национальное достояние. Другие злобно кричат о том, что он «продался Москве». И в России отношение к маэстро тоже неоднозначное. Кое-кто из коллег с плохо сдерживаемым раздражением оценивает его самые знаменитые хиты, как «три ноты и два аккорда». Поклонники говорят, что до «Миллиона алых роз» и «Листьев желтых» не получилось дотянуть ни у одного из самых крутых композиторов-песенников. Сам Паулс, если журналисты пытаются завести с ним разговор на эту тему, лишь улыбается. Причем определить, грустная у него получается улыбка, дежурно-вежливая или искренне веселая, невозможно. И еще труднее понять, почему на вопрос о своей славе композитор, который, между прочим, почти два десятка лет отдал политике, отвечает: «Господи, да я же звезда. Большая. Пятиконечная». И тут же пресекает дальнейшие попытки уговорить его расшифровать эту фразу: «Про остальное говорить не буду. Мне все это, как бы помягче сказать, слегка поднадоело».
– Шел к вам, господин Паулс, и всю дорогу мучился, не мог решить, как к вам обращаться. Просто по имени – получится по-европейски, но все-таки не совсем удобно. Говорить по-русски – Раймонд Вольдемарович – так ведь опять латышские журналисты начнут кричать, что вы стараетесь во всем угодить России…
– Начнем с того, что мне все равно, как журналисты обо мне пишут. Если постараться, в жизни любого человека можно найти много некрасивого. И в моей неправильных вещей тоже наберется немало. Так что с того? Что было, то давно прошло и успокоилось. А я уже в том солидном возрасте, когда надо беречь свои нервы, отчитываться только перед самим собой и позволять себе заниматься тем, что по-настоящему нравится.
– Чем, например?
– Садоводством. Цветы растить. Или траву косить. У меня, между прочим, даже трактор есть…
– Вот это да! То, что вы больше не хотите заниматься политикой, это еще понятно. Но музыка? Неужели вы потеряли к ней интерес?!
– Это сложное дело. Если говорить о политике, я в ней много чего нахлебался. Особенно когда был министром культуры. Старался все изменить к лучшему, пока не понял, что становлюсь свадебным генералом. И решил: лучше уж буду заниматься своей профессией. А насчет того, что вы сказали, – потери интереса к музыке – так Боже меня от этого сохрани! Если давно не пишу песенок, так это просто потому, что и в жизни, и в творчестве пришел другой период. Я на эти вещи смотрю реально и потому, наверное, как-то еще двигаюсь – даю концерты, работаю с хором. И меня абсолютно не тянет на телевидение, где сегодня главное не музыка, а рейтинг. Вы же сами видите – получается какое-то конвейерное производство! Так причем тут я? Нет уж, пусть это удовольствие получают другие. А я лучше сяду за рояль и поиграю перед хорошей публикой. Это мне ближе.
– Все так, но, поверьте, очень многие ждут от вас новых песен!
– Но вы поймите, мне же 74 года, и я не настолько наивен, чтобы не понимать: время, когда зрители заваливали меня на концертах цветами, уже миновало. Это дело было давно. Вспомнить приятно. Но с тех пор я и сам стал другим, и слушатели изменились. У них сегодня другие ценности, другие скорости, они поют другие песни. А я иной раз сажусь за рояль, начинаю импровизировать и чувствую – это же стопроцентный шлягер! В сто раз лучше всех прежних! Но тут же остываю, потому что, какой бы суперхит я сегодня ни выдал, все равно скажут: «Паулс исписался. Это все уже далеко не то, что было в восьмидесятые...»
– В ваших словах, Раймонд, безусловно, есть доля правды. Нельзя «фонтанировать» всю жизнь. Но все-таки, мне кажется, вы слишком рано себя списываете в тираж.
– Да? А знаете, почему-то сейчас многие журналисты, которые обо мне пишут, начали спекулировать на том, что якобы Паулс уходит на пенсию…
– Так вы же сами в интервью не раз заявляли, что который год обдумываете эту идею!
– Ай, это одни разговоры! На самом деле мне грех жаловаться на жизнь. Как говорят латыши, у меня все происходит, то есть жизнь бурлит. И главное, я могу работать так, как хочу. Вот сказал это сейчас и думаю: надо бы три раза плюнуть… Как бы там ни было, мои песенки продолжают звучать, и это меня до сих пор кормит.
А что это вы так на меня посмотрели? Удивились, что я заговорил о финансовых делах? Так ведь у нас все на них завязано, и с этим ничего не поделать. Сегодня у нас в Латвии кризис, основная тема – заработок, деньги.
– Не только в Латвии. Везде одно и то же.
– К сожалению, так оно и есть, и культура от этого очень много теряет. Музыкантам, певцам почти невозможно прокормиться своим ремеслом – за выход на сцену платят очень мало, ну а начинающим – тем более. Люди уезжают в Ирландию, где совсем другие заработки. А мы – народ маленький, нас всего-то полтора миллиона… В общем в Латвии шоу-бизнес идет мелкими шагами, его с российским не сравнишь, так что далеко не везде одно и то же…
– Вот мы, Раймонд Вольдемарович, и подошли к теме Юрмалы и «Новой волны». Я знаю, что вы очень не любите вопросы на эту тему, но и обойти ее, согласитесь, нельзя…
– Это уж точно вещь, о которой я не люблю говорить… Хотя, с другой стороны – ладно. Посмотрим, о чем вы будете спрашивать.
– Меня, честно говоря, мало интересует ваш конфликт с латвийскими журналистами, которые писали, что вы продаетесь России…
– Теперь они утверждают, что я продал Латвию! Понимаете? И почему-то мало кто вспоминает о том, что юрмальский конкурс выгоден всем. Я не говорю о музыкантах, не говорю о молодых исполнителях, которые там впервые выходят на большую сцену. Это и так понятно! Но гостиницы, рестораны, магазины – на «Новой волне» все делают деньги. Они же на это время чуть ли не в 3 раза поднимают цены и потом весь год живут на то, что за эту неделю заработали! Понимаете?.. Вряд ли в Юрмале кому-то, даже тем, кто громче всех кричит: «Латыши, не сдавайтесь России!» – хочется от нее отказаться. Можно сколько угодно говорить о том, нужна нам «Волна» или нет. Только при этом не надо забывать и того, что дает нашей маленькой стране российское телевидение...
В общем, скажу так: я сам не люблю такие тусовки, но прошлой весной у нас проводили опрос населения, кто как относится к конкурсу в Юрмале. И 40 процентов людей сказали, что положительно, а остальные разделились: половина против, половина не могла определиться, чего они хотят.
– Цифры говорят сами за себя. Но у меня другой вопрос: как вы оцениваете уровень молодежи, которая приезжает в Юрмалу?
– Что вам сказать… Я в этой сфере кручусь уже лет пятьдесят и отношусь к тому, что происходит, трезво. У молодых своя музыка – и талантливые исполнители, и ансамбли, но иногда мне становится грустно, потому что большинство из них не вызывает никаких эмоций. Во всяком случае, хоть я каждый год на что-то и надеюсь, но в результате убеждаюсь, что никто из этих ребят точно никогда не сумеет переплюнуть ни Леонтьева, ни Аллу. Кстати, ведь раньше, в советское время, когда заканчивался конкурс в Юрмале, молодые давали концерты в Москве, в Ленинграде. Сейчас ничего такого нет и, наверное, быть не может...
– Странно, вы с такой теплотой вспомнили сейчас советское прошлое…
– И что с того? Я не могу сказать, что в то время все подряд было только плохо. Много было и хорошего. Мы собирались в Москве, встречались, общались, выпивали, что-то писали под настроение. Вот она, правда... Не знаю, помните ли вы об этом, но тогда самым главным в году был концерт ко Дню милиции. И все артисты нервничали – боялись, что не включат в программу. Со мной, правда, такого не случалось, но я знаю тех людей, кого телевизионное начальство обходило только за то, что ходили в джинсах или с бородой.
– Не понял – это было хорошо или плохо?
– И это даже хорошо!
– Да уж… Не зря меня предупреждали знакомые, что латвийские журналисты устроили настоящее соревнование, кто сможет по-настоящему раскрутить Паулса. Но никому пока так и не удалось…
– Смешно. Не представляю, кто это придумал, но такая игра у них точно есть. Только я ведь могу отвечать на любые вопросы, а в конечном итоге так ничего и не сказать. Запросто!
– Уж это-то я заметил. Вы же так и не сказали мне, как следует к вам правильно обращаться, – по имени или по имени-отчеству…
– И не собирался. А если б и ответил, разве от этого была бы польза? Будете вы меня называть по-русски, по-европейски – какая в конце концов разница? Конечно, несколько лет назад в этом вопросе была напряженная ситуация, но жизнь сама уже все уладила. Так что успокойте своих читателей, напишите: «Паулс сказал, что дальше все будет в порядке...»
Беседовал Владимир Ермолаев
