Чулпан Хаматова: «Делюсь со зрителями тем, что меня лечит»

Известная актриса и общественный деятель считает, что как бы ни была невесела жизнь, её не надо бояться

С Чулпан Хаматовой, ведущей актрисой московского театра «Современник», мы встречаемся за кулисами, когда на сцене полным ходом идёт подготовка к спектаклю «Враги. История любви». В нём заняты помимо Чулпан Евгения Симонова, Алёна Бабенко, Сергей Юшкевич… А также дети самого шумного, детсадовского возраста.

Они, в отличие от серьёзных взрослых, не готовятся к спектаклю, а просто радостно бегают за кулисами. Чулпан отвечает на их вопросы. Например, рассказывает, как она будет умирать сегодня вечером: «Вот в рот я беру такую трубочку… Потом её раскусываю, и изо рта вытекает кровь. Понятно?» Дети кивают, а на лицах застыла брезгливая гримаса. Чулпан смеётся и даже пытается оправдываться: «Но я же понарошку…» И сообщает им такую подробность: «Это хорошая кровь. Вкусная. И отстирывается хорошо…»

Но наш разговор – о предстоящей поездке актрисы в Петербург с новой постановкой «Час, когда в души идёшь – как в руки». Премьера состоится 23 и 24 февраля на сцене театра «Балтийский дом».

– Чулпан, два слова о вашей премьере…

– Ой, это не только моя премьера. Мы все вместе: пианистка Полина Кондраткова, саксофонистка Вероника Кожухарова, артистка Чулпан Хаматова. Вероника – одна из лучших саксофонисток в Европе. Вы знаете, например, что инструмент у неё уникальный, таких в мире всего три и ей подарил его сам Патрик Сельмер, владелец самой известной в мире фирмы, которая производит саксофоны? Полина – прекрасная пианистка, лауреат многих международных конкурсов и ещё талантливый композитор.

Мы покажем музыкально-литературную композицию, в ней соединились стихи Беллы Ахмадулиной и проза Марины Цветаевой, двух величайших поэтов ХХ века. Больше всего я не хотела бы, чтобы на лицах обманутых зрителей осталось какое-то недоумение: хотели одного, а увидели совсем другое. Это будут только музыка и слово, как у Ахмадулиной: «Рояль и ты – две сильных тишины, два слабых горла: музыки и речи». Это такая наглость! 

– Внимание зрителей чрезвычайно трудно удержать стихами и прозой. Тем более серьёзными стихами, как у Ахмадулиной, и невесёлой прозой, как у Цветаевой. Не страшно?

– Очень страшно. У меня металлический привкус во рту появляется, как только начинаю об этом думать. Но с другой стороны, невероятно интересно и азартно. Все профессионалы, опытные люди, с которыми я советовалась, дружно крутили пальцем у виска и говорили, что это безумие. Предупреждали, что сквозь эти слова продраться невозможно, что текст очень сложный… А я решила всё равно попробовать. Надеюсь… Не знаю, на что я надеюсь. На взаимное понимание, на сотворчество – наше и зрителей. Ведь они придут – если придут, понимая, что им предстоит. И что потребуется некий душевный труд. Мне очень хочется поделиться со всеми тем, что меня лечит.

– Лечит – от чего?

– От невесёлого существования. От жестокой, бесчувственной реальности, из которой мы захотели сбежать. Ну а если зрители будут не готовы к этому, значит, не судьба. Этой программы больше не будет.

– Вы решили, что первые зрители будут петербуржцы?

– Да, Питер – первая испытательная территория.

– Почему не Москва?

– Мне кажется это правильным…

(…Времени до спектакля остаётся всё меньше. Голос в динамике: «Ребята-бутафоры, пройдите, пожалуйста, на сцену. Юные артисты продолжают беззаботно бегать в узком коридорчике друг за другом и за воздушными шариками.)

– В спектакле «Враги. История любви» по роману Исаака Бешевис-Зингера герои проходят через войну, им удалось избежать смерти. Но в мирной жизни они никак не могут жить счастливо. Ваша героиня Маша – такая несколько стервозная женщина, которая пытается увести мужа из семьи, от заботливой, простой женщины… Вы сами её не осуждаете за это?

– Моя героиня прошла концлагерь и пытается с этим страшным грузом не просто жить, а пытается эту жизнь любить. Она старается любить мужчину, и это её последняя попытка сделать себя счастливой. Кто может осудить её? Я не могу. 

– Грустная история.

– Грустная. Несмотря на то что в ней много юмора. Но никто из героев не справляется с жизнью.

– И никакого намёка на что-то оптимистичное в конце?

– Никакого намёка. У Зингера всё грустно.

(Ба-бах. Дети громко кричат. Последний шарик, как можно понять, наконец-то лопнул.)

– Хорошо, Чулпан, другая ваша работа в театре «Современник» – журналистка Сара Гудвин в «Скрытой перспективе». Там-то есть этот светлый намёк?

– Нету. Никакого.

– Да что ж такое! И так в жизни мало весёлого, и вы ещё со сцены…

– А вы знаете, это и здорово – принимать жизнь такой, какая она есть. Не бояться её! Зачем себя обманывать, что мир устроен по-другому? Он именно так и устроен: грустного, печального больше, чем… Впрочем, это не грусть. Это совершенно спокойное осознание того, что таков ход мироздания, таков ход вещей. Не может быть весёлым спектакль, в котором вам напоминают, что в мире есть войны, есть геноцид, есть тюрьмы...

– В спектакле искалеченная в одной из горячих точек журналистка выясняет отношения со своим другом. Он хочет спокойного, мирного существования, а она – по-прежнему на войне.

– Не совсем так. Мужчина не хочет спокойного существования. Вернее, у него временная передышка. Я не знаю, сколько пройдёт времени – три года, пять лет, десять, – если он не сломается, не сопьётся, останется человеком, он не сможет забыть то, что видел. Он в любом случае туда вернётся. Потому что любой человек, который умеет рассуждать, который задумывается о том, что происходит, который анализирует, рефлексирует, не может себя обмануть. Он не сможет жить размеренной жизнью, понимая, что эта размеренность, эта норма – она эфемерна, её нет.

– Этот спектакль вы посвящаете двум отважным женщинам, погибшим на войне или почти на войне, – Мари Колвин и Анне Политковской.

– Когда мы только репетировали, я звонила Мари Колвин. Это легендарный английский репортёр, отважная женщина, которая побывала во многих горячих точках, была много раз ранена, потеряла глаз. Мы с ней поговорили и условились созвониться ещё раз. Разговор должен был состояться 1 марта. Я позвонила – никто не ответил. Только потом я узнала, что Мари была убита 22 февраля. В Сирии. Обе журналистки, Мари Колвин и Анна Политковская,  – не уверена, что они друг друга знали, – были похожи. Их не интересовал отвлечённый мир, глобальная политика. Они рассказывали о конкретных людях.

– Кто-то не может жить, зная, что где-то на другом конце планеты умирают дети. А большинство – может.

– Да, такая позиция существует. Люди говорят друг другу: давайте не будем замечать того, что мы не можем изменить. Но не замечать этого нельзя. Потому что рано или поздно чужая боль всё равно войдёт в твою жизнь. Может быть, не прямо, а по касательной, но всё равно заденет. Фотография, которую ты увидишь, случайный разговор, который услышишь… Оградить себя и жить в оранжерейных условиях? Не задумываясь о том, что кому-то в этот момент нужна помощь?

– Это не для вас. Я уже не об актёрской работе, я о вас лично. О вашем фонде «Подари жизнь», который помогает больным детям.

– Мне бы хотелось, чтобы не звучало словосочетание «ваш фонд». Потому что фонд «Подари жизнь», к которому я имею счастье быть причастной, – это не мой фонд. Это структура, которая соединяет вместе людей – тех, кто хочет помочь, и тех, кому нужна эта помощь. 

– Для вас тоже важна каждая конкретная человеческая жизнь?

– По идее да. Но объёмы работы фонда сейчас такие, что я, наверное, процентов восемьдесят детей уже не знаю. 

– Работа в фонде изменила вас?

– Конечно. Увидев детей, которые борются со страшной болезнью – раком крови – и побеждают её, я поняла многое. Например, что важно в жизни, а что есть обычная суета, не стоящая внимания.

 

Беседовала Эльвира Дажунц