Василий Бархатов: «Не было бы балалайки – не было бы Мариинки»
В пресс-центре Балтийской медиа-группы состоялась встреча с самым молодым известным российским оперным режиссером Василием Бархатовым. В свои 27 лет он поставил более десятка опер, и только шесть из них в Мариинском театре. Свой первый спектакль «Дневник исчезнувшего» на музыку Леоша Яначека Бархатов осуществил в 2004 году в театре «Геликон-опера» еще будучи студентом музыкального факультета ГИТИСа – РАТИ. Василий говорит, что ни за какие деньги не стал бы делать то, что ему не по душе, и потому для него важны не величина и престижность площадки, не гонорары, которые ему заплатят как режиссеру, а степень свободы и возможность высказаться новаторски. Потому в его послужном списке и «Шербурские зонтики» в петербургском детском музыкальном театре «Карамболь», и спектакль «Разбойники» по пьесе Шиллера в московском Театре им. А.С. Пушкина, и последняя премьера в Мариинке оперы «Мертвые души» Родиона Щедрина.
Василий рассказал о себе и своем творчестве искренне и обстоятельно.
Прыгал по крышам двенадцатиэтажек
Я не был послушным ребенком, рос в двух не очень спокойных районах Москвы – Выхино и Строгино. С ребятами играли в войну камнями, перепрыгивали с крыши на крышу двенадцатиэтажек. Сейчас я понимаю, что запросто мог разбиться, но таков уж был кураж детской глупости.
«Дурное влияние улицы» выправлялось дома. Родители мои – журналист и писатель Алексей Бархатов и мама Надежда, тоже журналист, – дали мне хорошее воспитание. Я рано начал читать, писать, разносторонне развиваться. Казалось, мне тоже была уготована дорога в журналистику.
Но траекторию моего пути изменила… балалайка. Я хотел научиться играть на гитаре, чтобы привлекать внимание девчонок, понимая, что концентрация внимания вокруг человека с гитарой была куда выше, чем вокруг человека без гитары. В Доме детского творчества родителям сказали, что рука у сына еще маленькая, для гитары не годится, и лучше пока отдать на балалайку. В итоге я получил среднее музыкальное образование по классу балалайки. И благодарен своим родителям, что они настояли на этой учебе. Не было бы балалайки, не было бы музыкального факультета, не было бы постановок в Мариинке.
В Мариинке генерируются новые идеи
Благодарен маме и папе за то, что водили меня в хорошие театры на хорошие постановки хороших режиссеров. Потому что если ходить в детстве по этой дурацкой школьной разнарядке в театры – на те спектакли, когда надо во что бы то ни стало заполнить залы, то можно на всю жизнь получить отвращение к театру и испортить свой зрительский вкус. Когда я уже был студентом РАТИ, я для себя решил, что я никогда не буду иметь к таким спектаклям отношение как режиссер.
В 2007 году, когда я поставил второй в своей жизни музыкальный спектакль, в Мариинском театре художественный руководитель Валерий Гергиев начал поиск новых режиссеров, композиторов и художников для проекта «Шостакович в театре», который он готовил в рамках фестиваля «Звезды белых ночей». Искал молодого режиссера, который смог бы интересно поставить оперетту Дмитрия Шостаковича «Москва, Черемушки». Валерий Абисалович позвонил мне и предложил попробовать свои силы. …Так я попал в Мариинский театр. Через некоторое время состоялась премьера, которую потом повезли в Лондон. А меня позвали снова – и я уже сам предложил поставить «Енуфу» Леоша Яначека.
Мне до последней минуты хочется что-то исправить в спектакле. Но я понимаю, что нельзя накручивать людей перед премьерой, когда уже ничего не переделать. Не считаю нужным спрашивать у кого-то о своих постановках. В этом есть какая-то нечестность, неискренность, неловкость – будто напрашиваешься на комплименты. А если человеку не понравилось?
Валерий Гергиев абсолютно мой крестный отец в творчестве. Я точно знаю: если бы не Гергиев, не было бы моих спектаклей. Он смотрит на меня с уважением как на автора. И никогда не позволяет себе пренебрежения. Гергиев – просветитель. Он открывает новых людей для зрителя и для себя. Человек не боится внедрять авангардные приемы. Пусть иногда в зале на экспериментальной постановке сидит четыре с половиной человека. Это обидно, но кто-то же должен это делать – двигать вперед новые оперу и балет. И этот человек – Гергиев. Если все время катать «Травиату» – зритель потеряет интерес к театру.
«Через два инфаркта я стану взрослым режиссером»
Ко мне в театре относятся порой с недоверием: я молодой режиссер. Думаю, только минимум через два инфаркта меня начнут считать взрослым. И потому я не должен ни на секунду останавливаться на репетициях. Взрослый режиссер может красиво закатить глаза, заломить руки и сказать: «Перерыв». А мне нельзя этого делать. Я обязан каждую секунду наполнять уверенностью актеров, что мы идем туда, куда надо. При этом я совершенно не умею ругать артистов, позволяю им фактически все. Да и что я могу сказать взрослому человеку: «Ну что же вы, Иван Иванович!..» И он, как взрослый интеллигентный человек, будет вправе послать меня. Хотя сейчас я иногда вредничаю, тишины прошу, например.
«Атомный Иван» – кинодебют
Скоро состоится мой дебют как кинорежиссера. Снимаю фильм «Атомный Иван». Про людей, работающих в атомной промышленности. Не подгадывал ни в коем случае ни под какую юбилейную дату, связанную с Чернобылем, и Фукусима тут ни при чем. Скорее я, наоборот, снимаю фильм позитивный, хотя освоение атома, понятное дело, связано со смертью. Это как в картине Миндадзе «В субботу» – герой, находясь у реактора, говорит: «Вот машина, четыре колеса. А где же смерть?» Сценарий мы написали вместе с известным драматургом Максимом Курочкиным. Сюжет довольно смешной: к атомщикам приезжает средней руки драматический режиссер, который пытается с ними поставить спектакль про постядерный апокалипсис. Серьезные мужики ходят в театральную студию, играют каких-то гномов, монстров, ядовитую траву. Если без шуток, то у человечества, кроме атомной энергетики, другого будущего просто нет. …В июле съемочная группа сможет оценить, что у нас вышло. Соберемся, посмотрим, выпьем красного вина…
«Коварство и любовь»
24 июня приглашаю на премьеру в театр «Приют комедианта». Спектакль по Шиллеру «Коварство и любовь». Вообще-то я должен был ставить «Портрет Дориана Грея». Год я думал, как это сделать? Но так и не нашел объяснения тому, почему портрет человека меняется, стареет, а человек сам не меняется. Поставить что-то типа «гляди, волшебство какое!» не хотелось. Я понял, что вряд ли это станет моей удачей. Скорее выйдет безделушка. Я позвонил художественному руководителю «Приюта комедианта» Виктору Минкову и спросил: «Примете новую идею: «Коварство и любовь» Шиллера?» Минков ответил согласием.
Мне пришлось значительно сократить пьесу – действие будет длиться час сорок. Сегодня большие форматы очень тяжело воспринимать. Я сузил историю до взаимоотношений молодых людей, которые пишут цветистые речи, признания в любви не в письмах, а в эсэмэсках. Но я все-таки не очень смелый режиссер и у меня не будет того, чего Шиллер не имел в виду. Если персонажу надо кого-то ударить, изнасиловать, то он это делает, но не будет неоправданной лишней крови, поверьте.
Свой театр
Какое-то время назад я думал, что быть вольным стрелком очень хорошо, – сегодня ты в Мариинке, завтра – в Большом, потом в Лондоне... Красивая жизнь. Там-сям. Но я понимаю, что устойчиво развиваться можно только в своем театре. И если бы я создавал, то музыкальный театр. И там шли бы авангардные постановки с музыкой современных композиторов, которых у нас никто практически не знает. Почему в Германии Сергей Невский почитаем? У него было несколько очень удачных проектов в Берлине – а здесь, в России, лишь что-то, иногда. У нас вообще мало знают современных композиторов. В лучшем случае скажут, кто такой Родион Щедрин. Но и его тоже мало ставят. В России засилье старой классики. А в той же Германии ставят 30 процентов современных композиторов.
Почему я пригласил Сергея Шнурова
В оперу «Бенвенуто Челлини» Берлиоза, которую я ставил в 2008 году в Мариинке, я позвал Сергея Шнурова, хотя его совсем не знал. Позвал, потому что Шнур по характеру и поведению очень похож на Челлини. Сергей способен процитировать Юнга, потом за что-то дать в нос, сделать великое произведение искусства, а следом что-то на потребу публике. Скульптор Челлини мог ножиком кого-то почикать, а потом, скрываясь от правосудия, слать папе римскому ювелирное изделие с запиской: «Дорогой папа, я убил одного человека, правда, это был нехороший человек»… И папа прощал Бенвенуто, ведь если это нехороший человек, то убить его – это даже благо… Сережа был очень убедителен в этой роли.
Мы продолжаем не просто общаться, но и дружим семьями – я был свидетелем на свадьбе Сергея, а он стал крестным отцом моей годовалой дочки. Проекты творческие мы постоянно обсуждаем. Например, в фильме «Атомный Иван» будет звучать музыка Шнурова.
Записала Елена Добрякова. Фото Виктории Ламзиной
