ХУДОЖНИК ИЗ ГУЛАГА

Завтра – День памяти жертв политических репрессий

НАВСЕГДА запомнил я тот день. За окном, над  заливом, сияло солнышко, но  я солнышка не видел. Потому что здесь, в мастерской, меня со всех сто­рон обступал  у ж а с... Этот ужас был и в огромных глазах, где вместо зрачков – отражение ружейных стволов, а на лбу – колючая проволока. Секунда до смерти... И в лицах зэков, сжатых на нарах лагерного барака страшными тисками: с одной сторо­ны – фашистская свастика, с другой  – серп и молот… И в вопиющих о пощаде искажённых ртах, протянутых с мольбой костлявых, изломанных ладонях...

Помню: седой человек отложил кисть в сто­рону. Невидящим взглядом смотрит в окно. Чтобы изобразить  такое, модель ему не требовалась. Потому что всё это было с ним самим. Потому что всё это запомнил на всю жизнь…

***

  ДУМАЛ ЛИ он, питерский мальчишка, что когда­нибудь загремит по той самой, беспо­щадной «пятьдесят восьмой», о которой взрослые говорили шёпотом? Ну, в самом деле, за что ему может выпасть такая участь? Жить мальчишка старался честно. Гордился отцом – участником двух революций, политкаторжанином. А еще тем, что на войне отца за храбрость отметили Геор­гиевским крестом и кортиком. Мальчишка писал рассказы (их даже печатали в «Костре» и «Ленинских искрах»), рисовал. Благодаря Дому художествен­ного воспитания побывал и «у Пушкина», в Михайловском, и на Беломорско­Балтийском канале. На канал имени товарища Сталина юных экскурсантов вёз пароход «Карл Маркс». Там ссыльные казались им выходцами с того света. До сих пор помнит, как неуют­но было, когда смотрел на  адскую щель, которую про­грызли в земле семьсот тысяч зэков:  «Кругом деревянно, как  в гробу... Чур меня!..»

  После первой блокадной зимы мальчишка весил двадцать восемь килограммов. Когда его эвакуировали через Ладогу, сопровождавшие думали: «Живым не довезём...» Но он выдюжил. А потом окончил школу авиамехаников и отпра­вился на фронт. Сто двадцать боевых вылетов штурмовиков Ил­2 подготовил сержант Лапицкий... Рассматриваю пожелтевший любительский сни­мок: Савелий вместе со старшим механиком и летчиком подводят под крыло бомбу, на которой намалевано: «9 мая»  – да, они войну закончили позднее, 11го...

***

  СЛУЖБА продолжалась и после Победы – в Прикарпатье, в редакции армейской газеты «Крылья Родины». Там в конце сорок восьмого военного корреспондента Лапицкого и аре­стовали. Без всяких объясне­ний. Отобрали боевые медали. Бросили в одиночку – на полго­да, без единой прогулки. До­просы начались лишь после одиннадцати дней голодовки. В вину ставилось всё – случайно оброненное слово, обычный солдатский трёп, письма домой с бесхитростной критикой казарменного быта... Наконец,  приговор: десять лет лагерей плюс пять – лишения прав, тo есть – ссылка…

  Дальше – тринадцать этапов, четыре тюрьмы, лагерь за По­лярным кругом: знаменитая стройка № 503. Здесь, в мошкариной тундре, сооружали безумную «сталинку», официально  – трассу из Салехарда в Игарку, а на самом деле – «дорогу в никуда»: рельсы, проло­женные за день, уже ночью всасывало болото. Чистая туфта на трупах... Но снова и сно­ва зэк Лапицкий разгружал платформы с песком, валил лес, пилил бревна, трамбовал насыпь... И еще втихаря рисовал товарищам по несчастью их портреты... Потом, когда после смерти Сталина (зэки ликовали: «Ус откинул копыта!») безумную стройку закры­ли, когда к концу пятьдесят четвертого Лапицкого из «зоны» наконец выпустили, некоторые из этих портретов он вынес на волю...

  Однако в родной город питерцу хода всё равно не было. Еще пять лет мытарили его, пока не добился полной реа­билитации...

***

  МОЖЕТ ЛИ забыть обо всем этом?.. Долгие годы показывать на выставках «лагерные» листы ему, естественно, не позволяли. Увы, отечественный ГУЛАГ – не в тех, конечно, масштабах, но – продолжался. Возникали новые «культы» и «культики». Свершались новые преступления. Страна Октября неслась к пропасти, а гимны в ее честь звучали всё громче, всё величественней. Мог ли художник к подобному оставаться равнодушным? Вот и проступали на его листах истощенные лагерем лица, стаи черных ворон, колечки из ста­линской трубки, свивающиеся в зловещую цифру – 40 000 000... Вот и появлялся плакат «По ленинским местам», где эти самые очень известные «ленинские места» открывались вдруг совсем поновому: Петроград – «Большой дом», Моск­ва – Лубянка, Шушенское – Енисейлаг, Симбирск – Волголаг... Вот и возникала изпод его кисти фигура Брежнева с охотничьем ружьем – на фоне сте­ны, залитой кровью: Афгани­стан... Конечно, представить  такое  на суд зрителей тогда было нереально. Но обком порой не позволял Лапицкому выставлять и, казалось бы, вполне невинные работы: «Плакат с Исаакием? Нечего  изображать церковь!.. Портрет художника Каплана? Обойдемся без еврея!..»

***

  КОГДА пришли новые вре­мена, стал работать с новой мощью. Часть этих листов составили выставку «Я пережил архипелаг ГУЛАГ», которая в нашем городе стала событием. Вот лишь несколько строчек из «Вечернего Ленинграда»: «Нет злобы в работах Лапицкого. Нет ненависти «аз воздам». Горечь есть, сострадание. Обращение к людям, чтобы не повторили сталинщину с ГУЛАГом, застой с урезанными языками и преступной «малой» войной. И посмотришь плакаты – содрогнёшься и услышишь призыв. Так велика сила этих документальных свидетельств, принявших страстную публицистическую форму…» Впервые его искусство вырва­лось и за пределы оте­чества – в Польшу, в Канаду. Там, в Торонто, газета писала: «Художник Лапицкий своими работами мастерски показал нам весь ужас жизни внутри ГУЛАГовской системы…» 

  Но дома было всё тревожнее, и он реаги­ровал на это остро. Вот, например, один из его плакатов 1991 года: Горбачев с платочком, на котором страш­ные узелки – Карабах, Тбилиси, Баку, Ош, Фергана, Вильнюс, Рига... В ту пору художник до конца познал силу своего искусства, радостно признавался: «Плакат сей­час – как оголенный нерв общества. От него током бьёт!».

  Именно так – током! – бил его плакат «Долой хунту!» (вместо буквы «х» – фашистская сва­стика), который Лапицкий написал в то черное девятнадцатое августа. Принес в Ленсовет и оставался там двое суток: делал другие плакаты, транспаранты, которые потом люди поднимали над Исаакиевской площадью, над Дворцовой... Жаль, что тогда же, 19го, весь двадцатипятитысячный тираж другого его плаката (Сталин грозно вопрошает с листа: «Ты остался в КПСС?») перепуганное типографское начальство «на всякий случай» пустило под нож...

***

  И ПОЗЖЕ его искусство оставалось таким же – как оголенный нерв. Главная боль: только бы не воцарился на родной земле свой, оте­чественный фашизм! Ведь тогда – возврат к сталинщине, к ГУЛАГу, а что такое ГУЛАГ – это седой художник, увы, познал сполна.

  Поэтому работал буквально на износ – и в мас­терской, и за ее стенами, в Ассоциации жертв необоснованных репрессий. Жил воистину чужими бедами. А   сам, бессребреник, долго не мог добиться от собеса положенной по закону – за выпавшие страдания – денежной компенсации – только потому, что арестован был на Украине, а освобожден – в России, гражданином которой вот уже восемьдесят семь лет является.  

  Наконецто, с огромным трудом, «неразрешимую» проблему одолел… Но от мастерской  пришлось отказаться, ибо нынешняя стоимость охраны этого помещения по отношению к размеру его пенсии оказалась абсолютно неподъемной. Да и добираться из дома, что на Пискарёвском проспекте, сюда, в Гавань, ему, в столь почтенном возрасте, стало трудно… Вот и заняли бесчисленные  плакаты, а также  картины, эскизы, рисунки все домашние углы, вплотную обступили кровать. Там же и мольберт… А ведь могли бы найти достойное место в Музее ГУЛАГа, которого в СанктПетербурге, увы, до сих пор не существует, – и  художника  сей факт печалит чрезвычайно… 

Одна радость: некоммерческое партнёрство «Авторское общество «Артефакт» и издательство ЗАО «Голанд» недавно выпустило  великолепнейший альбом заслуженного художника России Савелия Яковлевича Лапицкого «Я из ГУЛАГа», где в самом начале значится: «Памяти лагерников, фронтовиков, блокадников». Там на почти двухстах листах – страстный рассказ не только о проклятой сталинщине, но и о сегодняшней России. А вообще это, как сказал один умный человек: «Исповедь представителя поколения, прошедшего через всё зло XX века».  Медленно перебираю страницы – и снова свинцово наваливается на меня, хватает за самое горло  тот самый у ж а с, который когда­то уже испытал в его мастерской…   

 

Лев Сидоровский