Белоруссия нас научит?

«Белоруссия сохранила мировой научный уровень, сильные научные традиции» – так говорили мне некоторые зарубежные ученые во время недавнего выездного заседания «Сколково» в Минске. В отношении России высказывания были менее оптимистичные вплоть до категоричных: «Россия в области науки и наукоемких технологий безнадежно отстала».

Эту поляризацию мнений подтверждают и конкретные факты. По данным Комитета Госдумы по науке и наукоемким технологиям, в прошлом году на развитие фундаментальной и прикладной науки было выделено 0,2–0,4 процента ВВП. В Белоруссии в том же году выделили примерно такую же долю ВВП: 0,28 процента. За то же время наша соседка выручила от экспорта наукоемкой и высокотехнологичной продукции 3,1 миллиарда долларов, а Россия, по данным Всемирного банка, – 3 миллиарда. Снова сопоставимые цифры. Вот только валовой внутренний продукт, а соответственно, и бюджет у наших стран принципиально разные.

Эту разницу в эффективности науки можно проследить и на других фактах. С 1990 по 2011 год доля России на мировом рынке наукоемкой продукции сократилась с 7,5 процента до 0,3, а удельный вес инновационной продукции в общем объеме промышленного производства снизился с 16–18 процентов в начале этого века до 7 по итогам прошлого года. В Белоруссии же только за последние три года число ученых выросло на 2000 человек, а количество действующих патентов на изобретения – на 22 процента. По последним данным Института Всемирного банка, в рейтинге 146 стран мира Белоруссия по индексу экономики (использования) знаний поднялась с 73-го на 59-е место, обогнав Россию, которая была на 60-м.

Почему же российская наука дает такую слабую отдачу даже по сравнению с небогатой маленькой Белоруссией? Причина – в отсутствии продуманной и четко работающей системы организации науки.

Вот характерный пример: в Физико-техническом институте им. А.Ф. Иоффе, одном из самых крупных и успешных институтов Российской академии наук, изношенность научного оборудования составляет 70 процентов. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: если разориться на новое оборудование для этого института (а деньги на это требуются, по государственным меркам, крайне скромные), очень скоро отдача в разы превысит расходы.

Складывается ощущение, будто отечественная наука нам не нужна. Импорт наукоемкой продукции, который ставит в невыносимые условия нашего и без того придушенного налогами производителя, постоянно увеличивается. Потому что российским монополистам легче купить апробированную технологию или готовую научную разработку за рубежом, чем вкладывать средства в развитие собственных наукоемких технологий. Подобное положение делает нашу науку почти полностью невостребованной на российском рынке. 

Впрочем, белорусские ученые тоже жаловались мне на невостребованность их научных разработок. Причина та же, что и у нас, – монополизм в промышленности. Однако у них сложилась своя продуманная система финансирования и организации науки. Она довольно жесткая, поскольку стимулирует самих ученых на создание конечного продукта и его продажу, но эффективная, потому что позволяет экономить госсредства, развивает международное сотрудничество, наукоемкий бизнес и позволяет ученым чувствовать себя востребованными. При этом государство гарантированно на 30 процентов финансирует бюджет почти каждого академического НИИ, еще на 30 – софинансирует научные разработки (исключение – отдельные фундаментальные исследования, где государство все расходы берет на себя). К тому же по договору ученые обязаны довести научные изыскания «до железа» и продать на сумму, в пять раз превышающую госрасходы. То есть затраты государства возвращаются в виде налогов. А чтобы платить сотрудникам достойную зарплату и иметь средства на участие в софинансировании, НИИ стараются заключать больше заграничных договоров, средства от них покрывают остальные 40 процентов бюджета НИИ. При этом НИИ превращается в научно-производственную корпорацию. В итоге только за прошлый год организации Национальной академии наук экспортировали новые разработки и технологии почти на 34 миллиона долларов. Для маленькой Белоруссии это солидно.

Таким образом, отраслевая наука, которая у нас уничтожена как наследие советских времен, в Белоруссии живет и надежно встроена в капиталистические отношения. Так что и при относительно скромном финансировании наука способна приносить отдачу. Надо только выработать систему государственного софинансирования и контроля, и тогда за старыми вывесками не будут сидеть ученые, сочиняющие формальные отчеты о своей бурной деятельности, а между тем клепающие что-то на продажу, чтобы хоть как-то прокормиться. Подобное я наблюдала, к примеру, в Государственном оптическом институте имени С.И. Вавилова.

Считается, что российскую науку спасет «Сколково». Идея прекрасна, но одно «Сколково» не способно сделать научную весну в бескрайней России. Нужно несколько десятков подобных центров, и не когда-нибудь в будущем, а прямо сейчас.

Нет, я не призываю срочно копировать белорусский опыт. Однако, думаю, отдельные элементы организации науки в Белоруссии нам очень пригодились бы. 

Лидия Березнякова, специальный корреспондент «НВ»