Давайте негромко, но самостоятельно…
Мы во весь голос завидуем европейцам и старательно перенимаем у них внешние формы жизни. А стоило бы позаимствовать у соседей способность к независимому существованию.
Образованное общество в России всегда делилось на группы, основанные на симпатиях к чужеземцам. Англоманы курили трубки и цедили слова сквозь зубы. Франкофилы весело картавили и стремились перелетными стаями в единственное место на планете, достойное человека, – в город Париж. Германофилы не наводняли Берлин, Дрезден, Мюнхен, но закручивали усы остриями вверх и вставляли в глазницу монокль. Как определяли себя приверженцы стилей итальянского, испанского, фламандского, право, сказать не могу. Эти народы привлекали россиян более своим искусством, а не образом жизни. Прорастали, разумеется, еще и славянофилы. Но они так усердно подражали истинным россам, что простой народ принимал их тоже за иностранцев. Мода на русское если и случалась, то заносилась, опять-таки, из Европы. Вспоминается, к примеру, история о том, как наши женщины стали надевать изящные сапожки на каждый день.
А что же другие народы? Нападает ли на них моровое поветрие моды на иностранное?.. Не так давно смотрел я вместе с остальным миром свадьбу британского принца. И зацепило меня случайное упоминание декана Вестминстерского аббатства, который тоже участвовал в торжественной церемонии. Мне показалось странным присутствие католического чина в протестантской стране. Но я тут же вспомнил, что Великобританию населяют не одни пресвитерианцы, квакеры, методисты. Члены королевской семьи по положению своему – приверженцы англиканской церкви. Начало же ей положил король Генрих VIII, тот самый – многоженец. Он не был теологом-реформатором, не чувствовал в себе тяги интерпретировать Слово Божие. Он был политиком, государственным деятелем умным и жестким, вероятно, даже жестоким. Но он хотел править своим государством единолично. Насколько это вообще возможно. Не в одной же России самодержавие ограничивается удавкой, скрученной из форменного шарфа, или серебряной табакеркой. История любой страны знает много способов принудить государя исполнять волю народа.
Генрих VIII хотел быть истинным сувереном, желал, чтобы его государство как можно меньше зависело от прихоти людей, живущих на другом берегу Канала. И он вывел британскую церковь из-под юрисдикции Папы Римского, заявив, что отныне в своем государстве епископов будет назначать король Великобритании. Англиканская церковь, особенно в ее «высокой» ветви, впрочем, сохранила все формы своей предшественницы, но подчиняется она человеку, живущему в Лондоне, а не в Риме.
Наследники Генриха продолжали строить суверенное королевство. Перескочим разом невразумительные времена Эдуарда VI, хлебнувшего, если верить Марку Твену, простонародной жизни, и Марии Кровавой. А вот Елизавета I, современница Иоанна Грозного, прославилась многими свершениями и нововведениями. И среди них был указ, запрещавший британским послам принимать чужеземные ордена. «Я хочу! – грозно заявила королева-девственница. – Я хочу, чтобы мои псы носили только мои ошейники!..»
Если попытаться шагнуть на такую позицию, становится не совсем ясным: с чего же мы все так ополчились на предложенный нам термин «суверенная демократия»? Причем насмешки неожиданно вызвал предикат, а не субъект. Хотя какая демократия возможна в современных многомиллионных и мультинациональных державах?! Республика – да, представительное правление – безусловно, но власть народа в ее прямой форме, какой она была разработана в античном полисе, сейчас может осуществиться разве что в какой-нибудь малой группе вроде товарищества собственников жилья.
А вот суверенным любое государство быть просто обязано. В том смысле, в каком суверенитет подразумевает политическую независимость. Потому что у слова «суверен» есть еще и другое значение – «господин, властитель». Но тогда сочетание «суверенная демократия» представляет собой оксюморон, то есть сочетание понятий в принципе несовместимых. Хотя один из наших радикалов предложил лет двадцать назад забавную формулу: «всенародно избранный царь-демократ». Сейчас он наверняка забыл эту обмолвку.
Что же делать нам, живущим здесь и сейчас? Продолжать ли верить в особенную стать своей страны или все-таки прибегнуть к рациональным методам интеллектуального действия? Я не могу назвать себя англоманом, наподобие, скажем, князя Семена Михайловича Воронцова, но так сложилось, что в школе учил английский, а потому британская культура сделалась ближе и свойственней. И помнится мне, что, несмотря на формально монархический строй, Британия всегда уважала свободу личную. Начиная с XIII столетия, с Великой хартии вольностей, которую бароны вырвали у короля Иоанна Безземельного. «Никогда, никогда англичанин не будет рабом!» – поется в знаменитой английской песне… Эх, нашлись бы и у нас государственные мужи, что сумели бы воспринять не голый смысл этих строчек, а их торжественный и воинственный дух!
Владимир Соболь, писатель, лауреат Государственной премии России
