Семен Стругачев: «Нынче все трагики»
Известный актер, отмечающий 10 декабря 55-летие, рассказал, почему занялся режиссурой и как сыграл вничью с Гарри Каспаровым
Для большинства он по-прежнему Лева Соловейчик из фильмов Александра Рогожкина про особенности национальных охоты и рыбалки. Для продвинутых – Левий Матвей из телеверсии булгаковского романа «Мастер и Маргарита» Владимира Бортко. Для поклонников Театра им. Ленсовета он – прекрасный театральный актер, а для многих актеров – еще и режиссер. Избранные знают, что он великолепный певец, и абсолютно все признают за ним талант острослова и рассказчика. Кто же он, Семен Стругачев, на визитке которого золотом вместо профессии начертан «злой гений»?
– Когда-то вы, снявшись в «Особенностях…», мгновенно получили популярность равную разве что популярности Никулина – Вицина – Моргунова (Балбеса – Труса – Бывалого)…
– Да, и сейчас Максим Воронков снял ремейк фильма Леонида Гайдая «Кавказская пленница», где я играю Труса. Образы очень схожи с оригиналом, хотя все стало более современным. Премьеру надо ждать в 2013 году, но результат загадывать не берусь: даже если мы сделаем хорошее кино, нас будут ругать… Ведь вовсю уже говорят: «А как они могли взяться за это?» Но американцы ремейки как блины каждые десять лет делают и не стыдятся этого.
– Но у нас-то что ни ремейк – на ступень ниже, чем оригинал…
– Спорно все это. Молодежи вот нравится.
– Так они другого не видели.
– Видели они все и говорят: «Отстой». Это наша молодость в нас тоскует, утверждая, что наши кумиры самые-самые. А у молодых свои кумиры. И не надо говорить, что молодежь сегодня плоха. Мне она нравится, я балдею от них! Они интеллектуальнее, умнее нас, образованнее и добрее. Молодые люди 20–25 лет – очень хорошее поколение. Но вот они смотрят на нас и думают: «Бедные, ничего-то в своей жизни не добились, не успели сделать!»
– Вы когда-то хотели стать Ричардом III. Мечта не отменилась?
– За это время возраста и разума прибавилось, что особенно ценно. Опыт появился новый, и сейчас я сыграл бы Ричарда не жестким, а мудрым.
– Как на ваши планы смотрит руководитель Театра им. Ленсовета Юрий Бутусов, который Шекспиру явно благоволит?
– Это у Бутусова и надо спрашивать. Пока что в свои спектакли он меня не приглашал. А вот в «Театральный роман» Игоря Ларина, который пока не состоялся, приглашали, но я отказался, потому что мне показалось, что в таком прочтении, в такой концепции это скучно. Это все от ума, а театру надо совсем другое. Настоящий театр – это театр страстей, актерских глубоких переживаний. Где все до слез смеются и до ужаса плачут. Эмоциональный театр.
– С антрепризой вы сегодня дружите больше, чем с родным театром?
– Получается, да: двадцать своих спектаклей в месяц по разным городам и весям. В антрепризе я могу делать все, что хочу. Причем за нормальные деньги. Сейчас поставил хороший спектакль с хорошими актерами «Будьте здоровы, живите богато!». Мои партнеры – замечательная актриса Татьяна Васильева и прекрасный актер Георгий Мартиросян, ее бывший муж. Таня не скрывает, что счастлива, обретя своего режиссера. Честно говоря, после яркой «Крошки» было страшно пережить вдруг облом, чтобы все сказали: «Он режиссер одного спектакля». Но сам-то я себя так и называю – «крошечный режиссер», потому что я уже пятый раз ставлю этот спектакль, и он пользуется успехом. Вот в Москве в Театре имени Маяковского на потолке зрители висят, и, хотя главный режиссер и решил, что это «не его спектакль», постановка кормит театр.
– Какой он – режиссер Стругачев?
– Я очень требователен к себе и другим. Мне нужна высокая отдача на каждой репетиции. Фраза: «Я сыграю завтра» мной не признается – или сегодня, или никогда. Мне нужны мобильные актеры, умеющие много, а уж если не умеющие, то внимающие мне, чтобы повторили как надо.
– А что движет вами – амбициозность или перфекционизм?
– Наверное, перфекционизм. Но отношусь к режиссуре как к хобби: я выстраиваю актерские спектакли, а вот навыдумывать, наверчивать что-то, чтобы публика ребусы мои разгадывала, – это увольте. Это так просто – обмануть публику, сказав: «Это у меня такое видение…» И тут же критики ведь подхватят: «Это да! Это второй Додин!» – а актеры на сцене даже не понимают того, что они «с холодным носом» играют по режиссерской указке… Для меня режиссура – это когда в итоге похвалят актера.
– Вас не так давно «дохвалили» до народного артиста. Приходилось злоупотреблять званием когда-нибудь?
– У меня лицо «работает». Я им и торгую иногда. Вот надо, бывает, что-то продвинуть, подписать какие-то бумаги, прихожу я к большому начальнику, где люди часами, а то и месяцами по записи стоят, и тут я могу сказать, если лицо «не прошло» (солидно): «Я народный артист…» А в ответ: «Ах! Вы же Лева Соловейчик! Проходите!» – и я у начальника.
– Получается, что и там вы играете роль?
– Да. Причем не только ради самого себя. Так, Оленька Прокофьева, всем известная актриса, может позвонить, что ее задержали, а она уже успела на гаишника накричать «на нерве». Я говорю тогда: «Ну-ка, дай ему трубку!» Гаишник сначала говорит, что трубки ничьи не берет, но когда слышит, что это Стругачев – Лева Соловейчик, приникает ухом, и я начинаю «петь»: «Как тебя зовут? Михаил? Михаил, она же баба, а все бабы, ты же понимаешь… Отпусти ты ее». А он мне: «Да она на меня наехала!» И я начинаю обещать: «Ты прости ее. У нее спектакль, а вот я приеду, в театр тебя приглашу. Потом по чарочке выпьем, и забудешь ты про бабскую глупость…» И в ответ звучит: «Ладно! Я вас по голосу узнал… Езжайте (это он Оле)». Как-то так (смеется).
– А как вы относитесь к тому, что вас часто сравнивали и сравнивают с Луи де Фюнесом?
– Это замечательно – быть похожим на такого мастера-комика. У меня учителем в Дальневосточном институте искусств был Ефим Давыдович Табачников, так я и его копировал, понимая, что лучше мне ничего не придумать.
– Коли помянули Владивосток: почему поехали туда учиться? Не хватило амбиций на Ленинград или Москву?
– Денег не хватило. От Биробиджана, где я вырос, это был самый близкий институт. Я же провинциал, нас четверо детей у мамы было. Сюда ехать и страшно, и дорого: 10 000 километров – это же другой континент! И Владивосток-то (страшным шепотком) – 700 – 700! – километров от дома!
– Вы мамин сын?
– Конечно, мамин, но интернатовский. Все детство я был не дома, не в семье. Сначала круглосуточные ясельки, потом садик, потом интернат, где на субботу нас отпускали.
– Обиды нет на маму?
– Какая обида? Как она с нами четверыми крутилась, бедная! А тогда там и жрать элементарно было нечего. Это теперь весь Дальний Восток хоть и в китайском, но все-таки в шоколаде. А тогда Владик для меня был столицей, и уехал я оттуда, только когда Табачников ушел из краевого театра.
– Настоящий комик – редкость в театре…
– Я тоже так думаю (смеется). Нынче все трагики. Но вот я комик, а играть могу и трагедию. Интересно играть переходы из жанра в жанр, искать трагичное в смешном или смешное в трагичном.
– А в кино что у вас сейчас?
– Ни-че-го. Антреприза позволяет мне не суетиться с кино. Ну нет кина, и не надо! Я могу отказаться от всякой фигни, а уж если в ней сниматься, то только за большие деньги. Правда, есть за последнее время парочка картин, в которых мне за себя не стыдно, например, сериал «Чкалов», где я сыграл роль начальника Валерия Чкалова.
– Вы любите смотреть фильмы, в которых снимались?
– Знаете, как Раневская говорила: «Сняться в плохом фильме все равно что плюнуть в вечность!»? Есть, есть и у меня плевки в вечность… Что-то люблю смотреть, а что-то – лучше бы и не видеть вовсе.
– К кому из ныне действующих режиссеров пошли бы сниматься не раздумывая?
– К Никите Михалкову побежал, если бы тот позвал. Для меня он кумир, что бы про него ни говорили: режиссер он мощный, создатель шедевров. Если бы Эльдар Рязанов позвал – и десять лет назад, и сейчас – тоже пошел бы, особо не задумываясь. Кто у нас еще-то из мастодонтов остался? Те ребята, у которых я уже снимался, хорошие, профессиональные, но позволяют делать, что я хочу, а этого для режиссуры мало.
– А что вам надо как актеру от режиссера?
– Требовательность, внимание к актерам, желание работать с ними и еще – чтобы режиссер был чуточку умнее меня. Я-то от природы не дурак, даже с Каспаровым сыграл вничью.
– Расскажите!
– Это был чемпионский матч в Университете профсоюзов на двадцати двух досках. Я играл давно когда-то, в детстве, понимал кое-что, но давно не брал в руки шашек… А тут Каспаров мне говорит: «Откуда вы знаете лондонскую защиту?» А я ее и знать не знаю в упор.
Беседовала Екатерина Омецинская
