Глава ВЦИОМа Валерий Федоров: «Средний класс в России сейчас очень обеспокоен»

Ведущий социолог России – об общественных настроениях перед выборами и отношении к модернизации

 

Генеральный директор Всероссийского центра изучения общественного мнения Валерий Федоров руководит старейшей и наиболее известной российской компанией, проводящей опросы общественного мнения. Она использует широкий спектр исследовательских техник, представленных в социологической практике: личные интервью, телефонные интервью, фокус-группы, опросы экспертов… В беседе с корреспондентом «НВ» Валерий ФЕДОРОВ рассказал о настроениях в обществе и политических раскладах в стране перед выборами, а также о том, почему россияне не удивились рокировке в «тандеме» и за что средний класс обиделся на власть.

 

– До выборов в Госдуму остается меньше месяца. Каков расклад политических сил на сегодняшний день? Как могут распределиться голоса на выборах?

– Рейтинги на данный момент выглядят следующим образом: «Единая Россия» может набрать порядка 44 процентов, примерно 12 – КПРФ, около 9 – ЛДПР и почти 4 процента – «Справедливая Россия». Это то, как люди отвечают нам на вопрос: «Пойдете ли вы на выборы, и если да, то за кого будете голосовать?»

Помимо рейтингов, мы занимаемся прогнозированием, в ходе которого задаем респонденту около 10 вопросов – за кого он голосовал в прошлый раз, всегда ли он ходит на выборы, каким партиям симпатизирует и т. д. Таким образом, мы получаем полное досье на каждого нашего респондента и на его основе уже можем прогнозировать, как он на самом деле проголосует. А еще мы опрашиваем политологов и политтехнологов, непосредственно следящих за кампанией, и просим их дать по каждой партии свой прогноз.

Опыт выборов 2007 года показал, что прогноз по схеме «массовый опрос плюс экспертный прогноз» дает в совокупности результат, более близкий к реальным итогам выборов, чем прогноз, построенный только лишь на опросе населения. На выборы 4 декабря наш прогноз таков: «Единая Россия» набирает 54 процента голосов, коммунисты – порядка 17, ЛДПР – около 13 и примерно 8 наберет «Справедливая Россия».

– Значит ли все это, что россияне в целом довольны положением дел в стране? Или здесь другие причины?

– Вопросом, почему люди голосуют так или иначе, занимается целая отрасль, которая стоит на стыке социологии и политологии, – это электоральная политология. Существует много теорий, одна из первых, которая существует уже более полувека, состоит в том, что люди голосуют в зависимости от того, как они оценивают экономическую ситуацию в стране. Если при прежней власти был экономический рост, то избиратели поддерживают ее, если при ней был спад, то голосуют за новых лидеров.

Но это лишь одна из теорий, и во многих случаях она не подтверждается. Я думаю, она не подтвердится и у нас, так как наша страна пережила кризис и еще из него не вышла. Тем не менее тот прогноз, о котором я сказал, все же показывает, что большинство голосов будет отдано за правящую партию. В ее пользу работает несколько обстоятельств. Прежде всего то, что это самая крупная партия и ее возглавляют самые популярные политики страны – президент и премьер. Если пользоваться футбольными терминами, это единственная партия, которая входит в суперлигу, где, кроме нее, больше никого нет. Это уже дает ей большие преимущества.

– Как новость о том, что Путин пойдет в президенты, а Медведев – в премьеры, восприняли в обществе и как она повлияла на рейтинги их обоих?

– Вся «прогрессивная общественность» последние месяцев восемь терзалась вопросом, что же будет дальше. Порой дело доходило даже до истерик. И вот интрига разрешилась. Однако для большинства россиян никакой интриги не было. ВЦИОМ неоднократно спрашивал избирателей, пора ли уже объявлять, кто будет следующим президентом, или еще нет. И каждый раз мне отвечали – нет, не надо объявлять, потому что времени еще много, дайте нам пожить спокойно. Дело в том, что выборы для большинства наших соотечественников – это некий ритуал, в котором прагматического смысла не очень много. Только каждый пятый считает, что от итогов этих выборов что-то серьезно зависит и, проголосовав, он может повлиять на развитие страны.

Кроме того, для большинства разницы между Путиным и Медведевым, по большому счету, нет. Они воспринимаются как члены одной команды – один постарше и авторитетней, второй – помоложе и полиберальней, но оба птенцы одного гнезда. Конечно, есть люди, которые только за Путина, но не за Медведева, и наоборот. Но это периферийная прослойка, корочка на пироге общества. Большинство же готовы поддержать того и другого в зависимости от того, как они договорятся.

Здесь действует и фактор исторической памяти. Только за последние двадцать лет у нас были два эпизода, когда наши вожди серьезно ругались, и каждый раз это заканчивалось трагически. Первый – это 1990–1991 годы – Горбачев против Ельцина, все закончилось распадом СССР. Второй эпизод – 1992–1993 годы – Хасбулатов против Ельцина, тогда все закончилось расстрелом парламента. Поэтому наши избиратели, в отличие от западноевропейских, считают, что борьба властей – это не гарантия свободы, а, скорее, риск коллапса, хаоса, смуты. И ничего подобного для России они, естественно, не хотят. Поэтому реакция общества на «рокировку» была очень спокойной – 55 процентов вообще заявили, что они думали, что так и будет. И только для 12 процентов это был полный сюрприз.

– Чем запомнятся россиянам времена президентства Медведева?

– Два крупных события, которые связываются с президентством Медведева, – экономический кризис, наступивший буквально через полгода после его избрания, и война на Кавказе, которая опять-таки была в августе 2008 года. Что касается кризиса, то укрепилось мнение, что он был не рукотворный, как, например, дефолт 1998 года, а пришел к нам из-за рубежа, поэтому на рейтингах наших вождей он сказался слабо. Да, было некоторое снижение, но довольно умеренное. Наша власть очень много сделала, чтобы облегчить влияние кризиса: программа по борьбе с безработицей, поддержка моногородов, финансирование общественных работ, кредитование крупных предприятий и т. д. Все это люди заметили. Что касается войны на Кавказе, то именно в это время был зафиксирован самый высокий рейтинг за всю историю российского президентства – выше не было никогда. Это означает, что Медведев действовал в согласии с настроениями людей.

О чем еще вспоминают люди в связи с президентством Медведева? Конечно, о реформах. Например, реформа МВД. Она необходима, так как все понимают, что эта структура уже не может находиться в прежнем виде. Но пока отношение к этой реформе настороженное и даже подозрительное. Особенно в связи с переименованием милиции в полицию: власть хотела осуществить ребрендинг, который должен повлиять и на самих полицейских – «вы теперь другие, действуйте иначе», но люди прочитали и услышали это прямо противоположным образом – «мундиры поменяют, а все прежнее останется». То есть в российском обществе есть установка, что реформы – это не замена плохого хорошим, а замена плохого еще худшим. Поэтому любая реформа в России вызывает отторжение, даже тогда, когда власть затевает ее для того, чтобы потрафить общественным настроениям.

– Будет ли Владимир Путин на посту президента продолжать те направления госполитики, которые начал Дмитрий Медведев?

– Надо перемены не только продолжать, но и активизировать. Есть и целый ряд новых тем, например пенсионная реформа. Очевидно, что наш бюджет не выдерживает нынешней нагрузки и рано или поздно придется повышать пенсионный возраст. Лучше рано, так как есть возможность сделать это все мягко, повышая пенсионный возраст каждый год  на месяц или на два, а не сразу на несколько лет. Во многих странах, кстати, именно так и делают. Но это политически проблемно. Очевидно, что бюджетники, как и пенсионеры, – основа электората «Единой России», и проводить непопулярные реформы особенно в предвыборное время – очень тяжелый выбор. Есть целый ряд таких острых тем, заниматься которыми – это не вопрос желания или нежелания Путина, а неизбежность. Кроме того, Медведев никуда не уходит, более того – он сформирует правительство, а значит, его реформы продолжатся.

– Чего ждут от Путина – возвращения в «стабильные нулевые» или нового социально-политического проекта, движения вперед?

– Страна у нас большая и разная, поэтому сказать, что все ждут только одного, как в конце 90-х, нельзя. Тогда все желали одного – чтобы кошмар кончился. Это и сформировало феномен Путина, который пришел и сказал: «Все, кончилось, живем спокойно». И показал, что может что-то реально изменить. И поэтому стал самым популярным политиком. Сегодня ситуация другая: кризиса нет, но восстановление нашей экономики, ее темпы роста слишком низкие, чтобы создать у людей ощущение, что завтра будет лучше, чем сегодня, а сегодня лучше, чем вчера. У нас всего 3,5–4 процента роста в год, а может быть, и еще меньше, потому что начинается вторая волна глобального кризиса. Этого слишком мало, чтобы все почувствовали фронтальное улучшение, чтобы возник общественный порыв.

В 2007 году, когда у «Единой России» был исторический рекорд в 64 процента голосов, в экономике страны был 8-процентный рост. Все понимали, что экономический подъем – не только для «богатеньких буратин», но для всех. Государство изымало средства у компаний через налоги и распределяло бюджетникам, поднимало пенсии, росли и зарплаты. Рынок кадров перед кризисом был перегрет, все работодатели кричали, что выпускник вуза, еще ничего не умеющий, приходит и просит зарплату в 2000 долларов, и на меньшее он не согласен.

– Кризис поумерил аппетиты?

– Верно, сегодня такого нет. Индексация зарплат госслужащим проходит впервые за два года, пенсии поднимаются, но инфляция этот рост нивелирует. Это не дает такого политического эффекта, как раньше, потому что пенсионеры тоже умеют считать – мне подняли пенсию на 5 процентов, зато тарифы ЖКХ выросли на 15. Люди, вместо того чтобы исполниться благодарности, наоборот, испытывают отторжение. Мы зависли в таком состоянии, и это самое опасное. Кроме того, год с середины 2010-го до середины 2011-го был очень тяжелый – пожары лесные, дожди ледяные, катастрофы одна за другой, теракты. В этой связи очень тяжелый информационный фон. То есть новости плохие превалируют над хорошими, это задает соответствующий градус предвыборной атмосферы.

– Как себя чувствует сегодня наш средний класс?

– Наш средний класс – это где-то 20–25 процентов населения – сейчас очень ворчлив и раздражен на власть. Основная причина – кризис, который сильно ударил именно по этому слою населения. У многих были кредиты на квартиры, машины, и их же первыми поувольняли и посрезали зарплаты. Шок был для них довольно сильный, даже более сильный, чем для бедных, которые уже привыкли жить плохо, и притязания у них пониже. А вот для среднего класса, который был авангардом нашего экономического и социального развития, это стало сильным ударом. Средний класс не понимает, что происходит, так как он лишился перспективы, которая у него была до кризиса. Жить в относительно сытом государстве, но в застое без будущего – худшая пытка. Эти люди еще не дошли до предпенсионного возраста, но думают уже о том, как сохранить нажитое. Они более всех ощущают низкий экономический рост в 4 процента, поскольку если бы он был 8 – то они бы все прыгали от счастья, говорили, как все прекрасно, покупали бы новые машины и брали новые кредиты. Увы, сейчас им в большинстве не до этого.

– В последнее время власти много говорят о необходимости остановить утечку человеческого капитала из страны. Насколько популярны сейчас в стране чемоданные настроения? И какова их динамика за последние годы?

– ФМС говорит о том, что у нас отток порядка 50 тысяч человек в год – это немного, особенно по сравнению с 90-ми годами. Но ФМС не фиксирует важные вещи. В СССР отъезд за границу – это отъезд в один конец. Назад ты не вернешься – железный занавес, два мира, разные жизни. Сегодня все иначе. Ты можешь работать в Калифорнии, при этом иметь квартиру в Москве, кому-нибудь ее сдавать, летать по три раза в месяц туда-сюда, постоянно общаться по скайпу с родными и ментально находиться все-таки в России. Более того, ты необязательно отъезжаешь в какое-то конкретное место – сегодня ты нашел работу в Германии, завтра тебе все надоело – и ты поехал в Таиланд и полгода живешь там, а потом получил выгодное предложение и вернулся в Россию, и так далее. Сформировался тип глобальных русских, точно так же как глобальных украинцев, британцев и т. д., которые уже не мыслят себя вне большой планеты. Это весьма активные, образованные и адаптивные люди. И так происходит не только в России. Уезжают и из Индии, и из Китая, и из Британии, откуда, кстати, сейчас идет большой отток.

Наша проблема не в оттоке населения, а в том, что встречное движение, приток у нас недостаточно большой и приезжают при этом не самые квалифицированные и образованные люди. Мы должны наладить качественный приток людей к нам, и тогда наше культурное достояние, экономический рост, социальное развитие будут от миграции не стагнировать, а, наоборот, – активизироваться, как, например, это происходит в США.

– Модернизация России пока не приносит ощутимых плодов. С чем это связано – элита проводит ее неправильно или народ не хочет работать?

– Модернизация, по сути, это другое обозначение слова «реформа». Три четверти россиян считают, что модернизация нам нужна во всем. Нельзя сказать, что у нас есть элита или президент, которые хотят модернизации, и народ, который желает только того, чтобы от него отстали. Вопрос в том, как эту модернизацию проводить и что при этом должен делать каждый. Власть пытается давать установки – ты должен создавать новые проекты, повышать квалификацию, но это все же общие слова, обращенные к узким прослойкам населения, в первую очередь к молодежи. Но, кроме молодежи, у нас еще 70 процентов населения, которые тоже должны как-то реализоваться. Однако они пока не видят, куда нужно двигаться. В результате население смотрит на модернизацию так: она, конечно, нужна, пусть власти ей занимаются, а мы будем вкушать ее плоды, если что-нибудь получится. Поэтому кризис идеи модернизации как раз таки состоит в том, что общество пока не поняло, какую выгоду оно может получить от этого процесса и как конкретно в него включиться. Поэтому все сидят и ждут, сколько еще государство выделит денег на очередной модернизационный проект.

– Сейчас неспокойно почти на всех континентах – бурлит Европа, Ближний Восток и даже Америка, где манифестанты пытаются захватить Уолл-стрит. Грозят ли подобные марши протеста России?

– Во-первых, Россию еще не накрыла вторая волна кризиса, и на фоне тех же европейских стран наш экономический рост в 4 процента – хороший показатель. С другой стороны, а кто эти протесты будет организовывать? Во всем мире их организуют либо политические партии, либо профсоюзы, либо новые общественные организации, которые действуют через интернет. Политические партии у нас очень далеки от народа и думают только о том, как занять побольше мест в парламенте. Что касается профсоюзов, то они в подавляющем большинстве работают только на директоров предприятий, и их задача – не отстаивать интересы трудящихся, а не допускать никаких выступлений. А независимые профсоюзы у нас быстро душат.

Еще один важный момент – мы с советских времен были коллективистским народом, но примерно в 70-х годах, в застойную эпоху, все это закончилось, все стали думать только о себе, и с тех пор мы одна из самых индивидуалистичных наций в мире, помогать никому не хотим. Это хорошо иллюстрируют размеры личной благотворительности в России, которые по сравнению с западными и даже с бедными африканскими странами у нас просто мизерные. В российском обществе человек человеку скорее волк, чем товарищ и брат. Поэтому не происходит единения, не складываются альянсы. Какие могут быть протесты при таком недоверии друг к другу и нежелании жертвовать своим личным временем в общественных интересах?..

 

 

Подготовила Екатерина Тронина. Фо­то ИТАР–ТАСС