«В Ленинграде Петербурга было больше»
Художники Жанна и Георгий Ковенчук считают, что в северной столице не стало настоящих ценителей искусств
«Его дар и художественная деятельность отличаются редкой разносторонностью, умной иронией и поразительной изобретательностью. Он пишет большие картины, делает объекты, расписывает даже устричные раковины», - написал крупный российский искусствовед Михаил Герман о Георгии Ковенчуке.
«Её произведения высоко оцениваются в кругу знатоков и коллекционеров, но почти не выходят за его пределы и редко попадают в поле зрения любителей искусства. Её подлинное открытие ещё предстоит, и её подлинные масштабы ещё будут оценены по заслугам», - это уже другой искусствовед, Эраст Кузнецов, о работах Жанны Ковенчук.
Художники Жанна и Георгий Ковенчуки не только яркий пример творческого и семейного союза, которому уже более 50 лет, но и олицетворение той культуры, которую до сих пор с придыханием называют ленинградской.
– Георгий, теперь уже многим в Петербурге известно, что вы в родстве с лидером футуристического изобразительного искусства в России – Николаем Ивановичем Кульбиным...
Георгий: Да об этом сейчас много пишут, но я хочу сказать, что я ещё в родстве с другим талантливым художником Кульбиным – моим сыном Алексеем. Он взял фамилию прадеда, чтобы его не путали со мной.
– Не поверите, но я помню ваши замечательные рисунки к произведениям писателя Глеба Горбовского в журнале «Аврора», а потом уже были книги с вашими иллюстрациями.
Георгий:
– За свою жизнь я оформил много книг, самыми известными можно считать «Записные книжки» Ильи Ильфа и «Клоп» Маяковского. Параллельно я занимался и своей любимой живописью. Сейчас я редко оформляю книги, в основном друзьям, но в данный момент я иллюстрирую книгу Михаила Зощенко для Японии. И это будет первая книжка писателя в этой стране, хотя сейчас я думаю бедным японцам не до этого…
– Жанна, у вас было много персональных выставок и в России, и за рубежом, у вас есть свои преданные поклонники и почитатели. Но, насколько мне известно, первый раз кисть в руки вы взяли отнюдь не в отроческом возрасте.
Жанна:
– Живописью мне посоветовал заниматься московский художник Николай Попов, тогда мне было 27 лет. Он увидел мои рисунки и посоветовал писать маслом. Мне дали краски и картон, и я сразу же написала свой автопортрет. И, хотя у нас в то время был достаточно сложный период в жизни – ребёнок, тесная квартира, работа, я стала писать картины по ночам, когда все спали. Бывало, писала по три картины за ночь. После рисования у меня появлялась такая энергия, что я принималась ночью же за домашние дела – прибирала, мыла полы, готовила обед. Спала по два-три часа в сутки и все равно была очень энергичной, выглядела хорошо. Когда я написала около двухсот картин, тогда только начала их показывать и дарить друзьям. Меня очень поддержал знаменитый коллекционер Абрам Филиппович Чудновский, его коллекция была не простая, в ней имелись работы Пиросмани, Гончаровой, Павла Кузнецова, Фалька. И у меня он купил две картины.
- В 70-е – 80-е годы прошлого века в Ленинграде с современным изобразительным искусством можно было познакомиться разве что на «лосховских» выставках, в двух магазинах ЛОСХа на Невском проспекте и в галерее «Наследие». Затем появился, так называемый, «арт-рынок». Что, на ваш взгляд, появилось нового с приходом в Петербург рыночных отношений в изобразительном искусстве, и что при этом стоящее утрачено?
Георгий:
– Да, раньше не было даже такого слова - «арт-рынок»! Галереи продавали работы официальных художников. Мои живописные работы не принимали ни в галереи, ни на лосховские выставки. «Формализм!» Считалось, как тогда говорили, «народ не поймёт», была такая форма заботы о народе. И вот однажды свою формалистическую работу я продал. Во время гастролей театра на Таганке в 1974 году в мою мастерскую пришла известная актриса Алла Демидова. Обратив внимание на одну из моих картин, она спросила: «Сколько вы за неё хотите?» Я сначала не понял, что Алла Сергеевна имеет в виду, а когда она сказала, что хочет купить эту мою картину, даже растерялся. Мне показалось неприличным брать деньги. Но Алла Демидова объяснила, что она коллекционер и картины покупает. Это был мой первый в жизни покупатель. Я долго привыкал к подобным ситуациям - неудобно было брать деньги.
Но нельзя перечеркивать и то хорошее, что было во времена нерыночных отношений. Существовали Дома творчества, где раз в году можно было проводить два месяца на всём готовом, общаться с художниками всего Советского Союза. Домов творчества было много по всей стране, и пребывание в них и дорога туда и обратно оплачивалась художественным фондом. Теперь всего этого нет. Зато стало возможным свободно путешествовать по миру, свободно выставляться. Конечно, далеко не все могут себе это позволить. Многие художники вынуждены даже отказываться от своих мастерских из-за дороговизны. За свободу и в самом деле приходится платить…
Жанна:
– А знаете, что еще было хорошо - у нас тогда был свой, ленинградский, настоящий ценитель искусства, он из такой благодарной среды, как техническая и творческая интеллигенция. Начиная, с перестроечных времён его не стало, к сожалению.
— Жанна, Георгий… Какое замечательное сочетание имен: Георгий - Победоносец, Жанна — Богом данная. А любовь такая как у вас, на всю жизнь, - это дар, который дан далеко не каждому.
Георгий:
– Как сказал один китайский мудрец, «шедевры не создаются, шедевры получаются». Если, конечно, можно применить к понятию шедевр к нашей пятидесятилетней совместной жизни. Мы встретились, познакомились и поженились в течение одного месяца. Жанна была тогда студенткой третьего курса восточного факультета университета. Свою «золотую свадьбу» в прошлом году мы отметили за границей – в Таллинне, в тесном кругу своих старых друзей. Мы увидели капиталистический Таллинн. Красивые улицы, богатые магазины. Несмотря на то, что город приведён в образцовый порядок, он пустынен. Кафе и рестораны пустые. Многие эстонцы ищут заработок за границей. А в том, как мы с Жанной прожили эти пятьдесят лет бок о бок – секрета нет: во-первых, нужно любить друг друга, а, во-вторых, обладать терпеньем.
– Интересно, каким был ваш первый дом?
Георгий:
– Самым первым домом была поделённая двадцатишестиметровая комната в коммунальной квартире на пятом этаже почти с пятьюдесятью жильцами. Из двух окон нашей комнаты был виден перекрёсток улиц – Гоголя и Гороховой с красивым домом, в котором жила княгиня Голицына – прообраз пушкинской «Пиковой дамы». А напротив – дом, в котором жил у своего брата автор одноименной оперы Петр Ильич Чайковский. Стало быть, герой «Пиковой дамы» Германн часами простаивал под окнами Чайковского напротив окон Лизы. У меня совсем недавно появился план уложить на том самом месте чугунную плиту с отпечатками сапог Германна и соответствующей надписью. Об этом проекте я рассказывал в прессе и по телевидению. Но дело пока не продвинулось… Второй дом – это кооперативная квартира в районе Чёрной речки. Шестьдесят четвёртый год…
Жанна:
— Трёхкомнатная квартира казалась нам дворцом. Помню, первые дни, когда мы ложились спать, нам казалась диким, что у каждого из нас своя комната, а кухня на ночь пустая и никто в ней не спит. Каждый день у нас были гости, со всеми вытекающими последствиями и неудовольствием нижних жильцов. Один раз даже, где-то в середине семидесятых, побывал у нас Александр Галич…
Георгий:
— Мы очень боялись, что кто-нибудь из соседей узнает и донесёт. На стульях и диване не хватало мест: многие сидели на полу. Галич пел, я записывал концерт на магнитофон «Комета», а потом чуть не каждый день перепрятывал бобины. Тогда это было опасно. Сейчас мы живем возле церкви Николы Морского. Неподалёку, на канале Грибоедова, был мой самый первый дом – родильный. Из окошка третьего этажа мама показывала меня отцу, и первым моим «видом города» был канал, который я вижу теперь ежедневно, только уже другими глазами.
– Мастерская для художника - второй дом (а может, и первый), и я знаю, что работа в мастерской на Карповке - особая страница в вашей жизни …
Георгий:
– Да, в том доме на Карповке я проработал 16 лет, пока не рухнул потолок. Через год я переехал в мастерскую в Царском Селе. А на память о мастерской на Карповке у меня осталась книга с автографами и рисунками моих друзей. Там у меня были в гостях Алла Демидова, Булат Окуджава, Евгений Евстигнеев, он даже нарисовал мой портрет. Однажды там собрались актёры Таганки, и Вениамин Смехов в этой книге написал за несколько минут экспромт, в котором в те далёкие годы напророчил нам Париж:
Тень Савиной, артиски Марь-Гаврилны,
Артистам подмигнула – пить горилку
В соседнем логове, на небесах седьмых,
У знаменитых «формалистов», у самих…
(фамилий вам не выдам – кто тут чей,
Покой, оберегая стукачей…)
Ура, мы от оков очухались,
Поскольку враз оковенчукались!
Ну, намонмартрились, опарижанились,
Поскольку, вот - пригагились, прижанились!
Ура вам, мастера свободы!
Не ожидая перемен погоды,
Мы пьём за дух, за дерзость и за В А С —
П о б е д о н о с ц ы
Ж а н н а и Г е о р г и й бородаст!
Если поэт должен быть пророком, то Вениамин - настоящий поэт. В отличие от другого, который сказал что союз – нерушимый.
К стати о Германне. Принято считать, что Германн это фамилия, но я уверен, что это имя. Герои «Пиковой дамы» люди с громкими аристократическими фамилиями, а Германн чужой, как принято сейчас говорить «не местный», впрочем как и Лиза, её тоже не назвал Пушкин по фамилии. Германн и Лиза, это всё равно что Иван да Марья. И ещё я понял, как мне кажется, почему Пушкин назвал своего немца-инженера таким именем. Он ведь не назвал же его Фрицем или Карлом, правда? Назвал он его в честь ключевой фигуры своего повествования, ведь Жермен и есть Германн, даже так и пишется, если читать латинскими буквами.
– Жанна, Георгий, а что для вас сегодняшний Петербург?
Георгий:
– Вы знаете, мне кажется, что даже в Ленинграде Петербурга было больше, чем теперь. Самое обидное, что с приходом свободы исчезло много хорошего, что было - исчез ленинградский стиль, исчезло понятие о ленинградцах как о самых культурных представителях нашей страны. Исчезла культура в книжной графике, оставленная нам в наследство великими художниками — Владимиром Лебедевым, Алексеем Пахомов, Юрием Васнецовым, Евгением Чарушиным. Вместе с прекрасной современной полиграфией появилась ужасающая безвкусица, вместе с отменой цензуры на радио и телевидении появились ужасная безграмотность, чего раньше не допускалось.
Жанна:
— И народ был другой — добрее, светлее, приветливее. Было, было такое понятие - «ленинградская культура»! И очень хочется, чтобы новые петербуржцы любили свой город так же, как его любили ленинградцы.
