«Наш дорогой Леонид Ильич…»
30 лет назад закончилась эпоха Брежнева, в которой было все – хорошее и плохое, смешное и грустное
Он скончался 10 ноября 1982 года, в половине девятого утра. В тот день отменили праздничный концерт, посвященный Дню советской милиции. Народ понял: в стране случилось что-то трагическое. Иные, наиболее проницательные, тут же стали строить предположения: уж не Брежнев ли умер?
Для подобных прогнозов имелись веские основания. Несмотря на то что никто, конечно, не знал точного диагноза генсека (он страдал атеросклерозом и ишемической болезнью сердца), все, кто хоть раз лицезрел Леонида Ильича на экране телевизора, понимали, что этот 75-летний человек серьезно болен.
Леонид Брежнев занимал пост высшего руководителя СССР с 1964 года. Одним его правление запомнилось как лучшее время жизни. Цены были относительно стабильны. При желании на работе можно было особо не напрягаться, на зарплате это никак не сказывалось. Для состоятельных появились автомобили «Жигули», а для не очень состоятельных всегда в избытке имелись дешевые вино и водка. В общем, царила стабильность, а значит, уверенность трудящихся в завтрашнем дне. Другие вспоминают о брежневской эпохе прямо противоположное. Дефицит всего и вся, начиная с элементарных продуктов, достиг таких масштабов, что за пределами центральных городов нельзя было купить ни мяса, ни рыбы. За холодильником, ковром, телевизором стояли в очереди месяцами, подчас годами, а если хотелось достать что-то дефицитное, приходилось доплачивать. Поэтому коррупция охватила всю страну, и прежде всего торговлю.
Но все это – оценки, сделанные задним числом. А как оценивали Брежнева современники?
При советском строе открытая критика властей не допускалась, поэтому газеты, журналы теле- и радиоэфир были наполнены исключительно славословиями по адресу «дорогого Леонида Ильича». Тем более сам генсек это любил, как и госнаграды, которых у него собралась самая большая коллекция в мире. Так что остается лишь народное творчество.
Коллекцию анекдотов Брежнев собрал тоже богатейшую – ни ленинская, ни сталинская, ни хрущевская и рядом не стояли. Но я приведу всего два, первый и последний, что, наверное, достаточно верно передает, как изменилось отношение народа к генсеку с 1964 по 1982 год. Итак, после прихода Брежнева к власти журналисты спрашивают, как его величать в средствах массовой информации. «Я человек простой, скромный, – отвечает руководитель страны, – зовите по-свойски – Ильич». А вот фольклорное творение, появившееся уже после смерти Леонида Ильича. Брежнев выступает по московскому телевидению: «Дорогие товарищи москвичи! По городу пустили слух, что я умер и повсюду вместо меня возят чучело. Это неправда, я жив, и вместо чучела везде возят меня».
Вот так, от добродушного подтрунивания к откровенной злобе. Однако дело здесь не столько в личности самого Леонида Брежнева, сколько в том, что правил он слишком долго. Людям не может нравиться один и тот политический деятель на протяжении 18 лет, будь он хоть вечно юный Ален Делон и вечный мудрец Сократ в одном лице.
Сегодня авторы «НВ» вспоминают, как им жилось при Брежневе.
Цветы для Брежнева, или Шутка вождя
Работал я на заводе «Россия» «толкачом». Мои обязанности сводились к своевременному пробиванию или выбиванию комплектующих, выпускавшихся на других предприятиях. Так в октябре 1974 года я оказался в затяжной командировке в Кишиневе. Названия гостиницы уже не помню, но точно помню название кинотеатра, рядом с которым она находилась, – «Патрия».
Ни с того ни с сего нас всех, командированных, стали переселять на окраину города – в гостиницу ВДНХ Молдавской ССР. Просто пришли милиционеры и велели перебираться.
– Что это вдруг?..
Шепнули – как бы по секрету:
– Сам Леонид Ильич приезжает!..
И стал я жить в огромном номере в числе пятнадцати таких же изгнанников в то время, как наша прежняя гостиница пустовала.
К слову, там, на ВДНХ, есть аллея, где деревья сажали различные делегации. От Министерства иностранных дел, предположим, клен. От Министерства культуры, если не ошибаюсь, березка. И так далее. Я просто обалдел, когда под дубом увидел табличку «Министерство обороны». Очень символично, не правда ли? Я долго смеялся – это ж из серии «нарочно не придумаешь»! Впрочем, к моему рассказу сей символ отношения не имеет. Хотя… хотя как сказать.
Вернемся к нашим баранам. В городе, как всегда в подобных случаях, поднялась невероятная суматоха. Город чистили, мыли, гладили. Разве что поодеколонить забыли. Перед вокзалом за сутки соорудили фонтан. Фонтан – действующий, значит, со всеми коммуникациями. За сутки!..
И вот наконец-то!.. Я видел лица счастливых людей – действительно счастливые лица. Ну, во-первых, не каждый день представляется возможность лицезреть Генерального секретаря. И еще, наверное, потому, что в бытность Леонида Ильича первым секретарем ЦК компартии Молдавии люди в республике жили не так уж и плохо – по советским меркам, естественно.
По обочинам центрального проспекта – шпалеры из милиционеров и курсантов военных училищ, стояли плотненько – плечом к плечу. За ними – люди с цветами. У кого цветы «от профсоюза», у кого – с приусадебного участка, у кого с соседней клумбы, но, думаю, были и купленные на кровно заработанные. Цветы для вождя!
Охранники были и на крышах домов. Даже на высотном, 15- или 20-этажном доме.
Где-то за полчаса до появления кортежа всех, кто с цветами, убрали на задний план. Из предосторожности: мало ли что можно спрятать в букете. Не станешь же все букеты перетряхивать!
Брежнев, в сером костюме, ехал стоя, к водителю спиной, и помахивал рукой народу. Народ не безмолвствовал – народ ликовал. Неожиданно через милицейскую шпалеру прорвался мужчина. Скорее всего, еврей: голова в чернявых кудряшках, характерные черты лица. В руке – письмо. Он побежал за машиной вождя, помахивая письмом. Наперерез ему бросился легавый. Мужчина увильнул от него. Увернулся и от второго. При этом чуть не стал виновником ДТП: один автомобиль из кортежа резко тормознул, следующий за ним еле-еле вывернулся.
Брежнев видел бегущего. Не мог не видеть! Машина генсека шла на приличной скорости, но был момент, когда между ними было метров пять, не больше. Леонид Ильич помахал мужчине рукой – персонально и призывно: мол, давай-давай догоняй!
Догнать не позволил третий «мусор» – с маху отшвырнул мужика на шпалеру. Позже я видел его в черной кагэбэшной «Волге» – с заломленными держимордами за спину руками.
Кортеж проехал. Рассеивающийся народ плевался и за ненадобностью бросал букеты под ноги. Весь проспект усыпали цветами, предназначавшимися «дорогому и любимому».
…Много позже мне довелось общаться с одним из личных шоферов Брежнева в домашней обстановке. Он объяснил мне: по инструкции водитель не имеет права останавливаться ни при каких обстоятельствах. Можно только увеличить скорость. Это так, к слову, а не в оправдание Генерального секретаря…
Валерий Плотников, педагог
«Человек же, живой…»
С приятелем Сашкой Ушаковым спонтанно отправились в Загорск, в Троице-Сергиеву лавру, на крестный ход – он проходил в ночь на 30 апреля. Первого мая с первой электричкой вернулись в Москву – решили поучаствовать в демонстрации. Очень хотелось увидеть «живого Брежнева». В дороге шутили – молодые были, циничные:
– В последнее время генсек сильно сдал, глядишь, помрет.
– Вот тогда даже вблизи посмотрим! В Мавзолее!
К тому времени – дело было в 1978 году – Брежнева так славили, что мы не сомневались: лежать двум Ильичам под одной крышей.
Доехали до станции метро «Маяковская». Улица Горького перекрыта милицией. Пошли по Большой Садовой – там виднелись разрозненные толпы… Группы! Большие группы людей. Однако ни к одной из них пристать нам не удалось. Мы зарывались в самую глубь, но каким-то странным образом нас быстренько «вычисляли», и мужчины с красными повязками задавали одни и те же вопросы: кто? откуда? зачем? Никого наш ответ («Мы из Ленинграда, хотим пройтись в колонне через Красную площадь») не устраивал. Вскоре мы поняли, в чем дело. У каждой группы был какой-то оригинальный букет цветов, а у каждого человека – либо цветок или бант. В общем, опознавательные знаки. Наконец на улице Качалова пристроились в группу, где фланговые оказались, как нам показалось, не такие бдительные. Тронулись. Никто, ничего… Но при остановке на Садово-Кудринской человек с красной повязкой поинтересовался, кто мы, откуда. Я объяснил и ему: из Ленинграда, очень хотим… Просил разрешить идти с ними. Но и на сей раз мы были изгнаны.
Ушаков отказался от дальнейших попыток. А мне все же удалось примкнуть к какому-то метеоцентру. Пошли по улице Герцена. Остановились в районе улицы Огарева. Песни, пляски. Ко мне подошел мужчина с повязкой, и опять те же вопросы.
Объясняю: в Питере у нас уговаривают идти на демонстрацию, водку наливают, а здесь – какая-то ерунда!
– А здесь – правительство, первые лица государства, Леонид Ильич, наконец!
Иронии в его словах я не почувствовал.
Мужчина сжалился, но велел от него не отходить ни на шаг. При выходе на Красную площадь – разделение текущей, бесформенной массы людей на колонны. Между колоннами – плечом к плечу – солдаты. Я оказался в четвертой (от Мавзолея).
– Нам еще повезло, – сказал метеоролог, – колонн-то всего девять, из последней вы вообще бы ничего не увидели.
У Исторического музея – солдаты с рациями. Уже на площади – мужчина с секундомером. Метеоролог схватил мою руку в районе запястья мертвой хваткой. Людской поток неожиданно принял ускорение. В кузове грузовика в третьей колонне везли огромный куст искусственной, разумеется, сирени, каждая гроздь – по диагонали – не меньше полуметра. Сирень загораживала мне Мавзолей. И я попытался несколько притормозить. Метеоролог напрягся, его пальцы до боли сдавили мне запястье.
Часы на Спасской башне показывали 10.20. Брежнева на трибуне Мавзолея не было. Между Косыгиным и Сусловым зияла брешь. Слева от Косыгина стоял Устинов. Устинов махал рукой в белой перчатке. Косыгин наклонился и что-то ему говорил. Еще я смог узнать Громыко. На остальных ни времени, ни зрения не хватило.
На Васильевском спуске, когда я растирал занемевшую руку, метеоролог, перейдя на «ты», извинился:
– Не обижайся, я и так превысил свои полномочия, допустив тебя в колонну.
– Да ладно… Я другого не пойму: где Леонид Ильич-то? Демонстрация только началась…
– Кто ж его знает! Может, по нужде отлучился. Человек же, живой, старенький…
Владимир Желтов
Наши дети были политосторожными
У моей дочки с детства была тяжелая наследственность по отцовской линии: на сон грядущий любила почитать книжку. Вот как-то раз я и дал ей эпиграммы, эпитафии и афоризмы в переводах Самуила Маршака.
Утром веду в школу мою ненаглядную второклассницу.
– Ну, – спрашиваю, – что вчера в книжке больше всего понравилось?
И она тут же, без запинки декламирует наизусть из Роберта Бёрнса:
– «Склонясь у гробового входа, – О, смерть! – воскликнула природа, – Когда удастся мне опять Такого олуха создать!..»
– Ни в коем случае не читай этого сегодня в школе! – испуганно сказал я. – Ночью умер Брежнев, и тебя могут не так понять.
– Папа, но ведь Брежнев не был олухом!
– Брежнев, может, и не был. Но если ты это прочитаешь, я стану им запросто, потому что скажут, что это я тебя научил.
…Конечно, ей очень хотелось не послушаться папу и всем прочитать такие озорные стихи. Но она этого не сделала. Советские дети уже с пеленок понимали, что надо быть политически осторожным, а не то подставишь родителей.
Сергей Ачильдиев
Нерождественская история
Это случилось уже под новый, 1983 год.
Мой друг, известный московский журналист, отправился в командировку в Набережные Челны и решил оттуда позвонить домой: мол, не волнуйся дорогая, к новогоднему столу успею. Жена сняла трубку, и приятный женский голос деловито ее спросил:
– Это телефон такой-то?
– Да.
– С вами будет говорить Брежнев.
Жена известного журналиста Москвы, уже испуганная андроповскими строгостями, подумала, что это какая-то провокация.
– Как вам не стыдно, – произнесла она максимально скорбным тоном, – Леонид Ильич умер.
– Минуточку, не вешайте трубку! С вами будет говорить город Брежнев, Набережные Челны.
Господи, она и забыла, что незадолго до этого Набережные Челны удостоили имени генсека! А муж, через мгновение возникший в трубке, тут же решил, что у жены что-то подозрительно испуганный голос.
В общем, так поспешное переименование города чуть было не стало причиной осложнения семейных отношений.
Марк Русевский
