Разгон Учредительного собрания вызвал у Ленина истерику

95 лет назад, 5 (18) января 1918 года, в Петрограде открылось Всероссийское учредительное собрание. В фондах Музея политической истории России хранится редкий документ – листовка с обращением председателя Учредительного собрания В.М. Чернова к населению России и принятыми на нём законодательными актами. Представить его в экспозиции стало возможно лишь в период перестройки.

Само единственное заседание Учредительного собрания продолжалось менее тринадцати часов, однако у этого события была длительная предыстория, да и позднее отношение к нему было весьма неоднозначным. Большевики с лёгкой руки Ленина и Троцкого уничижительно именовали конституционный орган новой России «учредиловкой». Ленин назвал своё пребывание на Учредительном собрании «потерянным днём», а Фёдор Раскольников, зачитавший декларацию большевистской фракции об уходе из собрания, даже назвал так один из своих рассказов. Впрочем, большевистские лидеры, всячески стремясь показать своё презрительное отношение к Учредительному собранию, на самом деле относились к нему достаточно серьёзно. Троцкий не случайно назвал его роспуск «дополнительной революцией». Ведь формально власть большевиков после Октябрьского переворота носила временный характер, а Совнарком именовался «временным рабоче-крестьянским правительством». Захват власти и смещение малоавторитетного в стране Временного правительства в глазах значительной части населения России выглядели совсем иначе, чем насилие над полномочным органом, призванным определить будущее государственное устройство России и избранным на основе самого демократического избирательного законодательства. Сам факт достаточно успешного проведения в условиях экономической разрухи и революционной анархии выборов в Учредительное собрание, в которых впервые в истории страны приняли участие женщины и военнослужащие, был серьёзным успехом молодой российской демократии. Эти выборы стали первым всероссийским голосованием, которое проходило на основе всеобщего, равного и прямого избирательного права. Большевистский режим решился на проведение подобных выборов лишь спустя почти двадцать лет, да и носило то голосование на основе сталинской конституции 1936 года лишь формальный характер.

Заслуживает внимания и крайне нервное поведение Ленина в день Учредительного собрания. Перед его открытием он был бледен и заметно волновался, а получив сообщение о том, что матрос Анатолий Железняков вынудил председательствовавшего на собрании эсера Виктора Чернова прекратить заседание, вождь вдруг разразился истерическим смехом. «Смеялся он долго – и всё смеялся, смеялся. Весело, заразительно, до слёз. Хохотал. Мы не сразу поняли, что это истерика. В ту ночь мы боялись, что потеряем его», – рассказывал позднее Николай Бухарин. Судя по тому, как часто Ленин выступал затем в защиту своего решения о роспуске Учредительного собрания, приводя одни и те же аргументы о том, что интересы революции выше интересов формальной демократии, оно, вероятно, причиняло ему острое неудобство.

Разгон Учредительного собрания имел далеко идущие последствия для судьбы страны в краткосрочной и долгосрочной перспективе. В 1918 году он стимулировал процесс развёртывания массовой Гражданской войны, ибо враждебные стороны приступили к решению оружием того, что не удалось осуществить политическими средствами. Антибольшевистские силы выступили под флагом защиты Учредительного собрания и смогли привлечь в свои ряды значительную часть населения, в том числе рабочих и крестьян.

С роспуском Учредительного собрания во многом была исчерпана возможность политического компромисса между большевиками и их соперниками среди социалистических партий – эсерами и меньшевиками, – хотя такая возможность и до того казалась весьма слабой, и был открыт путь к установлению однопартийной диктатуры. Это резко сузило социальную базу большевистского режима и побудило его всё активнее прибегать к террористическим методам управления.

Показательна и судьба большинства депутатов собрания: свыше 60 процентов их погибли в годы Гражданской войны и последующих репрессий. Это выглядит как общий знаменатель судьбы самого Учредительного собрания. В числе жертв сталинского произвола оказался и автор того самого «Рассказа о потерянном дне» Раскольников. Вынужденный стать «невозвращенцем», он в 1939 году обратился с гневным «Открытым письмом Сталину», в котором обличал сталинскую политику террора и попрания демократии, и вскоре умер при неясных обстоятельствах.

Можно говорить и ещё об одном существенном результате гибели Учредительного собрания. Эта силовая акция внесла в сознание политической элиты и народа устойчивое предубеждение против институтов парламентской демократии. Надолго утвердился стереотип о ценностях парламентаризма как о чём-то несерьёзном, формальном, стоящем в стороне от реального дела и даже чуждом российской политической традиции. Первые альтернативные выборы народных депутатов в 1989–1990 годах лишь отчасти реабилитировали в нашем общественном сознании идею парламентаризма. И даже возврат почти два десятилетия тому назад к традиционным формам представительной власти не смог преодолеть старое предубеждение, что парламент всего лишь бесполезная говорильня. Именно в таких условиях создаётся благоприятная среда для утверждений, что Государственная дума – не место для дискуссий.

Возможно, что не преодолённый до сих пор раскол российского общества на «красных» и «белых» также связан с тем, что наша страна на рубеже 90-х годов прошлого века при смене общественных формаций не прошла через «чистилище» Учредительного собрания. Хотя идея его созыва тогда витала в воздухе и даже входила в программы нескольких политических партий.

Алексей Кулегин, заведующий отделом Музея политической истории России, кандидат исторических наук