«В зарубежных университетах молодым ходу нет!»

 

Недавно в созданной профессором лаборатории получен новый тип метаматериалов, которые обещают сделать наш мир иным. К примеру, телевизор будет весить несколько граммов. Лаборатория эта находится в Санкт-Петербургском национальном исследовательском университете информационных технологий, механики и оптики (НИУ ИТМО). Но сам Юрий Кившарь чаще бывает в Австралии, где он – научный руководитель лаборатории Центра нелинейной физики в Исследовательской школе физических и инженерных наук Национального университета.

 

– Юрий Семёнович, как вы оцениваете научную школу советского времени в сравнении с нынешней российской и западной системами? В чём их плюсы и минусы?

– В советское время заниматься наукой было престижно. А сейчас учёного на парковке легко найти по самым бедным машинам, если она у него вообще есть. Кроме того, раньше страна была закрытой, в этом был плюс и минус. Минус в том, что обмена учёными и научными достижениями с другими странами было меньше. А плюс в том, что учёные не разбредались, формировались долгоживущие коллективы и научные школы. К примеру, у Льва Ландау в Харькове была самая настоящая научная школа, к которой мне посчастливилось принадлежать. Он притягивал таланты. Среди них мой учитель – Александр Ильич Ахиезер (к сожалению, недавно скончавшийся), автор многих книг по квантовой электродинамике, а также мой научный руководитель – Арнольд Маркович Косевич, написавший теорию упругости (седьмой том) знаменитого курса теоретической физики Ландау – Лифшица. Лев Давидович помогал ученикам, подсказывал. И это была отличная учёба! На Западе же понятие «научная школа» непопулярно. Есть учителя, и только. А школ нет, потому что все разбредаются кто куда. Это ужасный минус!

– Стало правилом говорить об организации науки в СССР в превосходных степенях и про Запад – тоже, а Россию ругать. Не кажется ли вам, что такое восприятие чересчур шаблонно?

– Безусловно. Хотя соглашусь: на нынешнюю систему организации российской науки смотреть грустно. В России не работает многое из того, что работает на Западе. И всё же на Западе много недостатков. Ну, допустим, профессор в университете получает гранты, нанимает на них со всего мира постдоков – младших научных сотрудников. Формируется научная группа, которая работает какое-то время над определённой проблемой. Но когда постдок закончит работу над проблемой, он не сможет здесь же стать профессором – места ограничены. Ему придётся искать другое место работы. Это Академия наук СССР в состоянии была брать научных сотрудников фактически в неограниченном количестве. Во всяком случае, для человека толкового ставки пробивались всегда. В западных университетах, пока профессор не уйдёт на пенсию, молодым ходу нет. Особенно безобразно это выглядит в Германии, где мне тоже довелось работать почти два года. Поэтому там много молодых, талантливых, которые не находят работу.

– А как обстоят дела в Австралии?

– Там есть Австралийский национальный университет, организованный по советскому образцу. На его базе мы создали свою научную группу. Поддерживают нас гранты, в том числе и позиции для молодых. Поначалу мы с женой планировали поработать там всего несколько лет. Она – биолог, и очень заинтересовалась природой Австралии. Но, увидев, какие хорошие условия работы в Австралии, мы решили там осесть навсегда.

– Интересно, а как с академиками в Австралии?

– В мире существовали только две академии, которые платили своим учёным, – в СССР и Югославии. Теперь это делают и в России. Конечно, все рвутся в академики: директора, замдиректора институтов. Просят кого-то писать им диссертации. Хочется удвоить свою зарплату, получить льготы. Но почёт – не зарплата. А в России между этими вещами знак равенства. Поэтому здесь много учёных невысокого уровня или лжеучёных. Я, к примеру, – академик Австралийской академии наук. Плачу взносы – более 500 долларов в год. Обратите внимание, не мне платят – я плачу! И это правильно. Академия наук – почётная организация, а не кормушка для пенсионеров.

– Но учёный на Западе, как правило, ещё и бизнесмен. Советская же наука была оторвана от экономики…

– И это было хорошо. Учёные не отвлекались на то, чтобы зарабатывать. Им вполне хватало зарплаты, тем более всё равно купить было особо нечего.

– Если бы советская система осталась, вы бы уехали на Запад?

– Никогда!

– Итак, система сломана. Бизнес учёных не финансирует, поскольку ему неинтересны долгосрочные вложения. Каков выход?

– Для начала в России нужно поменять налоговую систему и ввести прогрессивный налог. Эти 13 процентов смешны! Нужно ввести нормальные налоги для богатых. Австралия не самая богатая страна, но там доход свыше 140 тысяч долларов облагается максимальным налогом – 43 процента. В то же время есть некая минимальная сумма (шесть-семь тысяч долларов в год), с которой налог вообще не платится.

– Вы хотите сказать, что за счёт налоговых поступлений в бюджет финансируются научные программы…

– Конечно! И бизнесмены тоже платят эти налоги и не покупают дорогих «мерседесов». В Австралии закон: если служебная машина покупается организацией, она не должна по стоимости превышать фиксированную сумму. Мой ребёнок, увидев в России шикарные автомобили, спрашивает: почему нельзя этот закон принять в России? Так вот, при такой налоговой системе государство может ставить бизнесменам условие: если будете вкладывать деньги в науку, освобождаетесь от уплаты налогов. Подобная система распространена не только в Австралии, но и в других странах, в том числе в США. И бизнесу там выгодно инвестировать в науку. При этом нормальный доход в бизнесе – 15–20 процентов. В России же за этот мизер никто и пальцем не шевельнёт.

– Но разве одних законов достаточно, ведь упал общий уровень научной культуры…

– Увы! Научная культура – это когда человек не публикует результат десять раз без рецензии в «двориздатах» (так я называю издания местных университетов; с этим я сталкивался в России, и не раз), а пытается напечатать рецензированную работу в журналах мирового уровня. На Западе нам трудно получить патенты, поскольку они проходят отбор среди всех мировых патентов. Это должен быть оригинальный результат. А в России – пожалуйста! Можешь получить хоть двадцать патентов! Но кому они нужны? С кем они будут конкурировать? Беда в том, что в России ещё не выработана продуманная госполитика в области науки.

– По этой причине многие западные учёные из русской диаспоры отказываются от российских грантов…

– Я не представляю, как иностранец на пустом месте создавал бы здесь лабораторию, тем более не зная языка. В России столько подводных камней! Ну, к примеру, за границей мы можем грантовые деньги перенести на следующий год. В России же 31 декабря счета обнуляются, золушкина карета превращается в тыкву. Это же идиотизм! Мало того что это не позволяет думать о будущем, так вдобавок генерирует чёрный рынок. Грантовые суммы пытаются сохранить, переводя в зарплаты. Зарплаты формально получаются сумасшедшими. Так возникает двойная бухгалтерия. Всё это разлагает людей. Вообще, в грантовой системе столько условностей, что большинство занимается выполнением критериев по гранту, а существо науки теряется.

Наш грант продлили на два года, но совсем неясно, как будет финансироваться второй год, так как Министерство даёт деньги только на один. В целом вся политика правительства по грантам не очень понятна, нужны не редкие вливания огромных денег, а долгосрочные научные программы с независимой международной экспертизой.  Мы до 2020 года знаем, что будет с австралийской наукой, независимо от того, кто придёт к власти, лейбористы или либералы.

Мне жаль российскую талантливую молодёжь, ей нужно дать достойное будущее. У меня побывали уже человек 16 из ИТМО. И, честное слово, я никого в Австралию не переманил, молодые должны восстанавливать сильную науку в России.

Беседовала Лидия Березнякова. Фото Евгения Лучинского