Михаил Ножкин: «Я никуда не девался»

Народный артист России, поэт и драматург, которого журнал Playboy окрестил «русским Рэмбо», говорит, что его не пускают в прямой телеэфир

Всесоюзную известность как киноактеру ему принесла роль Бекаса в кинофильмах «Ошибка резидента» и «Судьба резидента». Потом были лейтенант Ярцев из «Освобождения», Рощин из «Хождения по мукам», майор Шатохин из «Одиночного плавания». А еще он написал песни, которые, что называется, пела вся страна, не всегда зная, кто автор, – «Последняя электричка», «Я люблю тебя, Россия…»,  «А на кладбище все спокойненько…», «А я в Россию, домой хочу...». Случались и недоразумения: его песню «Мы вам честно сказать хотим…» приписывали то Стасу Намину, то Сергею Дьячкову, а песню Евгения Аграновича «Я в весеннем лесу…» – ему, Михаилу Ножкину.

– Михаил Иванович, вы, будучи молодым человеком, написали и вроде бы до сих пор поете: «А добро, оно должно быть непременно с кулаками – люди добрые, сожмите кулаки». Это значит, что ваше мировоззрение не изменилось?

– Я до сих пор так считаю. Но понимать мои слова следует не как призыв, а как образ. Хотя сейчас, впрочем… Обязательно должно быть противодействие тем, кто чинит беспредел. Причем жесткое противодействие, потому что либеральные, демократические разговоры положительных результатов не дают. Сами видите, что вокруг творится. Вдруг выясняется, что чиновных мафиози больше, чем просто мафиози, что основные поборы не у бандитов. Недавно – позавчера, что ли? – прошла информация, что глава одной из городских администраций – главарь мафии! Кущевский синдром какой-то. Отправили погорельцам деньги, миллион, а деньги не дошли! Если сейчас не навести порядок, будет знаменитый русский бунт.

– Бессмысленный и беспощадный?

– Почему бессмысленный? Он будет оправданный. Пока все к этому идет.

– И все же, что бы вы посоветовали сделать, чтобы обойтись нам без «кулаков»?

– Русскому человеку нужны образцы, примеры, достойные подражания. Ими должны быть не те люди, которые красиво и правильно говорят, а те, что дело делают. Моему поколению повезло с родителями. Они особо нас не воспитывали. Я 1937 года рождения, и мое детство пришлось на войну. Отец на фронте, мать на работе, старший брат в 13 лет пошел работать. Жили мы в коммуналке. Трудно жили. Но я видел, как люди преодолевают трудности, как помогают друг другу. Вот что нас воспитывало. Примеры, достойные подражания, должны быть на телеэкране. Ученые, конструкторы, крестьяне, работяги – шахтер, монтер, лифтер. Одним словом, рабочий человек. Сейчас говорят: некому работать! А чего ж вы хотите?! Если вы забыли про рабочего человека. Забыли, что все держится на крестьянах. Кормильца-то забыли.

– А сами вы когда последний раз – не как киноперсонаж – были на телеэкране? Не зовут?

– Дня три-четыре назад – в субботу был, в воскресенье был. Дело в том, что зовут, но мало что показывают. Час снимают – остается три минуты, отнюдь не самого важного. А вот в прямой эфир меня не пускают – глядишь, чего не то скажу.  Приглашают меня, приглашают – я сам не очень-то иду. Зачем? Чтобы мелькнуть физиономией?

– Может, я скажу какую-то обидную вещь – простите…

– Я не обижаюсь, я нормальный человек.

– Дело в том, что чуть ли не по всем каналам крутят «Ошибку резидента», «Судьбу резидента»…

– А вы знаете, что я отказался от двух последующих серий? Мне там нечего было делать. Отказался, когда фильм уже был запущен в производство.

– Почему это вдруг Бекасу оказалось «нечего делать»?

– Не могу знать. Тульев (главный герой сериала, роль которого исполнил Георгий Жженов. – Прим. ред.) уезжает куда-то – в Африку, что ли, – а Бекас остается в России. Я должен был показаться раз-два, и все. Зачем мне это? Мне что, делать нечего? У меня же и других дел по горло – и концерты, и театр; я же был артистом Московского театра эстрады. Может, вы не знаете, я очень много писал для эстрады, писал сценарии.

– Но позвольте, вернемся к моему вопросу. Я хотел спросить вот о чем. Кинофильмы с вашим участием идут, песни ваши поют – как со сцены, так и в застольях. А самого Ножкина как будто нет! Будто бы вы остались в том, советском, времени.

– Я всегда готов к сотрудничеству: сольные вечера – пожалуйста, можно чисто поэтические, можно – песенные, можно – комбинированные, как сегодня в Военмехе (творческий вечер Михаила Ножкина «Последний бой – он трудный самый…» организован клубом песни «Восток». – Прим. ред.). Вообще-то у меня постоянно концерты, на разных площадках. Мой юбилейный вечер прошел в Кремлевском дворце… Я никуда не девался. Я и в различных жюри литературных конкурсов. Кстати, у нас много поэтов, хороших и разных. Большинство из них, правда, работают кем-то. И это правильно, потому что литература денег не приносит.

– Да, но и ваших книг в продаже не видно. Предложения от издательств хоть есть?

– Сейчас у меня в работе двухтомник, он обязательно будет. Я сам виноват – уже два года не могу довести его, постоянно что-то правлю, уточняю.

– Поэтический двухтомник? Или Ножкин представлен во всех творческих ипостасях?

– Во всех. Там и чистая поэзия, и песенная поэзия, и какие-то эстрадные вещи, и мюзикл. Повесть киношная, сценарий, публицистика.

– Михаил Иванович, ваши песни пел Владимир Высоцкий. Многие до сих пор полагают, что «А на кладбище все спокойненько…» написал Высоцкий…

– В этом нет ничего удивительного. Володя начал позже. И на эстраду его, можно сказать, вытолкнули, когда у него еще своего репертуара не было. А уж в компании кто мои песни только ни пел!

– В интернете есть интересная информация, что якобы году так в 1970-м газета «Таймс» опубликовала список главных советских диссидентов, где вы шли то ли сразу после Солженицына перед Галичем, то ли после Галича перед Высоцким…

– Знаю, знаю. Но посудите сами: какой я диссидент? Мало ли что обо мне пишут. А то, что за роль Шатохина в «Одиночном плавании» в журнале Playboy меня окрестили «русским Рэмбо», вам в интернете не попадалось?

– Попадалось. Еще одно «свежо предание, да верится с трудом»?

– Вот и нет! Могу вам показать ксерокопии публикации. Рубрика «Киногерои», рейтинг десяти «главных спасителей мира». Четвертый – мой майор Шатохин. Давайте не будем обо всем этом, ладно?

– Хорошо. А о Георгии Степановиче Жженове будем?  Вы с ним дружили?

– Мы с ним дружили. Ну что сказать про Жору? Впрочем, скажу вам то, что пока еще не говорил. В последние годы жизни Жженова все время провоцировали, особенно ребята-демократы, журналисты: вот вы 18 лет отсидели… А я ему как-то сказал: «Степаныч, представь себе другой расклад жизни. Тебя бы не забрали. Через два года началась война. С первого дня ты был бы на фронте. Через три дня тебя бы уже не было. От твоего призыва не осталось никого! Тебя Господь спас. Да, нелегко тебе жилось в заключении, но не под пулеметами же ты был, не под бомбежками. Через многое прошел, через лесоповал, прочее, но в атаку не ходил. А потом вообще в театре работал. Закалился как мужик. Вернулся с такой биографией! И за последующие годы судьба тебе многое компенсировала. Тебе и роли, и звания, и любовь народа». Он задумался, подумал-подумал и говорит: «Что ж ты раньше мне этого не сказал!» И потом – через какое-то время: «Ты знаешь, груз, который на мне был, съехал! Вот обида была, и я понял, что мне стоило это все перетерпеть, живым остаться, вернуться…»

– Он же не просто вернулся…

– Вот! Я ему так и сказал: главное, что ты не просто выжил, а вернулся в искусство – в театр, в кинематограф. Не запил, не пошел в банду. И остался человеком, не утратившим ни чести, ни достоинства.  Я всегда говорю: никогда не путайте родину с властью – это разные вещи. «Эта страна!..» Да при чем здесь страна! «А, Россия!..» Россия и до нас была, и после нас будет. Есть негодяи – с ними и воюй. Негодяи – это не Россия. И власть, как известно, бывает или хорошая, или, извините, еще лучше. А свое отношение к России я выразил в известной вам песне «Я люблю тебя, Россия!..» – и не в ней одной.

 

Беседовал Владимир Желтов (Автор выражает благодарность за содействие Алле Левитан и Борису Марченко). Фото Владимира Меклера