Владимир Дашкевич: «В России композиторы – бомжи»
Автор музыки ко многим культовым советским кинофильмам считает, что в нашей стране монополисты тормозят и средний класс, и большую музыку
Владимира Дашкевича все знают по музыке к фильмам «Зимняя вишня», «Собачье сердце» и, конечно, «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона»… Но тот, кто захочет узнать о нем побольше, будет удивлен и генеалогическим древом этого человека. Владимир Сергеевич в краткой автобиографии рассказывает, что за его деда в свое время перед царем просил сам Лев Толстой, прадеда в одном из рассказов описал Александр Герцен, а с бабушки художник Василий Пукирев писал героиню картины «Неравный брак»… А еще, отвечая на вопросы о музыке, он всегда расширяет тему.
– Вообще я спокойно отношусь к вопросам генеалогии, – говорит Владимир Сергеевич. – В нашей стране это пустое дело, потому что все разговоры об уважении к предкам, о памяти настолько не согласуются с чудовищной практикой ее уничтожения, что говорить об этом просто странно. Я, кстати, очень спокойно отношусь к русскому народу и даже скорее его недолюбливаю. Я очень люблю русского человека, считаю его интересным, и многое в нем мне импонирует. Но про русский народ я этого сказать не могу.
– Что вас в нем огорчает?
– Раболепие, шаманизм, фанатизм, тотальное обожание власти. При этом я не понимаю, как можно говорить, что во всем виновата власть. Ее никто с Луны не десантировал, ниоткуда не привозил. А если и привозил – то как раз такую, какая нужна была. И совершенно неверно говорить, что народ страдает из-за власти. Народ обожает власть, и народ ее выбирает. Это принцип русской демократии – выбирать не лучшего, а похожего на себя. Поэтому все наши архетипы – Ноздревы, Собакевичи, Маниловы, Плюшкины – все присутствовали в нашей истории в качестве руководителей.
Кстати, это присуще и другим народам. Юнг сказал, что Гитлер – это воплощение коллективного бессознательного немецкого народа. То же самое можно сказать про Сталина по отношению к советскому народу. Это не плохой или хороший правитель, а единственно возможный для такой страны, как наша. И поэтому я не думаю, что ситуация вдруг поменяется и народ выберет какого-нибудь интеллигентного и справедливого человека – этого нет в его ментальности.
– Но все же сейчас в нашей стране все относительно спокойно. Вот даже оперы стали про жизнь клерков ставить – я недавно видела…
– Ставить оперы – это самая тяжелая проверка для режиссера. Оперы в конце своей жизни ставил Станиславский, оперы ставили Мейерхольд, Эйзенштейн. Это была самая сложная часть их режиссерской жизни. Сегодня той фантазии и того равенства художественных потенциалов между режиссером и автором просто не может быть. Режиссеры, которые сегодня работают в музыкальном театре, – это закройщики. Это театр кройки и шитья. Ателье, где просто перешивают костюм, невзирая на то, что ткань лопается, не выдерживает. Там, где были рукава, они делают штанины и говорят, что это новация. На самом деле это как раз свидетельство жесточайшего кризиса вообще всей филармонической культуры, когда сильно снижается уровень исполнительской культуры, когда нет дирижеров, нет классных исполнителей. А вот в Китае сегодня 40 миллионов молодых пианистов, и это факт. У них и огромное количество молодых шахматистов, которые обыгрывают нас под ноль.
Вообще, то, что происходит в нашей стране, – это иллюзия работы. У нас никто не работает, потому что Россия – страна абсолютно монопольного капитала. А чего боятся монополисты больше всего? Конкуренции. Поэтому они тормозят средний класс как могут. Они его превращают в быдло совершенно сознательно. И в том числе искусственно тормозят большую музыку, которая у нас реально существует.
– Но если какой-то композитор захочет написать нечто значительное, он это напишет, невзирая ни на какие «торможения»?
– У нас этой написанной музыки – выше крыши! Все, скажем, знают фильм «Каникулы Бонифация» с музыкой Моисея Вайнберга. Но того, что Вайнберг – один из самых великих симфонистов нашего времени, никто не знает, потому что никто из наших Башметов, Спиваковых и Гергиевых играть его не будет. Потому что они зависят от западных гастролей, они проданы западному менеджменту и западным издательствам.
Вся сетка их выступлений на несколько лет вперед делается западными компаниями. Это мощнейшие структуры, которые захватывают незащищенный русский рынок, выдавливая из него русскую музыку значительно более высокого качества. И вы имеете очень мало шансов услышать музыку Мясковского, Хачатуряна, Бородина, Даргомыжского, Танеева. Зато вам подсунут музыку Регера, Яначека, Пендерецкого и так далее – композиторов далеко не первого сорта, права которых принадлежат западным издательствам.
– То есть на свой, композиторский цех вину не берете.
– Нет. А композиторского цеха у нас в стране не существует. У исполнителей есть защищенная строка в бюджете под названием «Федеральная целевая программа «Культура России», а композиторов в этой строке нет. Поэтому исполнять ныне живущих композиторов могут только сумасшедшие исполнители.
В Швеции, в Бельгии композиторы получают значительные суммы из бюджетной строки на постановку своих индивидуальных проектов. Вместо бессмысленных дорогостоящих музыкальных фестивалей, когда петербургский оркестр едет играть Вагнера в Москву, а московский едет играть Вагнера в Петербург, надо дать деньги композиторам. Потому что сегодня социальный статус композитора просто не существует, это несуществующая профессия.
То, что происходит, – это просто преступление. Вот говорят: «Рукописи не горят, рукописи не горят»… Но все забывают, что это дьявол сказал. У Баха его сыновья сохранили только одну треть его сочинений, а две трети – прекрасно сгорели. И это в Германии, где по отношению к музыке такой пиетет.
– Но давайте теперь немного о хорошем. Как вы в свое время попали на «Шерлока Холмса»?
– Я еще до этого с Масленниковым проработал несколько картин. Сначала были «Гонщики», потом «Сентиментальный роман», потом была «Ярославна – королева Франции» и только после этого – «Шерлок Холмс».
– Он диктовал вам, что он хочет слышать?
– Режиссер всегда диктует композитору. Ничего нового не было и на этот раз. Так или иначе, никто не думал, что это будет из ряда вон выходящая картина. Я с Бортко тоже до «Собачьего сердца» сделал пять или шесть картин. И тоже никто не думал, что «Собачье сердце» будет чем-то из ряда вон выходящим. Это практически непредсказуемо. Хуже нет, когда ты приходишь и тебе говорят: «Это будет нетленка, мы все должны постараться, напрячься». Когда напрягаешься и стараешься – ничего не получается.
– А как вы проникались духом старой Англии? Вижу, дом у вас оформлен соответственно – на стене старинные часы, бра в виде подсвечников…
– Проникаться духом чего-либо – это как раз традиционная для русской культуры вещь. Обратите внимание: когда я говорю, что русская музыка в ХХ веке стала мировым лидером, – в чем это выражается? В том, что мы стали обыгрывать их, европейцев, на их поле. Рыбников обыграл в «Буратино» итальянцев на их поле, Максим Дунаевский в «Трех мушкетерах» французов – на их поле, Гладков в «Бременских музыкантах» обыграл немцев тоже на их поле…
– А вы – англичан!
– Берется стилистика и потом создается произведение, которое кажется английским, немецким или итальянским, а на самом деле это свойство русской музыки – вбирать в себя все.
– Кстати говоря, с английской музыкой – это, пожалуй, самое сложное. Потому что как таковой типичной классической английской музыки не существует.
– А это и не английская музыка. Английская музыка, действительно, довольно-таки холодноватая, она сразу ставит барьер между вами и музыкантами. Она вон там – а вы здесь. В «Шерлоке Холмсе» ничего подобного нет. На сочинение музыки к «Шерлоку Холмсу» потребовалось несколько минут. Так получилось, что я сыграл ее, чтобы режиссер меня не мучил. И играл с ясным пониманием, что ничего хорошего не сыграю. Но тем не менее получилась эта музыка, и Игорь Федорович сразу сообразил и сказал: «Володя, не поленитесь и запишите ее». И он был прав, потому что музыка не была записана. Ее просто не было. Я ее сыграл в тот момент, когда он очень сердился, что я ничего не делаю. Так она и произошла.
Я не думал: английский стиль или еще какой-то – это мне и в голову не приходило. И об особенностях образа Шерлока Холмса я тоже не думал. Хотя книжку я любил в детстве. Нельзя сказать, что это была моя настольная книга, но как-то она в памяти отложилась. Кстати, сейчас один из моих новых больших проектов – проект уже готовый, в клавире, – это балет «Шерлок Холмс», где главной героиней будет Баскервильская собака, она же женщина-оборотень.
– Есть желающие это поставить?
– Мы, композиторы, в нашей стране как бомжи и не должны ни на что претендовать… А на самом деле мы бы могли дать такие «Русские сезоны», которым бы позавидовали их устроители столетней давности. Потому что сегодня есть такая музыка, которая может потрясать людей, и есть такие композиторы. Пока еще есть.
Беседовала Алина Циопа. Фото ИТАР-ТАСС
