Евгений Чичваркин: «Свои деньги я не отдаю»
Экс-владелец «Евросети» в эксклюзивном интервью «НВ» рассказал, почему уехал в Англию, каким бизнесом хотел бы сейчас заняться и чем Москва отличается от Лондона
Два года тому назад российский бизнесмен Евгений Чичваркин вместе со своей семьей уехал из Москвы в Лондон, спасаясь от уголовного преследования. Оно, по мнению бывшего владельца «Евросети», могло быть местью со стороны руководителей Управления «К» Бюро специальных технических мероприятий МВД РФ, обвиненных им в краже десятков тысяч мобильных телефонов. Так из крупного бизнесмена-ньюсмейкера он буквально в одночасье превратился в эмигранта, на чьей выдаче сейчас настаивает российская генпрокуратура.
Дать интервью «НВ» Евгений согласился сравнительно легко. Хотя и приговаривал, что «петербургские издания его особенно не любят» и он-де заранее знает, что ничего хорошего из этого не получится. С сомнением интересовался, действительно ли я готова почти час ехать от Лондона на электричке в английскую деревню.
Графство Суррей – это британский аналог нашей Рублевки. И дело даже не в том, что здесь давно живут богатые англичане, – таких мест компактного проживания знатных и небедных по всей Британии немало. Но Гилфордский район графства Суррей уже лет пятнадцать как облюбовали богатые россияне, знаменитые и не очень. Сама организация встречи подтверждала телевизионно-газетный имидж Чичваркина из недавнего прошлого. Мне звонила секретарь, присылала адрес кафе, где меня будет ждать бизнесмен, и предупреждала, что он может опоздать, но «надо спокойно ждать» – мобильные телефоны в этой местности часто не работают из-за плохого покрытия. Все так и вышло. Безуспешно прождав более часа, я отправилась обратно на станцию. На подходе к ней меня и застал звонок Чичваркина.
– У нас же была с вами встреча на сегодня назначена? А я лишь сейчас с ужасом вспомнил. Видите ли, у меня только что сменилась секретарь и почему-то не передала мне. Мы можем как-то исправить ситуацию?
Голос Чичваркина звучал искренне, ему действительно было неудобно. При этом он находился довольно далеко от места нашей несостоявшейся встречи, а вскоре у него должна была начаться тренировка в поло-клубе. Я согласилась на предложение взять такси за счет забывчивого Евгения и приехать в поло-клуб. Двигал мною даже не журналистский долг, а банальное любопытство. Игру в поло я видела только в старом американском фильме «Красотка», да и проехаться по этой части Англии очень интересно. К тому же у меня появлялся шанс на неформальное общение – в поло-клубе Чичваркин был с семьей.
Клуб оказался действительно маленьким и деревенским – старый деревянный дом, которому, вероятно, больше ста лет, конюшни, небольшое тренировочное поле. День был будний, поэтому никого, кроме Чичваркиных и их русского приятеля Димы, в клубе не было. У входа меня встретила жена Чичваркина Тоня – невысокая 35-летняя доброжелательная женщина почти утраченного типа – коренной интеллигентной москвички. В процессе нашего общения выяснилось, что Тоня с Евгением вместе с 16 лет («А тебе вообще тогда было 15», – смеялась Тоня, обращаясь к мужу).
Поло-тренировка мужской части семьи Чичваркиных уже началась, и мы с Тоней расположились на «трибуне» – крытой террасе второго этажа «клуба». И Евгений, и его 12-летний сын держались на лошадях уверенно и сражались отчаянно. Пока шло поло-сражение, Тоня успела рассказать, что их сын Ярослав, попав в Британию в 10 лет, очень тяжело адаптировался к английскому языку и школьной программе, но теперь это позади. Как любой ученик частной английской школы, он учит латынь и французский, готовится к экзаменам в «сениор скул», куда пойдет уже в следующем году.
Кстати, публикации в местной прессе, посвященные Евгению Чичваркину, серьезно подпортили Ярику школьную жизнь. Кто-то из одноклассников, видимо услышав разговор взрослых читателей желтой прессы, распространил слух, что его отец занимался в России киднепингом. Евгению пришлось прийти к сыну в школу, где администрация организовала специальный урок на тему толерантности и желтой прессы. А вот у маленькой дочки Чичваркиных Марты (ее в этот день с родителями не было) таких проблем нет – как и проблем с английским языком. При этом ни Тоня, ни Евгений по-английски особо не говорят.
– Я все надеюсь, что он сам как-нибудь на нас снизойдет, – иронизирует Тоня.
После тренировки все отправились на обед в местный ресторанчик, куда нас подбросил уже упомянутый друг семьи Дима.
– А где же желтенький «Мини», на котором я вас видела год назад в Лондоне? – поинтересовалась я.
– Да вот Димке и продали, – сообщила Тоня. – Мы же по российским правам только год имели право здесь ездить. Год закончился, теперь надо идти сдавать на местные права, но как-то все недосуг…
В английской провинции под словом «ресторан», как правило, подразумевается деревенский паб. Чаще всего – такой же, каким его лет 200–300 назад построили предки нынешних владельцев. Тот, в который приехали мы, отличался от собратьев лишь недавно сделанным ремонтом. Меню было классически английским – стейки, «фиш энд чипс» (то есть рыба и картофель во фритюре), блэк-пудинг (кровяная колбаса), домашние колбаски, филе курицы и пара индийских блюд.
Мы заранее решили, что интервью произойдет во время обеда. Но в итоге получилась скорее длинная беседа с перерывами на интервью. Мы говорили обо всем, перескакивая с одного на другое. Особенно сильное впечатление на меня произвело то, как Евгений рассказывал о «Евросети» – с искренней гордостью человека, который построил очень хорошую компанию.
– Эх, – с горечью говорил Чичваркин, – жителям Питера так и не удалось увидеть «Евросеть» в лучших ее проявлениях. Нам не везло с управляющими в Петербурге – точнее, это я ошибался при их выборе. Даже наши офисы в Самаре, Екатеринбурге или Новосибирске выглядели гораздо лучше, чем в Петербурге. А Северо-Западный филиал как встретил нас противопехотной миной у склада, так потом и «держал оборону». Мы давали работавшим у нас людям проявить себя. Было ведь как? Молодежь приходила в «Евросеть» с четырьмя классами церковно-приходской школы, реально. Даже писать толком не умели. В голове – только какие-то клише: «За нас, за вас, за Северный Кавказ», «Телки – это клево», «Ни пяди земли российской не отдадим» и тут же – «Все в стране продано, все разворовано». Кто-то строго по договору работал, кто-то предпочитал воровать, работать на «откатах», а кто-то просто тихо сидел, ничего не делал и получал маленькую зарплату. Были и те, кто, наоборот, все время ходил в суд и по контракту вымогал с работодателей то одно, то другое. В нашей компании была очень понятная формула – ты получаешь часть денег от того, что принес компании. Если приносишь много, то и получаешь много. В итоге зарплата людей, работавших на одной позиции, отличалась в 25 раз. Например, в Питере минимальная зарплата была 7000 рублей, а максимальная – 115–120 тысяч.
В конце существования компании в «Евросети» появилась целая программа толерантности. Мы выгоняли людей за ксенофобию. Мы вообще старались ввести как можно меньше ограничений. У многих офисных сотрудников – по крайней мере в Москве – был свободный график: главное, чтобы работа делалась. В компании не было дресс-кодов, можно было приходить на работу с невонючими животными, как угодно украшать свое рабочее место, даже праздновать любые праздники на своем рабочем месте после работы при условии полной чистоты на следующий день. Оставил мусор, бутылки – можешь быть уволен.
У меня сложилось впечатление, что Чичваркины не сразу и даже с трудом вживались в новую страну.
– Мы сначала никого не знали, потом появился Тимон Афинский из «Сноба» и нас со всеми тут перезнакомил, мы все стали регулярно собираться, – продолжает Чичваркин.
«Все» – это, конечно, русский Лондон, местные бизнесмены и их семьи, оказавшиеся здесь сознательно в отличие от моих собеседников. Чичваркины же, по-моему, еще не до конца понимают, как относиться к тому, что с ними произошло. Они не стремятся анализировать свою жизнь здесь, они пока просто живут и не слишком загадывают на будущее. По крайней мере вслух. Да и само будущее не очень-то от них зависит. Зависит оно, во-первых, от решения британского суда об экстрадиции Чичваркина в Россию, а во-вторых, от решения российского суда по его теперь уже выделенному в отдельное производство уголовному делу. С такими мыслями я и задала Евгению первый «официальный» вопрос.
– Прошло уже два года с тех пор, как вы и ваша семья оказались жителями Британии. Как вы сейчас считаете – это к лучшему?
– Иначе я сейчас сидел бы в тюрьме, и мне придумывали бы все новые и новые обвинения. Не похищение, так контрабанда. Поэтому здесь, в Англии, мне гораздо безопаснее. Но я слежу за тем, что происходит в России, – настолько, насколько могу. Многие вещи, происходящие там, мне не нравятся, многие вызывают негодование, если не сказать – агрессивную ненависть к некоторым руководителям страны.
– Что стало причиной преследования вас и ваших сотрудников? Ведь к тому моменту вы уже продали компанию. Обычно, если у кого-то есть претензии к владельцу крупной компании, после того как неугодный бизнесмен продал бизнес, «счет» к нему обнуляется. Вышел из бизнеса...
– ...и «занес» куда следует. А я вышел – и не «занес». Это мои деньги. Я их заработал. Свои деньги я не отдаю. Не за что. Мне не нужно было скрывать преступлений, потому что я их не совершал. Поэтому и не за что было «заносить» кому-то.
– Если бы была возможность «отмотать» события назад, что бы вы изменили?
– Я получил бы заранее британскую «визу инвестора» из России. Это сильно сэкономило бы мне деньги на адвокатов. Я сражался до последнего – ровно до того момента, когда стало понятно, что меня вот-вот посадят в тюрьму.
– Может, сейчас вообще не время заниматься частным бизнесом в России?
– Сейчас такое время, что если ты хочешь заниматься бизнесом в нашей стране, то нужно просто «прилепиться» к вертикали, к государственному или городскому бюджету за «откат» и помогать чиновникам воровать. Вот тогда деньги у тебя будут.
– Каким бы бизнесом вы занялись сейчас в России?
– Я организовал бы туристическую деревню в Калужской области, купил бы от 200 до 300 гектаров земли. Деревянные дома, ремесленная слобода, несколько десятков лучших ремесленников России, магазины с их товарами в Москве и дорогой туризм туда – как из иностранщины, так и из Москвы. Я всегда испытывал восторг, когда бывал, допустим, в Верхних Мандрогах (туристическая деревня в Ленобласти. – Прим. «НВ»). Если бы, например, гипотетически государство продало мне Завидово, я бы и из Завидово сделал что-нибудь подобное. Я вел переговоры с тремя российскими губерниями – две из них находятся на Волге, еще одна – на Оке. Пролетел их все на вертолете, у меня записаны контакты местных людей. Я даже во время обысков еще туда летал.
– Но какая там может быть прибыль?
– Ну, какая прибыль? Создаются комфортные условия для богатого московского человека, зажиточного буржуя. К тому же мне очень нравится, когда дети гуляют в слободе, а родители тем временем наливочки отведывают с грибами. И все это – в полутора-двух часах езды от Москвы. Но когда я это планировал, я, конечно, не предполагал, что вскоре грянет кризис такой глубины и такой силы.
– Незадолго до отъезда вы занялись политикой. Собирались взяться за то, что называется «бизнес помогает развивать институты гражданского общества»?
– Бизнес отдельно, а политика – отдельно. Я хотел заниматься популяризацией либеральных идей. Теперь я очень чахло и вяло это делаю.
– Вы принимали участие в пикете у российского посольства. У вас появилась гражданская позиция?
– Гражданская позиция у меня была всегда. Но в России я не ходил из-за страха. Не то чтобы я боялся получить по голове дубинкой. Скорее я боялся, что начнут преследовать компанию. А здесь, в Британии, выражать гражданскую позцию вполне безопасно.
– Нынешнее состояние российского бизнеса, власти, на ваш взгляд, – это надолго? Что должно измениться и при каких обстоятельствах?
– Нынешнее состояние «моральной комы» в государстве будет достаточно длительным, пока те люди, которые голосовали в 2000-м, 2004-м, 2008 годах и будут голосовать вплоть до 2022-го, не останутся в категорическом меньшинстве. Или может произойти очень трагический поворот при резком падении цен на нефть. В этом случае голод и гражданская война в России гарантированы. Многие практически были к ним готовы уже в феврале 2009 года. Тогда на лицах российских чиновников и силовиков я видел настоящий ужас. Страна работает с эффективностью минус
1 миллиард в сутки, а их осталось всего 300. Но цена на энергоресурсы пошла вверх, опять можно было сначала заткнуть дыру, а потом воровать пуще прежнего. Гражданские институты в стране морально разложены, армия, по сути, небоеспособна. В какой-то момент может оказаться, что 60 миллионов человек в России вообще не приспособлены трудиться, останутся пенсионеры и дотационщики, а денег взять будет неоткуда.
– Могу предположить, что ваша жизнь в Лондоне сильно отличается от московской. Там вы, вероятно, работали по 24 часа в сутки. По меткому выражению вашей жены, «бизнесмен никогда не может приехать домой».
– Вторая половина моей жизни началась с длительного отпуска на 2,5 года. Я полгода вообще отдыхал, ни о чем не задумываясь. Потом еще полгода задумывался, а сейчас морально готовлюсь – через несколько месяцев, может быть, через год – к тому, чтобы начать делать что-нибудь полезное.
– Какие бизнес-ниши здесь кажутся вам привлекательными?
– Здесь люди тратят на товары, сферу услуг и развлечения триллион фунтов в год, если не ошибаюсь. Можно уж где-то вписаться. Я, кроме торговли, ничего не умею. Мне ничто другое так не нравится, как счастливые улыбки покупателей.
– Как покупатель, вы Британией довольны?
– Нет! Катастрофически нет. Для здешних продавцов логистика важнее, чем счастье покупателя. Для них все важнее – их трудовое время, право на перекур, право не улыбаться, право не обслуживать, их привычки, их традиции.
– В чем, на ваш взгляд, коренное отличие жизни в Британии и в России?
– Ритм жизни здесь ниже, чем московский. Мне приходилось прямо «турбину» свою остужать. Темп здесь, извините, как в Питере: запланировал четыре встречи – будет три, запланировал пять – будет четыре. Мне не нравится, что очень многое здесь идет от почасовой оплаты. Потому что полусоциалистическое законодательство защищает лентяев и прочих лузеров. Почасовая оплата – очень развратная вещь, благодаря ей больше всего денег получает самый ленивый. Такая система разрушает лидерские качества человека и демотивирует. Зато мне нравится, что тут трактор только попробовали угнать – сразу приехали полицейские, завели уголовное дело – все по-серьезному. Порядок.
– Дай бог, через какое-то время вы сможете покинуть Великобританию...
– Тогда первой страной, куда я поеду, будет Гонконг, это точно. Я, еще будучи в России, туда каждую осень летал и сейчас скучаю. А еще у меня есть дела на Кипре. Съездил бы, проверил, как там мои деньги, закопанные под пальмой (хитро улыбается).
досье «нв»
Евгений Александрович Чичваркин родился 10 сентября 1974 года в Москве. В 1991–1996 годах торговал на московских вещевых рынках, параллельно учился в Госакадемии управления. После окончания вуза поступил в аспирантуру, но диссертацию не защитил. В 1997 году вместе с другом детства Тимуром Артемьевым создал компанию «Евросеть», которая в конце 2008 года владела более чем 5,5 тысячи магазинов в России и странах СНГ. В ноябре 2008 года возглавил московское отделение партии «Правое дело», но затем был вынужден покинуть этот пост в конце декабря 2008-го из-за отъезда в Лондон. Был заочно привлечен в качестве обвиняемого по делу о похищении человека и вымогательстве, в начале марта 2009-го объявлен в международный розыск. В сентябре 2009 года, до начала слушаний в Вестминстерском суде Англии, выпущен под залог в 100 тысяч фунтов стерлингов. Ныне живет в предместье Лондона в ожидании суда, назначенного на март 2011 года.
Ольга Лаврентьева, собкор «НВ» в Лондоне. Фото AFP
