Майя Плисецкая: «Я зверски ленива»
Великая балерина, отмечающая 85-летие, считает, что она «так долго оставалась на сцене, скорее всего, потому, что никогда не насиловала ноги»
Ее движения сравнивали с зыбью переливающейся воды. Критик парижской «Фигаро» уверял, что «когда Плисецкая начинает волнообразные взмахи своих рук, уже больше не знаешь, руки это или крылья, или руки ее переходят в движения волн, по которым уплывает лебедь». Пьер Карден создал для нее прекрасные платья и костюмы к балетам. Марк Шагал написал портрет. Андрея Вознесенского она вдохновила на стихи. С ней в разные годы близко дружили Лиля Брик, Луи Арагон, Эльза Триоле. Жак Ширак лично наградил ее орденом Почетного легиона, а король Испании Хуан Карлос вручил Золотую медаль за заслуги в изящных искусствах…
О ней вообще говорили и говорят много и охотно. По-разному. И это объяснимо. В натуре гениальной женщины сочетаются абсолютно несочетаемые составляющие – черное и белое, раскаленность и стужа, умиротворение и необузданность… Как можно жить с постоянной бурей в душе, наверное, в состоянии понять лишь столь же одаренный Богом творец, как и сама Плисецкая. Скорее всего, потому-то они с гениальным Родионом Щедриным, не расставаясь целую жизнь, сохранили друг к другу ничем не замутненную нежность.
– Майя Михайловна, собирался поздравить вас с юбилеем, да, честно говоря, в голове никак не укладывается дата вашего рождения. Смотрю на вас и восхищаюсь – вы потрясающе выглядите!
– Спасибо, но, я думаю, это не моя заслуга. Меня просто бережет мой ангел-хранитель.
А сама я человек ленивый и спонтанный. Совершенно не способна преодолевать трудности. Так что если вы хотите поинтересоваться каким-то особым рецептом красоты, должна сказать: его у меня нет.
– Скажите, как балерина ощущает мир? Допустим, композитору всюду слышится музыка, художнику видится игра светотеней, парфюмер сосредоточен на ароматах. А вы? Что вы видите вокруг себя?
– Танец, конечно! Все и вся постоянно движется в танце.
– И я сейчас тоже?
– Конечно! Вы же поворачиваетесь, наклоняете голову, принимаете какие-то позы. Да что там вы! Для меня танцуют даже статуи, потому что их неподвижность всего лишь остановка во время танца.
– Непостижимо! Вы всегда так чувствовали?
– А как же! Я ведь родилась, чтобы принадлежать балету. Я еще совсем маленькой девочкой, когда жила на Шпицбергене, была артистична. А артистичность – это то, что бывает только от природы. Танцовщику можно выработать шаг, можно выработать технику – да что угодно. А вот артистичность выработать нельзя.
– Кто для вас был для вас самым лучшим партнером?
– Я всегда очень ценила Николая Фадеечева. И не только потому, что он лучше всех держал! Да, он, конечно, хорошо держал. Но, главное, он был абсолютно органичный артист, не выдрючивался, не играл на публику, а по-настоящему чувствовал. Я признаю актеров, которые чувствуют, а не делают вид.
– Такие еще остались? Говорят, сегодня русский балет уже очень далеко не «впереди планеты всей»…
– Увы, это так… Было время, когда танцовщикам на Западе говорили: «Ты русский? Иди скорее к нам!» Сейчас начали смотреть, что ты все-таки реально можешь, потому что весь мир уже здорово танцует. Словом, нет больше положения, что если ты из Москвы, то обязательно лучше всех. Чтобы стать востребованным, нужно на самом деле быть выдающимся.
– Но это доступно лишь единицам!
– А вы знаете, какие требования предъявляют сегодня к мальчикам и девочкам, которые приходят поступать в балетную школу? Это кошмар! Ноги должны быть сверхизумительными, коленка – продавленной, шаг – бешеным. Да если бы, когда меня отдавали в балетное училище, так смотрели на мой подъем, меня бы точно не взяли!
– А, кстати, вы помните свое самое яркое детское впечатление, которое непосредственно связано с балетом?
– Конечно! Шапка.
– Что?!
– Лисья шапка. Папа мне ее подарил, когда я оканчивала школу. Мы тогда делали генеральный прогон «Жизели», и я возвращалась домой поздно вечером. Стою на остановке. Подходит мой автобус. И тут я чувствую, что у меня кто-то сдергивает шапку с головы! Я почти всю дорогу плакала… А когда уже надо было выходить, вспомнила, что шапка-то у меня была на резинке, чтобы ее ветром не сдувало. Пощупала себя сзади за воротник, а она там, не украли…
– Забавная история, но я, откровенно говоря, ожидал от вас рассказа о каких-нибудь первых творческих взлетах или мечтаниях…
– Да я уже столько раз всем про это говорила, что не имеет смысла повторяться. Давайте лучше не будем о прошлом, хорошо? Тем более что балет за последние десятилетия невозможно продвинулся вперед. Когда я смотрю на технику сегодняшних молодых, вижу: мы так не могли. Раньше, когда кто-то исполнял 32 фуэте, весь мир приходил в восторг, а сейчас делают 100 фуэте, и это воспринимается абсолютно нормально…
– Майя Михайловна, если уж зашла об этом речь, я часто думаю, откуда берутся силы у хрупких балерин, сидящих на строжайшей диете?
– Я ем все и много!
– Но вы же сказали однажды: чтобы хорошо выглядеть, надо как можно меньше есть?
– Нет! Неправда! Меня просто однажды спросили: «Что надо сделать, чтоб похудеть?» А я сказала: не жрать! Повторю это еще сколько угодно раз!.. В ленинградскую блокаду ведь все похудели, даже люди со слоновой болезнью… Сейчас я тоже, между прочим, хотела бы похудеть, потому что кое-что из одежды на меня просто не влезает. Но не получается…
– Вы до сих пор поддерживаете форму?
– У меня сейчас, к сожалению, практически нет времени на двиганье у станка… Мы с Родионом Константиновичем постоянно в разъездах. Так что – в гостинице заниматься? Но там же просто нет условий! Конечно, Володя Ашкенази мне однажды сказал: если захочешь, найдешь возможность… Но я вам уже говорила: я зверски ленива. Конечно, теперь очень о многом в этом смысле жалею… Но есть один положительный момент – я так долго оставалась на сцене, скорее всего, потому, что никогда не насиловала ноги. Из-за лени не делала ничего через не могу. Почему наши балетные с возрастом почти все с палками ходят? Они просто замучены…
– Профессия балерины вообще чрезвычайно жертвенная. Приходится отказывать себе даже в женском счастье…
– Знаете, если женщина очень хочет родить, сделает это все равно! Хотя, разумеется, есть очень много балерин, главным образом ведущих, которые боятся потерять профессию. Тогда надо выбирать. Это как у Беллы Ахмадулиной однажды кто-то спросил: «Я – настоящий поэт, но я не знаю, писать мне стихи или не писать?» И она ответила: «Если можете не писать, не пишите!..»
– Вы с Щедриным без преувеличения – два великих. Вам не тесно? Как вы сосуществуете?
- Мы ничего и никогда не делаем друг для друга специально. Совершенно однозначно! В нашей жизни все естественно. И, признаюсь вам, мечтаю об одном: чтобы Щедрин побольше пожил, без него жизнь для меня теряет интерес… Кстати, если говорить с профессиональной точки зрения, как композитор он мог бы обойтись без меня, а вот я без него – нет… Никогда!..
– Сколько раз вы танцевали «Кармен»?
– Не считала на круг… Много танцевала – и в Большом театре, и в Испании, и в Америке.
– Жаль, что не считали…
– Может быть. Но самое обидное не это! Я ведь не считала и «Умирающего лебедя»! Да и как было это делать? Танцевала же не только в театре, когда устраивались концерты для армии, приходилось даже на открытых грузовиках. С трех машин снимали борты – и получалась сцена. А в Будапеште, когда мы ездили на Второй молодежный фестиваль, танцевала «Лебедя» вообще на траве… Так что где же мне было считать, сколько раз я его танцевала? Может быть, 30 тысяч раз, а может, с таким же успехом и 50 тысяч…
– Пережить одно и то же 50 тысяч раз?!
– Я все время делала разное! Всегда импровизировала! «Лебедь» же никогда не был поставлен. Иногда выходила спиной, в другой раз – лицом, из этой кулисы, иногда с той… Так что с этим проблемы не было. А вот что действительно беда повторять, так это бисы. Представляете, каково это – чувства на «бис» проживать?..
Беседовал Владимир Ермолаев. Фото Интерпресс
