Михаил Ефремов: «Получать удовольствие от работы – извращение»
Известный актер признался, что каждая его минута стоит 800 долларов, но при этом он считает себя нищим
Почему его любят зрители всех профессий, возрастов, вероисповеданий и политических убеждений? Да что там зрители! Его любят даже театральные критики, которым положено брюзжать, ворчать и всячески выражать недовольство! И еще. Как актер, давно закрепивший за собой репутацию непредсказуемого в поведении эксцентрика и к тому же откровенно «злоупотребляющий», умудряется избегать любимых желтыми СМИ скандалов? Или вот. Что помогло Михаилу Олеговичу, отец которого числится легендой, стать в кино и театре отдельной, не ассоциирующейся со знаменитой фамилией единицей? Вопросов набирается немало. И первым среди них стал, как и положено, главный:
– Почему, Михаил, вы стали актером?
– Уж слишком сложный вопрос вы задаете. Я, честно говоря, даже не очень его понял…
– Почему? Мне кажется, самый обыкновенный.
– Когда кажется, надо креститься.
– Это точно. А вы вообще верующий?
– Ну, что я могу вам сказать? Я надеюсь, что есть какой-то высший смысл, высшая гармония. А мы вообще с вами по какому поводу встретились?
– Я буду спрашивать вас о том, что интересно нашим читателям, а вы – рассказывать о себе. По возможности правду.
– О, это интересно. Сейчас все расскажу.
– Что именно?
– Все! Я – заслуженный артист России. А если бы не стал актером, пошел бы в историки. Или в таксисты. Или в спортсмены. Но я пошел в артисты, результатом чего стал глубокий внутренний психологический конфликт. Так и запишите! Это принципиально!
– Хорошо, хорошо, не беспокойтесь! Только я не понял, почему выбор профессии вызвал у вас внутренний конфликт?
– Нервная работа. Лучше бы меня с детства учили быть топ-менеджером. Хотя – нет… В таких вещах я совсем ничего не понимаю. Вот вы можете разобраться, почему туда надо перевести сто пятьдесят миллионов, а сюда – двести?
– К сожалению, для меня такие цифры абстрактны. Мне столько за всю жизнь не заработать.
– Вот! А у меня каждая минута стоит 800 долларов, но, как только я начинаю задумываться о деньгах, оказывается: я – нищий. Правда, правда! И когда я это понимаю, сразу же появляется желание послать все как можно дальше и начать делать то, чего действительно хочется.
– И чего вам хочется?
– Да какая разница! Ну, например, хотелось бы перенести столицу из Москвы к вам, в Питер.
– Боже сохрани! Зачем это?
– Да ведь ваш Петербург с самого начала был построен как пик империи, так пусть он им и будет. А в Москве останутся жить нормальные люди…
– Ой, да чего хорошего у вас в Москве-то? Куда ни ткнись – везде деньги, деньги.
– Это потому, что у нас много чиновников. А когда они переедут к вам, все переменится, все будет нормально.
– Вы правда надеетесь, что ситуацию в стране можно поправить таким простым способом?
– Неправда, конечно. Но мои надежды связаны с тем, что Медведев – юрист и он понимает: прежде всего надо оформить наши законы. Убрать из них липкую, путаную паутину слов и упорядочить. Тогда станет хорошо.
– Знаете, на что похоже то, что вы сейчас сказали? На «вот приедет барин – барин нас рассудит». А сами-то мы – что? Будем сидеть и ждать, когда все станет хорошо?
– Почему? Вот я, например, если бы мог, уничтожил всю электронику, всю технику и в первую очередь – все компьютеры. От интернета один вред.
– Смеетесь, Михаил…
– Смех не самое плохое. Лучше смеяться, чем приходить в ужас или заливать тоску водкой. Вот вы смотрите Comedy Club? Да? И я тоже. Мне очень нравится, что делают эти ребята. У нас ведь сейчас, кроме них, на ТВ фактически нет нормальной политической сатиры.
– Вы находите время смотреть телевизор?
– Глупо было бы отвечать на этот вопрос. Я бы на вашем месте его не так сформулировал.
– Пожалуйста. Который из каналов вы считаете наиболее интересным?
– А что вообще, по-вашему, делается на телевидении? На мой взгляд, не так оно и ужасно. Я, когда меня пригласили на программу «Жди меня», долго думал. Боялся, что там все не настоящее, что будут подсадки. А когда пришел, увидел, что у них весь зал на диком нерве…
– Вы назвали одну из лучших программ на Первом канале. Таких совсем мало, а в основном – одни сериалы...
– Да что вы все ругаете сериалы-то? Я вот в них работаю, они – пополнение семейного бюджета. И работаю, кстати, много. Вы устанете перечислять, в скольких я снялся! И сейчас мне предлагают работу в каком-то аргентинском, адаптированном на российский лад…
– Про то, что богатые тоже плачут?
– Не знаю, имею ли я право рассказывать вам о перипетиях сюжета... Короче, говорить об этом пока рано. А насчет сериалов вообще – разве вам не понравилась прошлогодняя «Школа»?
– Мне кажется, весьма неоднозначный проект…
– Еще какой! Но Валерия Гай Германика реально талантлива.
– Не стану спорить, но, по-моему, будущее все-таки не за сериалами, а за такими телеканалами, как «Дождь», где вы, кстати, не так давно записали целый цикл остросатирических стихотворений Дмитрия Быкова. Я слушал и думал: вот это да!..
– Любой художник – главная экологическая охрана человеческой природы. Он всегда должен быть чему-то в противовес. Иначе какой же он художник? Он тогда простой исполнитель. И зачем это?
– Чем дольше мы разговариваем, тем больше вы меня убеждаете, что ваша профессия поистине ужасна. И как только вы умудряетесь получать от нее удовольствие?..
– Об этом вам лучше спросить не у меня, а у кого-нибудь другого. Потому что я считаю: получать удовольствие от работы – это извращение!
– Но тогда я тем более не понимаю, почему вы, с детства зная подноготную актерства, все-таки выбрали эту профессию?
– Вот мы и пошли по второму кругу… «Почему-почему?» Да потому! У меня не только мама и папа актеры. Мой дед – Борис Покровский – служил главным режиссером Большого театра с войны и по 1980 год, пока со всеми окончательно не разругался. А прапрадед, Иван Яковлевич Яковлев, хотя и был основателем чувашского алфавита и открыл триста школ, был другом отца Ленина. Он же мог вовремя нажать на кадычок маленькому будущему коммунисту! Но этого не сделал… Вот в этом заключается главная трагедия нашей семьи…
– И снова вы надо мной подшучиваете. А я вас еще не спросил об очень серьезных вещах.
– Ой… Я насторожился и даже, кажется, волнуюсь. О каких?
– Вы – известный актер и не менее известный режиссер, причем в обеих ипостасях добились значительных успехов. Но кем вы себя считаете в первую очередь?
– Когда я режиссер, я не могу быть актером. И наоборот. Я понимаю все тяготы обеих профессий и потому знаю: как актер я не смог бы работать у такого режиссера, как Михаил Ефремов! Ни при каких обстоятельствах!
– Почему?
– Если вы начнете меня сейчас расспрашивать, я просто нагоню туману. Это такая философия жизни.
– Ладно, вопрос закрыт. Но скажите хотя бы: что вам ближе – театр или кинематограф?
– И то и другое – тяжелая работа. Трудоемкая. Но театр – это живое искусство. Не бывает двух одинаковых спектаклей. Каждый раз, хотя артисты произносят один и тот же текст, что-то играется по-другому. Что бы я, как режиссер, ни говорил артисту во время репетиций, он все равно потом выйдет на сцену и будет сам рождать роль.
Театр – это настоящая жизнь. А кино – целлулоид. Говорить вам о том, как оно снимается, я не буду, потому что журналисты часто присутствуют на съемках, все видят сами и пишут обо всем, что поняли.
– Судя по вашему тону, мы многого не понимаем. Но чего именно?
– Кино – это разводка. На земле есть три главные обманки: кино, космос и алкоголь.
– Погодите, Михаил! Господь с ними, с космосом и алкоголем. Но как вы, артист, сыгравший в кино чуть ли не сто ролей, говорите, что кинематограф – обманка?! Боюсь, вы сейчас немного лукавите…
– Ну и что, что я артист? Чего мне лукавить-то? Когда меня приняли в Союз кинематографистов, я тут же начал всем свои корочки показывать – мол, вот вам! Но сегодня, если б у меня были реальные деньги, я бы вряд ли стал вкладываться в кино. Есть много других вариантов, гораздо полезнее и нужнее: дети, старики, животные… И, когда у нас все это поймут, в стране сразу же все-все будет. Все-все-все! Ну, да ладно, хватит. Я и так уже полтора часа без перерыва говорю. Больше не могу – у меня не так здорово язык подвешен…
Беседовал Владимир Ермолаев
