«В мыслях не держал менять Цоя на Шнура!»
Известный режиссер Сергей Соловьев считает, что современную интеллигенцию олицетворяет Сергей Шнуров
Сергей Александрович приехал на несколько дней в город своего детства. Принял участие в гала-концерте «Цой – 50. Симфоническое кино» в БКЗ «Октябрьский». Затем отправился в Комарово, где в культурном центре «Арт-прибой» проходит серия творческих встреч с деятелями искусства. Куратор этого некоммерческого проекта известный телеведущий Петр Фадеев приглашает известных людей в небольшой зал на двести мест, в ротонду на берегу Финского залива. Открыла серию встреч актриса Елизавета Боярская, а вторым гостем «Арт-прибоя» стал Сергей СОЛОВЬЕВ.
– Сергей Александрович, как, по-вашему, Петербург отметил 50-летие Виктора Цоя?
– Знаете, мне позвонил какой-то репортер и поинтересовался, почему Петербург с такой помпой отмечает юбилей Виктора Цоя. Я ответил, что вообще-то помпа – это такой насос, и поэтому сравнение с данной ситуацией мне кажется глупостью. Хотя и сам был дурак, потому что, будучи знакомым с Цоем в течение пяти лет, имея возможность общаться с ним, использовал эту возможность крайне мало. За все это время, думаю, мы сказали с Витей друг другу максимум слов сто пятьдесят. Но это был человек такой внутренней цельности и гармонии, что с ним было приятно и помолчать. Больше того, мы умудрялись с Витей и выпивать молча. Обычно алкоголь развязывает язык, а мы выпивали, погружались в молчание, и нам было хорошо. Я очень рад, что больше чем через 20 лет в родном городе и родном Отечестве Витя Цой по-прежнему пророк, любимый герой не только старшего поколения, а еще и молодых слушателей. Он был Витей, умер Витей и навсегда останется Витей – молодым и красивым.
Что касается концерта в «Октябрьском», то он меня задел за живое, как, думаю, задел и весь зал. Жанр юбилейного концерта очень трудный, но в этот раз обошлись без длинных речей и воспоминаний, заменив все это неожиданным и прекрасным двухчасовым блоком симфонических версий песен Цоя, в которых вместе с оркестром Эрмитажа солировал на гитаре ближайший друг Виктора, бывший гитарист группы «Кино» Юрий Каспарян. Это был акт настоящего, прекрасного искусства, еще раз доказавшего, что Витя Цой прежде всего огромный художник. Хорошо, что с течением времени, вырвавшись из рок-тусовок, его музыка обрела классические формы симфонического оркестра. Мне показалось необыкновенно правильным в этой программе отсутствие слов, потому что все слова Цоя мы знаем наизусть сами, они все внутри нас…
– Не все поклонники Цоя одобрили ваше решение в фильме «2-АССА-2» заменить Цоя столь одиозным персонажем, как Сергей Шнуров. Они же с Цоем антиподы!
– Но я в мыслях не держал менять Цоя на Шнура. Это полный бред! Никто не в состоянии заменить Витю! Вместо него всегда будет пустота. Сергей Шнуров совершенно другой, хотя многие воспринимают его поверхностно – только как хулигана и скандалиста… Необычным получился в фильме дуэт маэстро Юрия Башмета и рокера Сергея Шнурова. Я боялся несовместимости. Но, оказывается, ошибался! Они очень похожи и на съемках подружились. Когда Башмет снимался, Шнуров специально приходил послушать и посмотреть на него. Однажды после окончания съемочного дня я стал свидетелем уникальной сцены. Слегка подгулявший Шнуров, поддерживая под руки слегка подгулявшего Башмета, так задушевно говорил: «Юра, ну зачем тебе эта филармония? Ты же такой классный музыкант. Иди ко мне на клавишах играть!» Сергей со всеми общается так, как считает нужным. При этом – вы не поверите! – он человек культурный и образованный. Если бы меня спросили, кто олицетворяет интеллигенцию сегодня, я бы на полном серьезе ответил: Сергей Шнуров.
– К счастью, в последнее время возрождается традиция творческих вечеров, а вы ведь настоящий мастер этого жанра, замечательный рассказчик… Но не показалось ли вам, что аудитория в двести человек, собравшаяся на творческую встречу с Соловьевым в Комарово, маловата для вашего масштаба…
– Наоборот, я видел глаза всех собравшихся, и разговор был доверительным, не пафосным, таким, от которого мы давно уже отвыкли. Я с благодарностью принял приглашение Петра Фадеева, потому что получил возможность вернуться в места, где год за годом проводил летние каникулы. С пяти до семнадцати лет я жил в Ленинграде и до сих пор чувствую себя здесь дома. А когда мы стали подъезжать к Комарово, я вдруг понял, что знаю не просто эти места, а чуть ли не каждое дерево. А на территории пансионата «Морской прибой», где была устроена встреча, десять лет назад я снимал финал фильма «О любви».
А в детстве мы именно здесь ездили на велосипедах с моим одноклассником, которого зовут Лева. Лев Абрамович Додин. Мы ведь с ним не только учились вместе, но с первого класса сидели за одной партой. И вот ведь как судьба повернулась. Это Лева меня совратил прийти в ТЮТ (Театр юношеского творчества) во Дворце пионеров имени Жданова. Лева стоял в одной кулисе, я в другой – мы были осветителями. И я уже тогда запомнил переполненные священным восторгом перед театром глаза Левы. У меня же никакого восторга по поводу осветительской деятельности не было. У меня всегда был авантюрный склад ума, и я настойчиво предлагал другу заняться кино, с его масштабами важнейшего из искусства. Но Лева был непреклонен и говорил, что театру никогда не изменит. С Львом Абрамовичем мы всю жизнь поддерживаем связь, разговариваем, общаемся, и это совсем не такая нудная школьная дружба, а какой-то вид счастья, который мы сумели сохранить и во взрослой жизни.
– Скажите, издатели вашей книги «Начало. То да се» в аннотации не ошиблись, написав, что вы поступили во ВГИК в 15-летнем возрасте?
– В 15 лет меня взял к себе на курс во ВГИК Михаил Ильич Ромм. Причем никакими талантами я не блистал. В те годы Хрущев издал указ, по которому на режиссерском факультете должны были учиться только люди с жизненным опытом, а Михаил Ильич ненавидел государственные указы. Поэтому пошел наперекор властям и взялся меня учить. Я выглядел как недоросль среди сокурсников – взрослых мужчин с седоватыми висками. После окончания вуза долгое время сидел без работы. И однажды на Белорусском вокзале случайно столкнулся с Михаилом Ильичом Роммом. Вид у меня был невеселый, и мастер поинтересовался, что это со мной. Я сказал, уже три года как безработный. «Что же ты мне не позвонил? Приходи завтра же на «Мосфильм». Я пришел, и вскоре моя жизнь кардинально изменилась.
– А это не легенда, что благодаря вам сам Андрей Тарковский, ваш сокурсник по ВГИКу, переключился на режиссуру с актерской профессии?
– Можно и так сказать. Помню, Андрей уговаривал меня поставить спектакль по Островскому, где он бы сыграл одну из ролей. Смешно вспомнить: он пытался меня соблазнить своими актерскими талантами. Иногда я с улыбкой думаю: а поддайся я на его уговоры, мир бы не увидел «Зеркало», «Иваново детство», «Солярис»!
– Актеры, снимавшиеся у Соловьева, рассказывают удивительные вещи про вашу страсть к импровизации…
– Когда утром приезжаю на съемочную площадку, то даже не знаю, над чем сегодня буду работать и я, и актеры. У меня нет никакой системы, хожу полдня потерянный, собираюсь с мыслями и только потом вливаюсь в рабочий процесс. Но актеры, которые работают со мной много лет, знают эту мою особенность и не удивляются. Раньше я думал, что с возрастом стану серьезнее относиться к работе. Но и сейчас приезжаю с утра на площадку с вопросом: что бы сегодня снять?
– Как вы относитесь к затяжной конфликтной ситуации вокруг «Ленфильма»?
– Очень жалко мне киностудию «Ленфильм», потому что это было абсолютно святое питерское место. Кстати, отдельная история – как я там впервые появился… Началось с того, что я, шестиклассник, советский пионер, вырвал из школьной тетрадки листок и написал письмо: «Директору киностудии «Ленфильм» товарищу Киселеву от директора школьной любительской киностудии «Юнфильм» имени Сергея Эйзенштейна Соловьева Сергея». Я писал на полном серьезе: прошу вас выдать нам осветительной аппаратуры (столько-то), особо стойкого кабеля, такую-то камеру. И все это безумное послание за своей подписью заслал на «Ленфильм». И очень опытный аппаратчик, серьезный человек, прочитал мою ахинею и мысли не держал, что это может быть фантазия мальчишки-авантюриста. И он поставил резолюцию: «Прошу помочь школьникам!» И я самозванцем в шестом классе проник на «Ленфильм», стал приходить туда со своими товарищами (даже Лева Додин одно время ходил со мной). Мне комнату на студии выделили. Как сейчас помню, на одной комнате была табличка: «Иосиф Хейфиц. «Дама с собачкой», на другой: «Алексей Баталов. «Шинель», а на третьей – «Соловьев». Но благодаря этой афере я познакомился с огромным количеством превосходных людей, настоящих мастеров.
Тогда все они работали на «Ленфильме», снимали фильмы, которые стали шедеврами. Представьте себе, как мне обидно видеть сегодняшний «Ленфильм», который постоянно «продают-покупают». Я участвовал в великом множестве собраний, заседаний, комиссий по спасению «Ленфильма», но воз и ныне там, а один из символов великого города разваливается и гибнет…
Беседовал Михаил Антонов
