Рога и… крылья «Летучей мыши»
В театре «Санктъ-Петербургъ Опера» дали премьеру «Летучей мыши» Иоганна Штрауса. Художественный руководитель театра – режиссёр Юрий Александров – на материалах популярной оперетты поставил спектакль-разоблачение человеческой лжи, причём в планетарных масштабах.
«Летучая мышь» не первая оперетта в репертуаре этого театра, однако, принимаясь за неё, коллектив всё же рисковал. В первую очередь из-за неизбежного сравнения со знаменитым фильмом Яна Фрида, в котором ведущие роли исполнили братья Юрий и Виталий Соломины, Людмила Максакова и Лариса Удовиченко. Скажем сразу, переиграть знаменитых драматических актёров солистам музыкального театра не удалось. Но это вовсе не говорит о том, что постановка нехороша. Подзавязшие местами «разговорные» эпизоды создали выигрышный контраст для «сверкающего» пения артистов. В итоге Юрию Александрову удалось избежать главного греха опереточных постановок – неестественности перехода от драматической игры к пению и неорганичности их сосуществования в рамках одного спектакля.
Артистов, исполнявших в постановке главные партии, сразу хочется похвалить. Ведь, если мы помним, в фильме Фрида играли именно драматические актёры, а оперные – просто «отдали» им свои голоса. В «Санктъ-Петербургъ Опере» одни и те же исполнители выкладывались «без дублей» на сцене – и как певцы, и как актёры, и даже как танцовщики – взять, к примеру, лихой пляс князя Орловского в исполнении Кирилла Жаровнина, прекрасно справившегося и с вокальной партией (хотелось бы пожелать только лучшей дикции – в оперетте она важнее, чем в опере). Великолепен по своей энергетике был Игорь Ерёмин (Фальк), Евгений Баев тонко сыграл пьяненького директора тюрьмы Франка, и обаятельны появившиеся в эпизодах «заключённые» Антон Морозов и Евгений Чайников, которых явно забавляли их новые сценические образы.
Казалось заметным, что удовольствие от исполнения этого произведения получают все артисты (сияла уверенностью Анастасия Богославская – Адель, традиционно на уровне выступили Сергей Алещенко – Генрих Айзенштайн и Елена Тихонова – Розалинда). Даже худрук Юрий Александров перед премьерой признался, что ему захотелось «чего-то человеческого» после многочисленных оперных трагедий, поставленных в театре в последние годы.
Впрочем, без авторской трактовки и символичности постановщики всё равно не обошлись. Как только в первом действии поднимается занавес, зритель видит на сцене девушку-служанку, кружащуюся в обрамлении… рогов. Позади барочного портала сцены самого театра, художник Вячеслав Окунёв установил ещё один, зеркальный, из-за которого со всех сторон выглядывают эти двусмысленные охотничьи трофеи. Сцена становится похожей на калейдоскоп, в котором вместо бусинок и стекляшек вращаются герои.
Так выглядит дом Айзенштайнов. И дело тут даже не в увлечении охотой хозяина, а в событиях, которые происходят в этом помещении. Именно здесь Генрих и Фальк рассказывают Розалинде о том, кто такая Эмма, – собака Шульца или же всё-таки его жена. И здесь после ухода мужа «в тюрьму» (а на самом деле, как мы помним, на бал) Розалинда принимает навязчивого Альфреда. Лишь слегка прикрытая ложь, измены – вот на чём акцентирует внимание Александров.
Во втором действии режиссёр развивает свою мысль до международных масштабов: на балу у него появляется драпированный белый занавес – киноэкран, на котором зритель видит то картины бала, то идущие танки и стреляющие пушки… Двумя словами, война и мир. Пир во время чумы. Предчувствие Первой мировой – и пышный праздник. Падение российской монархии – и надевающий царскую корону пьяный русский граф. Желающие могут провести параллели с другим балом – из самого знаменитого романа Льва Толстого. Но это уже – факультатив.
С точки зрения оформления в этом действии вызывает раздражение отчего-то абсолютно чёрный задник, имитирующий стену и окна бального зала, – с ним сливаются костюмы многих героев, и в первую очередь, конечно, та самая Летучая мышь. Время от времени ситуацию спасает освещение – но далеко не всегда.
Едва ли не единственное вторжение в бережно хранимую ткань оперетты – эпизод с Альфредом, нанимающим «громовержца» (артиста, создающего звук раскатом грома при помощи металлического листа), представившегося экс-помрежем Мариинского театра, сосланным в Михайловский. Шутка для театралов – на случай, если кто-то заскучал от традиционности постановки. Ещё одна припасена в финале, когда Фальк пытается угадать, кто же скрывается за маской баронессы, и предполагает в Адели… Анну Семенович. Это уже шутка для широких масс, если кто-то из случайных посетителей театра устал от классического искусства и задремал. Впрочем, таковые вряд ли были – спектакль, как и полагается заводной оперетте, вышел динамичным.
Алина Циопа
