Максим Аверин: «Титры не краснеют, краснеет артист»
Популярный актер театра и кино Максим Аверин признался «НВ», что не хочет стать узнаваемым, а мечтает постоянно удивлять зрителей
Ему грех жаловаться: успешен, удачлив, востребован. Актера московского театра «Сатирикон» Максима Аверина сегодня зовут сниматься в кино, в разные театральные проекты, он ведет музыкальные передачи на телевидении, участвует в концертах. Обаятелен, остроумен, серьезен и романтичен. Зрителям он полюбился после роли начальника следственного отдела Сергея Глухарева в телесериале «Глухарь». Его работы отмечены Российской независимой премией «Триумф», театральной премией «Чайка», премией «Тэфи» (за лучшую мужскую роль в телесериале), премией правительства РФ.
– Максим, вы заняты в таких серьезных спектаклях, как «Макбет», «Король Лир», «Ричард III» – при этом вы снискали себе славу комического актера. Вас сравнивают с Джимом Керри. В каком амплуа вы лучше себя чувствуете?
– В любом! Но больше всего мне нравится трагифарс, когда смех сквозь слезы, когда в высшей точке трагедии можно неожиданно перейти к иронии, сарказму. Не очень люблю академичность, когда актеры говорят: «Нет, здесь я не буду участвовать, канкан не хочу танцевать, я для другого здесь». Мне нравится, когда артист гибок физически и подвижен душой.
– Русская театральная школа может научить такому быстрому переходу от одного состояния в другое?
– Я закончил Щукинское училище, где до сих пор живут традиции Вахтангова, где рождалась знаменитая постановка «Турандот» – а это как раз подвижность, перевоплощение. Но мои институты – это сама жизнь, это театр «Сатирикон» и его художественный руководитель и режиссер Константин Райкин. Глядя на этого удивительного человека, я и свою жизнь конструирую. Он гибок. И я такой же.
– Райкин, видимо, потому вас и выбрал – по образу и подобию своему?
– Я ничего не знал про его театр. Когда же вник, то убедился, что это прекрасная модель современного театра – она соответствует европейскому уровню. Там ставятся Шекспир, Гольдони, Брехт, Голдмен, Макдонах. Но, уверен, в этом театре не будут поставлены, условно говоря, «Трусы над пропастью».
– Вы сыграли три роли в «Ричарде III» и даже женщину. Это трудно?
– Была такая сублимация. Внешне я не менялся. Никакого грима, да и некогда его было накладывать. Мы с режиссером Юрием Бутусовым определили доминанту моих ролей. Это боль, которая не имеет ни размеров, ни пола. Боль и есть боль. Пусть и отличается боль ребенка, которому вырвали зубик или не подарили на Новый год игрушку, от боли матери, которая не дождалась сына с войны, – все равно это боль, трагедия, драма.
– Действительно ли вы обязаны Бутусову переменой вашего амплуа? Это он превратил вас из комического в трагического актера?
– Мне безумно интересно с Юрой. Он – мой гений. Каждому человеку дается шанс, у меня получилось использовать его. Юра пришел к нам в театр, увидел меня на сцене и пригласил в свою постановку. Это человек, которому я безоговорочно верю. Он может вывести меня на новый виток. Мне так много еще хочется сделать, многим еще удивить!
– Я разговаривала с актером миланского театра «Пикколо» Феруччо Солери – он 40 лет играет только одну роль – Арлекина. Если представить, что вам всю жизнь надо также играть одну роль, какую бы вы избрали для себя?
– Арлекина. Потому что Арлекин – это я. Я вбираю в себя все: и слезы, и любовь, и смех, и печаль. Тот спектакль, который должен пройти в Петербурге 18 декабря, – это мой творческий вечер, я буду петь песни, читать стихи, монологи из спектаклей и свои собственные монологи. Один из монологов – рассказ артиста о том, как начинается его день, как он встает, отковыривая себя от постели… И когда заканчивается тяжелый, полный напряжения день, и артист, вдохновенный, счастливый до того, что мышцы сводит от удовольствия, падает в кровать…
– Вы человек веселый? И вообще – какой?
– Я тот хиппи, который живет под солнцем и абсолютно голый.
– Вы про голову?
– И про это тоже. Бутусов часто меня укорял: «Ну что ты, Максим, опять лохматый? Ты же играешь Бога!» Я взял и постригся. Налысо. Это помогло в роли. Конечно, артист не должен быть таким уж бесхребетным, должен быть личностью. Но в то же время он обязан быть той заготовкой, на которую возможно нарастить массу. Я таких артистов знал, но лично не общался – Олег Ефремов, Евгений Леонов. Мощные личности, умеющие сыграть историю.
– Есть сила, которая ведет вас по жизни?
– Меня Бог ведет. Я это чувствую. Я нашел храм, в котором мне хорошо. Я долго искал его, проделал большой путь. Меня ведь никто не может убедить, пока я сам до дна не дойду, свою чашу не выпью. Вот и к тому, чтобы покреститься, я сам пришел. А потом уже нашел храм – в Иерусалиме. Там очень много народа, немного мешает… Но в какой-то момент я ухожу в себя, и мне хорошо.
– Вы для себя уже ответили на все жизненные вопросы?
– Мне нравится, что я после тридцати зажил какой-то особенно интенсивной жизнью. Я действительно ответил на очень многие вопросы для себя. И стал просить одного: «Дай мне, Господи, силы для того, чтобы перенести то, что я не в силах изменить». Надо делать не лучше всех, а делать хорошо. Я научился говорить слово «нет». Понял, что, исполняя чью-то волю, я себе врежу. «Нет» нужно говорить чаще, чем «да». Меня часто уговаривают сняться в очередном мыльном сериале. Научился отказываться. Титры не краснеют, краснеет артист.
– Слава для вас имеет значение?
– Она мне помогает, точнее, не вредит. Я к ней спокойно отношусь. Многим людям прощаю невежество, не хожу по судам опровергать вранье, отмываться от вылитой на меня грязи в СМИ. Всякие распускают слухи – о моих мифических миллионах, например. Если на деньги, заработанные на подобной чуши, создатели мифов купят что-то своим детям – так это прекрасно. Уже можно оправдать эти публикации. Я даже не против.
– А у вас дети когда же будут?
– Думаю, к 40 годам я как-то определюсь с выбором спутницы и потом стану хорошим отцом. Я как то вино, которое с годами становится лучше (смеется). Но вообще я еще какой-то совсем молодой. Мне почти 35, но я чувствую, что на самом деле мне очень мало лет. Все кажется, что со мной может произойти бог знает что. Я постоянно хочу учиться. Стал выступать в качестве режиссера – снял несколько серий «Глухаря». Придумали с Настей Стоцкой отличный номер: переделали песню из «Служебного романа», первая часть идет в старой стилистике, а вторая – в джазовой. Недавно с Людмилой Марковной Гурченко на НТВ снимались для ее бенефиса. И я с увлечением работал над программой, которая на сегодняшний день определяет меня как артиста, как личность: читаю стихи четырех поэтов – Маяковского, Пастернака, Высоцкого, Вознесенского. Я решил, что здорово будет прочитать «Балладу о прокуренном вагоне» Александра Кочеткова. Я нашел гениальное стихотворение Высоцкого «День без единой смерти». История про то, что на свете есть один день, когда никто не умирает: самоубийцы то и дело бросаются в пролеты, и с ними ничего не случается, люди стреляются и не умирают. День без смерти удался.
– А вы согласны умереть от любви?
– Если по-настоящему любить, то человек сможет себя и вознести, и разнести. Любовь меня всего так перекроила, переломала… Но я открыт любви. Я страдаю от этого, возношусь, падаю. У меня был роман в юности с американкой, и она мне написала, красиво ломая русские слова: «Любя тебя, я понижаюсь с землей». Не совсем понятно, но меня пробрало.
– Сейчас рядом с вами есть любимая женщина?
– (Молчит, потом выдыхает.) Да! Я не могу жить, не любя. Со мной обязательно должна быть та, которую я люблю. Я живу постоянно в оголтелом состоянии – ссорюсь, мирюсь, страдаю, прощаюсь. Но все равно она когда-то уходит, любовь. Тогда очень грустно. Но пусть будут лучше страдания от любви, чем от ее отсутствия.
– В спектакле «Портрет» по Гоголю, отрывки из которого, кстати, тоже будут показаны в Питере, вы играете художника, меняющего счастье на деньги…
– Это про меня. Я должен постоянно напоминать себе о том, что сердце надо держать открытым. И бежать соблазнов стать растиражированным. Поверьте, я могу долго выезжать на прежнем капитале. Но я этого себе не позволяю. Не хочу, чтобы вы привыкали ко мне. Не хочу быть узнаваемым. Удивлять вас хочу.
Беседовала Елена Добрякова. Фото ИТАР-ТАСС
