«В 40 лет играть Нину Заречную нельзя»
Актриса Александра Захарова рассказала, почему теперь предпочитает возрастные роли и как ей работается под руководством отца
Дочь режиссера Марка Захарова и одна из ведущих актрис «Ленкома» Александра Захарова запомнилась российскому зрителю много лет назад по эпизодической роли в «Формуле любви» – роли селянки, которую герой Семена Фарады звал на сеновал. Фразы этого эпизода стали крылатыми, а актриса стала ассоциироваться у зрителя (особенно того, который не видел ее на театральной сцене) с образом милой, доброй, простой и открытой девушки. Сегодня Александра Захарова по-прежнему доброжелательна и открыта, только грусти в глазах стало больше. Позади множество серьезных ролей, и в некоторых из них петербуржцы могли ее видеть во время недавних гастролей.
– Александра Марковна, перед началом нашей беседы вы говорили, что переходите к возрастным ролям…
– Да, вы знаете, я ушла от некоторых ролей. Я играла в «Чайке» Нину Заречную и отдала эту роль Алле Югановой. Потому что я считаю, что и Заречная, и Офелия, и Джульетта должны быть молодыми. В 40 лет играть Нину Заречную нельзя. Она молода. Я поняла, что не могу. В Австрии купила себе соломенную шляпку стиля модерн для этой роли и подарила ее Алле Югановой – на удачу, чтобы у нее «все случилось». Но «Чайку» теперь сняли. Потому что не стало Олега Янковского, и Марк Анатольевич решил, что этот спектакль не сможет жить дальше. Олег Иванович потрясающе играл Тригорина, грандиозно!
– В последние годы театр пережил ужасные потери…
– Наш репертуарный театр и то, как его организовывает Марк Анатольевич, это завод. Это фабрика, которая должна выживать. И у нас очень сильное следующее поколение – Сергей Степанченко, Дмитрий Певцов, Виктор Раков, Александр Лазарев, Наталья Щукина, Мария Миронова. Вы видите, я перечисляю очень известных людей! Театр жив, более чем жив. Да, мы потеряли Олега Янковского, Александра Абдулова – это очень тяжелые утраты. Но тем не менее наш театр не строился на двух актерах. Другие театры (мне не хочется их называть) так создавались, там было два имени, их не стало – и не стало театра. У нас разные актеры и, слава Богу, театр живой. Недавно мы выпустили памяти Олега Янковского замечательный спектакль «Вишневый сад», премьера которого прошла в Петербурге с большим успехом. В нем на сцену с Леонидом Броневым выходят актеры совсем молодого поколения. Ну и спектакль «Пер Гюнт» – мне кажется, удивительно молодой, яркий, бурлящий, очень эмоциональный, очень поэтический. Это не бытовая история, а романтический рассказ – замечательный, остроумный. Там, может, нет каких-то реприз, к которым привыкли в «Кривом зеркале», в театре Петросяна. Но есть завуалированный юмор, который, например, мне дороже.
– На своем сайте вы назвали себя «обывателем». А в чем вы видите для себя смысл жизни?
– Это самый сложный вопрос. Это как раз тот вопрос, который ставится в спектакле «Пер Гюнт»: «Зачем мы пришли сюда? Для чего мы родились? Что будет за этой чертой? Есть ли точка невозврата?» Прожить жизнь заново невозможно, и, наверное, надо жить набело с самого начала. Кто-то сказал, что жить надо «чуть-чуть над землей», «чуть-чуть на цыпочках» – с молитвой, верой в душе. Как раз этот вопрос стоит в пьесе «Пер Гюнт»: что важнее, поплыть куда-то за моря и искать там счастье или остаться? Оказывается, счастье – в доме, и, может быть, лучше попробовать сделать жизнь своих близких не такой тяжелой, помочь им? Может быть, как это ни банально звучит, построить дом, вырастить дерево, детей – иногда гораздо важнее? И прожить жизнь «с прямым позвоночником», чтобы кому-то стало легче?
– Вы для себя эти истины приняли?
– Да. Я же никуда не уезжаю. Я живу здесь, работаю в одном и том же театре. К счастью.
– Вы работаете со своим отцом. Вам никогда не бывает за него неудобно перед актерами, которых он, может быть, распекает?
– Никогда! Более того, я вам скажу: у него нет режиссерского образования, он окончил актерский факультет и был распределен в Пермь артистом и побегал долгое время в массовке. И он любит актеров. Он подает каждого актера как подарок. У нас актеры играют крупным планом, и это очень ценно и редко. Знаете, обычно же в театрах все средним планом на сцене, а у нас есть крупные планы.
– Хорошо ли для вашей карьеры то, что вы играете только в этом театре?
– Актер – профессия сложная, калечащая – физически и морально. И самое главное для артиста – попасть к Режиссеру. Ведь Иннокентий Смоктуновский долгое время ночевал под сценой, под какой-то лестницей, пока его не увидел Георгий Товстоногов. Вот Товстоногов – вы посмотрите, скольких актеров он раскрыл. Все лучшие актеры вышли от Георгия Александровича из БДТ! Поэтому для актера важно попасть к режиссеру. А я родилась в семье режиссера.
– Но вас же в пять театров звали!
– Да, звали. Но я хотела работать в «Ленкоме». Мне было все равно – в массовке или нет, и я в свое время отходила в массовке около 10 лет. Думаю, что мне все равно повезло. Повезло, потому что я у большого режиссера, у великого, который ставит разные спектакли. «Чайка» и «Юнона и Авось», «Пер Гюнт» и «Вишневый сад» – это полярно противоположные произведения, но все они – с лицом Марка Захарова. Это как его нота, его мелодия. Во всех спектаклях.
– Что же это за мелодия?
– Отвечать на этот вопрос – дело зрителя или критиков. Но своя определенная нота есть. Нота тоски. И во всех произведениях Захарова обязательно есть выход «в космос», в жизнь и обязательно светлый луч.
– Вы пришли к новым ролям – для этого должно было что-то произойти в жизни…
– Жизнь для того и существует, чтобы что-то менялось. Но я не могу сказать, что мои взгляды на жизнь и мировоззрение кардинально поменялись. Например, я поняла, что, как сказал наш классик, у природы нет плохой погоды. И когда идет дождь, я радуюсь. И когда светит солнце – тоже радуюсь. Поэтому меня стала устраивать любая погода. А так, чтобы что-то поменялось кардинально, – нет: я всегда видела, что много людей несчастных, что, к сожалению, только в России есть брошенные дети, есть детдома – это только в России, этого больше в развитых странах нет нигде. Есть какое-то неуважение к пожилым людям. Есть бездомные собаки, которых не может быть в цивилизованной стране. И вообще страна, цивилизация, уровень государства определяется по бездомным животным. Не должно этого быть. Но я не политик…
– Вы, кажется, научились самому главному в жизни – радоваться каждому дню.
– Нет, это мудрость. Меня, к сожалению, многое не устраивает, и я часто злюсь. А это мудрость – когда человек радуется.
– И как к этому прийти? Нужно себя останавливать, в какие-то моменты говорить «стоп»?
– Да. Думаю, что выдюживает в этой жизни интеллект. Любой талант можно погубить, а интеллект – нет. Книжки читать, думать. Как Жванецкому его мама говорила: «Думай что-нибудь».
– Если бы вы могли, что бы изменили в современном зрителе?
– Может быть, я не очень понимаю современного зрителя. Но зрителя, который приходит в наш театр, я люблю. Даже если что-то не нравится, даже если приходит кто-то разъяренный и выражает недовольство – это все равно хорошо. Значит, театр не оставляет равнодушным. А жаловаться на молодое поколение – это уже старость.
– Хочется же, наверное, чтобы зритель телефоны выключал?
– Да, это грустно: мобильные телефоны действительно звонят. Но это, может быть, потому, что человеку не очень интересно…
– Погодите, если «неинтересно» – это, выходит, вина театра?
– Ну, тогда есть вина Льва Николаевича Толстого: что же он написал такой роман «Война и мир», который сейчас приходится адаптировать? А Достоевский – зачем понаписал столько книг? Кому-то и это читать скучно. Я думаю, что наш театр все-таки интересен. Но надо быть интересным для всех: чтоб и зритель, который пришел первый раз в театр, обрадовался, и заядлый театрал что-то увидел новое для себя. Нельзя, на мой взгляд, ставить спектакль: «Вот я такой странный, это для меня, а если вы меня не поняли, так и идите вы отсюда, недоразвитые, глупые и малообразованные!» Это неправильно. Зрителю не хватает хороших режиссеров, ведь театр – это режиссер. В первую очередь. Когда нет лидера-режиссера, самый замечательный актер становится не очень интересным. Я помню, как приезжал Лев Додин со спектаклями «Братья и сестры» и «Дом», – я так плакала… Помню, что я еще так плакала у Эфроса на «Брате Алеше»...
– Не ругаете себя за способность так растрогаться?
– Я думаю, что это совсем неплохо. Все-таки человек молод до тех пор, пока он умеет удивляться, радоваться бабочкам, цветам... Знаете, как удивительно: у меня две собаки, одна из них – эрдель, большая, так вот она смотрит в небо, на звезды. Она бегает за бабочками, а когда бабочка сидит на одном месте – она ее нюхает. У меня это вызывает изумление. Мне не кажется, что это уж очень умное, интеллектуальное животное, но когда она смотрит на звезды или на пролетающие самолеты – это удивительно.
Беседовала Алина Циопа
