«А не замахнуться ли на Фермо?..»
Театр Комедии им. Н.П. Акимова выпустил неожиданную премьеру, напомнившую о «золотом веке» ленинградского театра: спектакль Семёна Серзина «Мечтатели» поставлен по некогда знаковой и до сих пор выигрышной пьесе Мишеля Фермо «Двери хлопают».
Написанная в конце 1950-х годов (во времена, когда конфликты между отцами и детьми начали приобретать острейший характер), пьеса «Двери хлопают» стала откровением в начале 1960-х, с явлением одноимённого фильма Жака Пуатрено и самого Фермо. Сочетание мелодичности музыки Мишеля Леграна с красотой юной дебютантки Катрин Денёв (роль Даниэль была её первой заметной, но небольшой ролью в кино) заставила запомнить историю про сумасшедшее, разрозненное семейство, члены которого – все до одного – живут собственными, личными иллюзиями.
Однако на ленинградской сцене комедия Фермо появилась намного позже – в апреле 1972 года, когда Игорем Владимировым и Александром Эстриным была осуществлена постановка в Театре им. Ленсовета. Спектакль «Двери хлопают» прожил в репертуаре театра до начала 1990-х годов. Согласно названию акцент в нём был сделан на разобщавших семью дверях, открывавшихся «на зрителя» – в столовую, отягощённую шкафом с фамильным хрусталём и семейным столом, мирно собрать за которым домочадцев было просто невозможно. Вполне в духе соцреализма (но с сохранением музыки Леграна и, по словам Александра Белинского, редким сценическим изяществом) на сцене был создан дом, наполненный шумными, смешными и жалкими в своём эгоизме и попытках сохранить семейную благопристойность людьми, которых играли Алиса Фрейндлих, Лариса Луппиан, Вера Улик, Анатолий Равикович.
В нынешней постановке Театра Комедии нет ни исходного названия пьесы, ни хлопающих и разделяющих сородичей дверей. Не очень понятно, есть ли и сам дом, должный объединить семейство, страдающее как от «болезней роста», так и от возрастных заморочек. Неясного назначения металлоконструкция, на вершине которой живёт бабуля (Вера Карпова), защищающаяся от игнорирующих друг друга родственников патологической жизнерадостностью, да условный «диванчик для гостей» (художник Валентина Серебренникова) вряд ли указывают на наличие пусть несчастливого, но всё же семейного гнезда. Зато по воле режиссёра действие подчёркнуто происходит во Франции, обозначенной пламенеющей Эйфелевой башней, множественными стилизованными музыкальными номерами, стареньким авто, восседающей на нём милой, но до безобразия «французской» компанией. Поимённо представленная в начале спектакля компания одобрительно относится к вокалу героев, поддерживая зонги инструментальным сопровождением (тексты и музыка для исполнителей написаны Евгением Серзиным) и тем самым дробя с трудом собирающееся в единое целое действие на коллекцию не всегда согласованных мизансцен.
Но даже при обилии вставных номеров и усиленного шаржирования героев первое действие явно навевает скуку. На фоне великолепно женственной Веры Карповой – бабули и блистательной Людмилы Вагнер в роли мужеподобной служанки-пьянчужки Арлен прочие исполнители смотрятся бледно и, кажется, сами плохо понимают, что им должно играть. Второе действие словно из другой оперы: в нём появляется осмысленность взглядов и поступков героев, но иногда (видимо, режиссёрской волей) комедия растягивается во времени, переходя в явную мелодраму (паузы тяготеют к мхатовским величинам, а романтические пробежки героев по галерее под колосниками не находят сценического оправдания).
При отсутствии строгой эпохальной определённости (хотя явления поклонника бабули, имеющего личину Элвиса, регулярны!) режиссёрская идея ясна и печальна. Находясь на позиции молодых героев, Семён Серзин словно настаивает на том, что свойственные молодости высокие мечты неизменно разобьются о быт. Юные мечтатели (Даниэль – Надежда Толубеева, Франсуа – Филипп Дьячков, Доминика – Алиса Попова) ищут понимания, любви, любимого дела, но мечты эти окажутся пустыми иллюзиями: герои-бунтари почему-то превращаются в таких же скучных обывателей, как и их родители (Татьяна Полонская и Павел Исайкин). По Серзину, как-то само собой получается, что семейная жизнь неизменно приземляет любого, лишает его крыльев и надежды быть когда-либо понятым и любимым, даже буквально обряжает вчерашних восторженных детишек в «родительские одежды» («Двадцать лет – начало конца…»), как это происходит с Франсуа. Смотрящие за, казалось бы, общим столом вовсе не друг на друга, а в зрительный зал члены одного семейства, так и остаются посторонними друг для друга субъектами, вынужденными соблюдать некую абсолютно неясную формальность. И от этого, господа, скучно становится на этом свете, лишённом оптимизма…
Без риторических вопросов не обойтись. Отчего же опять приходится скучать на комедии? Неужели нынче уже и театр, обладающий тем, чего не хватает эстраде, телевидению и кино – запасом драматургии, – разучился без натуги, избыточности или клоунады смешить публику? Но говорить о комедии без юмора всё же не пристало – во всех смыслах и ситуациях. Вот и в ситуации, когда театр замахнулся на Фермо (а выбор пьесы принадлежит именно театру), на ум отчего-то приходит… кино-юмор о том, что надо бы, «чтобы наши желания совпадали с нашими возможностями». Быть может, причина в несовпадении желаемого и реальности? Думали-то как лучше, а вышло как всегда.
Екатерина Омецинская, театральный обозреватель «НВ»