Тайна блокадного голодомора
Во время блокады погибли более миллиона ленинградцев. Причем 97 процентов из них – от голода. Это результат не только злодеяний нацистов, но и преступного бездействия ленинградских властей.
В Первую мировую войну обе российские столицы ощутили продовольственные трудности лишь через два с лишним года, в конце 1916-го. После вступления СССР во Вторую мировую войну уже на четвертый день, 26 июня 1941-го, в Кремле состоялось большое совещание под председательством заместителя главы Совнаркома СССР Николая Булганина. На повестке дня стоял один вопрос: введение карточной системы. Дмитрий Павлов, в те дни нарком торговли Российской Федерации, спустя несколько десятилетий вынужден был признать, что в начале Великой Отечественной «имевшиеся запасы продовольствия не могли обеспечить свободную продажу на длительный срок». Так благодаря колхозному строю уже 18 июля в Москве и Ленинграде, Московской и Ленинградской областях, а затем и по всей стране было введено нормированное питание.
В конце 1930-х годов в Ленинград ежесуточно прибывало 250 вагонов с продовольствием. Но крупных запасов в городе не было. Если по нынешним нормам склады, на случай непредвиденных обстоятельств, хранят неприкосновенные продовольственные ресурсы, которых должно хватить в среднем на 90 суток, то к 21 июня 1941-го «запасы на ленинградских базах составляли: муки, включая зерно портовых элеваторов, предназначенное для экспорта, – на 52 дня, круп – на 89, мяса – на 38, масла животного – на 47, масла растительного – на 29».
Рядовые ленинградцы, конечно, не знали этих цифр, которые являлись гос-тайной. Но наученные горьким опытом недавней войны с Финляндией, когда – особенно поначалу – на продуктовом рынке города царил настоящий хаос, они сразу, еще 22 июня, бросились скупать в магазинах сахар, соль, бакалейные товары, консервы, шоколад… Казалось, и властям Ленинграда житейская логика подсказывала необходимость принять все меры для создания в городе продовольственных ресурсов. Однако этого сделано не было. Наоборот, упускались возможности, которые предоставлял случай, и щедро тратилось то, что имелось.
До конца августа даже по карточкам можно было питаться вполне сносно: ежедневно хлеб отпускался рабочим и инженерам по 800 граммов, служащим – по 600, детям и иждивенцам – по 400. И это не считая других видов продуктов. К тому же всю вторую половину лета магазины свободно торговали продуктами по завышенным, так называемым коммерческим ценам. А со 2 августа, по решению Ленгорсовета, открылись две продовольственные базы, на которых продавались «подарки бойцам»; «с этих баз управлению продторгами Ленинграда разрешалось продать до 200 т высококалорийных продуктов – шоколада, какао, шоколадных конфет».
Власти Ленинграда не задумывались о перспективах продовольственного снабжения города до начала осени. Когда в первые недели войны Жданову доложили, что в Ленинград повернули эшелоны с продуктами, направлявшиеся в Германию по договору 1939 года, он распорядился их не принимать. А когда противник, захватив Прибалтику, вторгся в Псковскую и Новгородскую области, все спасенные материальные ценности, в том числе около 3 миллионов пудов зерна, при молчаливом согласии ленинградского руководства были направлены на восток в обход города. Плюс ко всему в течение лета из Ленинграда не раз вывозились продукты для эвакуированных в отдаленные местности детей: так, лишь 7 августа в Кировскую область было отгружено 30 тонн сахара, 11 тонн масла и тонны других продуктов.
Лишь после того, как вражеские войска заняли станцию Мга, горком партии и исполком Ленгорсовета, спохватившись, провели инвентаризацию продовольствия и сырья на базах и в магазинах. Запасы, как выяснилось, были мизерны: муки – на 14 дней, крупы – на 23, мяса и мясопродуктов – на 19, жиров – на 21. И опять-таки: элементарная логика подсказывала – мало взять на строжайший учет то, что есть, надо все это рассредоточить на объектах, которые наименее уязвимы при авианалетах и пожарах. Но и этого не сделали. И в первый же блокадный день в результате вражеской бомбардировки крупнейшие – Бадаевские – склады сгорели дотла. Эти деревянные строения, возведенные в 1914 году купцом Растеряевым, стояли всего в десяти метрах друг от друга и от зажигательных бомб вспыхнули мгновенно.
Уже 2 сентября городские власти вынуждены пойти на первое снижение норм отпуска хлеба, а через десять дней – еще на одно. С 6 сентября в хлеб стали добавлять ячменную, овсяную муку и солод, затем – отруби соевой муки и жмыхов. Уже в середине двадцатых чисел сентября в каждой буханке примеси составляли 40 процентов, а значит, питательные свойства хлеба резко упали. Завозом продовольствия всерьез занялись тоже только с началом блокады. Причем возглавляли эту работу москвичи: сначала Дмитрий Павлов – уполномоченный ГКО по продовольственному снабжению войск Ленфронта и населения города, затем Алексей Косыгин – уполномоченный ГКО в Ленинграде.
…В первые годы после Победы в советской литературе ничего не говорилось о том, почему уже в начале осени 1941-го Ленинград вдруг оказался на пороге голодной смерти. Даже в 1960-е, когда цензура ослабила тугую удавку, неумение городских властей вовремя позаботиться о продовольственных резервах, называли всего лишь ошибками, вполне закономерными при тех обстоятельствах. На самом деле не надо было быть крупным стратегом, чтобы задолго до трагического сентября понять, что может ожидать Ленинград в самом скором будущем. Германская группа армий «Север» с самого начала продвигалась к Ленинграду так стремительно, что ее появление у стен города могло предотвратить только чудо. Очевидное скрыть невозможно. В течение всего июля и августа первого лета войны ленинградские властители не способны были выделить из череды текущих проблем две наиболее главные – массовую эвакуацию и обеспечение продовольственных запасов. В условиях военного времени такие ошибки называются преступлением. И, надо думать, в Кремле это понимали. Не случайно на Нюрнбергском процессе, в отличие, например, от эмигрантского польского правительства в Лондоне, которое представило документ 1942 года «Как немцы убивают голодом Польшу», – советская делегация не стала поднимать вопрос о том, как нацисты морили голодом осажденный Ленинград.
Сергей Ачильдиев
