Людмила Петрушевская: «Я не могу не писать, и это каторга»
Известная писательница любит, когда ей кричат: «Браво!»
Людмила Петрушевская – большая выдумщица. Ее талантов хватило бы на дюжину человек. Писатель, сценарист, художник, дизайнер собственной одежды, певица! По ее сценарию был сделан Юрием Норштейном самый любимый мультик поколения 1970-х – «Сказка сказок». Рейтинга журналу «Огонек» в свое время добавили «Дикие животные сказки» Петрушевской. Ее рассказы, часто о нелегкой женской доле, пользуются до сих пор большим успехом у разнополой и совершенно разновозрастной публики. Спектакли по ее пьесам «Уроки музыки», «Квартира Коломбины» прославили и самого автора, и постановщика – Романа Виктюка. А «Московский хор» стал знаковым и на долгие годы очень любимым спектаклем Малого драматического театра – Театра Европы.
Петрушевская редко выходит в свет, не любит давать интервью – потому что еще много чего собирается осуществить, а время неумолимо, и тратить его надо исключительно с пользой. Недавно благодаря усилиям компании «Живая классика» Людмилу Стефановну удалось зазвать в Петербург – впервые за два года. В музее современного искусства «Эрарта» она читала свои сказки, а в арт-клубе «Наbeerежная» выступила с сольной музыкальной программой, удивив публику азартом и молодым задором. «Бесаме мучо» в ее авторской интерпретации звучала с новым смыслом, а песенку из репертуара Эдит Пиаф «Редорьен» Петрушевская исполняла как «Григорьян». Собственная песенка «Старушка не спеша» – апофеоз юмора и сарказма. Переходы между песенками заполняли ее афоризмы и стихи, например такие: «Небоскреб – это не то, что вы подумали, это нечищеная сковородка» или «Рифма для читателей – единственное оправдание стиха».
– Людмила Стефановна, вы придумали и осуществляете сами музыкальный проект «Кабаре одного автора». С чего он начался? И насколько выход к публике для вас важен?
– Я с детства пела много лет в академических хорах, занималась вокалом и собиралась поступать в Консерваторию. Вместо этого после университета поступила в студенческий эстрадный театр… Потом началась реальная жизнь, в которой не было места пению, – разве что летом в чистом поле… А пять лет назад я спела на нашем театральном капустнике, и мне позвонил кинорежиссер Рустам Хамдамов, сказал, что я правильно пою и он будет меня снимать в роли аккордеонистки. От роли я отказалась, а вот петь на своих вечерах продолжала. Вот какова роль искренней похвалы: поднимает человека, и он будто становится выше себя. Постепенно у меня образовался оркестрик, я назвала его «Керосин». Недавно выступал по радио известный в мире австралийский гитарист, и он сказал: «Зал меня заводит, это как наркотик». Наверно, для многих людей сцены это так. Но есть одно условие – ты тоже должен завести зал. Чтобы публика аплодировала, выкрикивала восторженные слова. Однажды на нашем концерте композитор Леонид Десятников воскликнул, чтобы, наверно, меня поддержать: «Брависсимо!» Это было приятно. Лампочка, может быть, тоже счастлива, что светит и видит ответно сияющие лица. И она не хочет, чтобы ее выключали. Вот сейчас ловлю себя на том, что в моем воображении всплывает новая сказка.
– Когда вас попросили написать для школьников историю жизни Александра Пушкина, вы что подумали? Что это страшно интересно? Или что сможете это сделать весело и разбить стереотипы?
– Весело? Куда там. Задача была обратить внимание старшеклассников на Пушкина. Я знаю, что человека может разбудить только чужая невыдуманная трагедия. Подростков тоже это касается, они, несмотря на свои проблемы, имеют чувствительные души. Надо было их заставить возмутиться, восстать. Для меня, как и для многих, смерть Пушкина не заживет никогда. Видите, я уже начинаю говорить, как не принято. Но тут не до правил. Мне очень тяжело было писать, я семь раз хоронила Пушкина, каждый из следующих вариантов статьи шел все тяжелей и тяжелей. Терзалась у компьютера, прочтя очередное свидетельство очевидца. Надо тут сказать, что мне очень важен vox populi – глас народа, сплетни, слухи, легенды, домыслы. По пути я наделала ошибок, сама себя казню.
И смешно то, что, едва интернетный Open space запросил у издательства «Лимбус» мою статью о Пушкине, в ответ главный тамошний человек на радостях отправил в Open невыправленный, мой самый первый черновой вариант. Когда я заметила, ЧТО вышло в Сеть, было уже поздно. Однако их редактор Варя Бабицкая мне сказала: «Людмила Стефановна, не переживайте, ваша статья у нас за шесть дней собрала 13 тысяч читателей!»
Теперь четыре позиции у меня живут в интернете своей жизнью под улюлюканье толпы: «Пуськи бятые» с начала инета («что курил аффтар???»), затем уже девятый год то и дело всплывает в ЖЖ «Поросенок Петр» («три гвоздя в лоб аффтару») и теперь неотредактированный вариант статьи о Пушкине.
– Вы так и сыплете смешными, придуманными вами же словами, афоризмами. Как получается мыслить столь неожиданно, парадоксально? Складывается впечатление, что вы это легко рождаете…
– Легко у меня не получается. Писать мне всегда тяжело. «Черный писатель» – так меня называют. Ну потому что темы я беру не такие уж легкие. И взгляд мой вовсе не добренький – если хорошенько разобраться. Когда я пишу рассказ, то я это делаю почти всегда в состоянии аффекта. Прет просто, и нельзя удержать эту информацию. Сродни с тем состоянием, когда человек жалуется, чтобы облегчить свою жизнь, и перекладывает ношу на плечи собеседника. Такое часто бывает, когда вы едете в поезде и вам попадается человек, который рассказывает историю своей жизни, или какая-то бабушка разоткровенничается на автобусной остановке… Я пишу, потому что не могу не писать. И это каторга.
– Может быть, поэтому вы себя морально, психологически разгружаете тем, что придумываете фантастические шляпки, украшения?
– Не знаю, почему я это делаю. Вдруг будто вожжа под хвост попадает – и ты сидишь кряду девять часов и собираешь из бусинок, камешков, бисера узор вот на такую шемизетку. Да, забытое слово – шемизетка. В начале прошлого века дамы моего возраста и чуть помоложе надевали шемизетку, шляпку, каблуки, юбку в пол и утягивались до шести рюмочек. Вот Вера Комиссаржевская. Она была довольно пухлая дама, довольно коротконогая – но таким нарядом, как паранджой, она прикрывала невыигрышные места, и получалось очень неплохо.
– Для кого вы стали писать сказки? Для своих детей? Но дети ваши выросли, а сказки вы продолжаете писать и сейчас…
– Раньше я на ночь всегда рассказывала в детской новую сказку. Читать книжки я не могла – засыпала раньше малышей. Приходилось сооружать сюжеты. Только надо было, чтобы лежащие в пижамках дали мне тему. Если бы было время эти сказочки записать, то с 1970-го, когда старшему сыну Кириллу исполнилось 6 лет, и по 1994 год, когда я сочинила для младших их последнюю сказку, «Спасенный», во время ночной прогулки под луной в Коктебеле, то набралось бы 365 на 24. То есть не на 1001 ночь, а намного больше. Считайте сами. Но времени не было! Записано и опубликовано только несколько сотен сказок.
А ныне я пишу сказки в основном для журнала «Сноб». Когда есть кто-то, кто в тебе заинтересован и прямо заявляет, что нужен новый текст, рука тянется к ручке, ручка к бумажке.
– Можете вы сегодня представить себе ваш тандем с Романом Виктюком?
– Были у нас прекрасные времена. Может быть, что-то вернется. Сейчас Роман Григорьевич хочет поставить к своему 75-летию мою пьесу «Певец певица».
– Когда вы мечтали больше – в детстве, в юности? А может быть, и сейчас?
– Раньше мечты были конкретные, а сейчас они платонические. Я теперь тайно и безнадежно мечтаю о биг-бэнде – большом оркестре. О трубах, кларнетах, саксофонах. Безумно люблю Глена Миллера. Мерещится сцена с красным бархатным занавесом. А пока мы с нашим оркестриком и звукорежиссером Володей Клыковым записываем еще одну пластинку (первая вышла тиражом 100 тысяч), попутно я заканчиваю вычитывать новую книгу, репетируется во МХТ имени Чехова новая пьеса, пишу песенки, стихи, рассказы, иногда акварели. Сшила черное бархатное платье в пол, закончила шляпу с тележное колесо, несколько бархатных колье. Тут уже мечтать не приходится, только успевай. Спать некогда. А напоследок отвечу на вопрос, который я сама себе периодически задаю: как мне в таком возрасте (почти 73 годочка) живется? И отвечу своим стишком из книги «Парадоски»:
Старость – великая эпоха.
Бешенство пола ушло,
И подобие мудрости
вроде на душу снисходит.
В старости одно плохо –
что она похожа на молодость.
То есть тоже с годами
проходит…
