Эрмитаж, который мы не слышим

На днях Эрмитаж поделился радостной вестью: окончена реставрация автомата с часами «Клетка с птицей» швейцарской марки «Жаке Дро» конца XVIII – начала XIX века. Уникальный экспонат показали прессе, запустив старинный механизм и заставив птичку петь.

Выступление «артистки», которая, как оказалось при реставрации, имеет весьма конкретное экзотическое название – пурпурная танагра-медосос (она водится в Южной Америке), – произвело фурор. Она движется и заливается мелодичным свистом, притом её «ария» весьма бодра по темпу исполнения. Дело в том, что внутри музыкального автомата сокрыт маленький органчик, который и позволяет птичке издавать подобные звуки.

– Скорее всего, с веками звук не изменился, – говорит один из мастеров, занимавшихся ремонтом чудо-птички, ведущий конструктор Олег Зинатуллин. – Там металлические трубы. Вот деревянные усыхают, расклеиваются. А эти – тысяча лет пройдёт, они такими и останутся.

К реставрации механизма пришлось привлекать специалистов разных областей. Чинить органчик помогал мастер органного дела, саму фигуру птички – таксидермист (внутри она металлическая, а снаружи оклеена перьями), циферблат – специалист из Мухинского училища. Реставрация предмета проходила в рамках программы Эрмитажа и Samsung Electronics «Связь времён – связь технологий».

– Экспонат был грязный, гнутый, утрачены детали, – вспоминает старший научный сотрудник Валентин Молотков. – Много чего было – сразу и не скажешь. В общем предмет был лишён экспозиционного вида.

– Когда мы его получили и стали изучать, довольно быстро стало понятно, что автор использовал несколько других клеток, собрав их воедино, – говорит заведующий лабораторией научной реставрации часов и музыкальных механизмов Михаил Гурьев. – Это практика не такая редкая, как можно было бы ожидать. Это затруднило нашу жизнь, потому что клетка прошла через многочисленные ремонты. Когда механизм сделан сразу и целиком, его детали складываются как элементы мозаики и после разборки и чистки его проще собирать. В нашем случае дело было не так однозначно, и мы довольно долго ломали голову, разбираясь в многочисленных переделках, восстанавливая авторский вариант.

Часы, попавшие в Эрмитаж в XIX веке из коллекции графа Фёдора Паскевича, выглядят весьма необычно: циферблат на них располагается снизу. 

– Обычно такие вещи висят на цепях, делается какое-то как бы дерево, – предполагает Валентин Молотков. – Скорее всего, они располагались или в большой гостиной, или в столовой, или в садике.

А вот у Михаила Гурьева – своя версия: часы могли находиться в спальне. Тогда их владелец мог смотреть время, не вставая с кровати, а потом, поднявшись, видел птичку. 

Впрочем, вряд ли часы висели прямо над кроватью: автомат с часами, выполненный из стали, латуни, с позолотой, оловом и эмалью, весит аж 26 килограммов.

– Это довольно популярный предмет, можно вспомнить, например, сказку Андерсена «Соловей императора», – рассказывает Гурьев. – Такие клетки делали и в XVIII, и в XIX веке. Они всегда немножко отличались, но были примерно одинаковыми по компоновке и устройству. Считалось, что подобные вещицы иногда использовались для того, чтобы учить канареек петь, исполнять мелодии. У нас в Эрмитаже таких клеток несколько. Но эта – самая нарядная, имеет самый сложный механизм и тщательно отделана.

Но главное в этом удивительном автомате не внешний вид.

– Мы вернули экспонату жизнь, – говорит Михаил Гурьев. – Именно способность звучать и двигаться отличает наши объекты от всех прочих в музее. Реставраторы механизма – бойцы невидимого фронта. Хотя снаружи предмет может быть не сильно изменившимся, объём проделанной реставрационной работы нередко бывает огромным. Но нам нравится наша работа, и приятно, когда её замечают другие.

К сожалению, трудно сказать, когда публика сможет оценить труды реставраторов: ещё неизвестно, когда часы попадут в экспозицию (до реставрации они хранились в фондах музея). Статистика, которую приводит Михаил Гурьев, неутешительна: в музее около трёх тысяч часов и примерно каждые десятые из них – музыкаль-ные. Но в экспозиции находится лишь 50. И то публика не имеет возможности увидеть движение фигурок (если такое предусмотрено механизмом) и услышать голоса экспонатов.

Конечно, механизмы былых эпох очень хрупкие, и необходимо, чтобы они прожили как можно дольше, радуя последующие поколения. Но хотя бы записать один раз «выступление» экспонатов и затем демонстрировать его, скажем, на экране в том же зале технологии позволяют. В Эрмитаже есть такие планы, но пока они не реализованы.

Тем временем в лаборатории научной реставрации часов и музыкальных механизмов по-прежнему кипит работа: сейчас там восстанавливают «Большие часы Штрассера», которые называют механическим оркестром. Механизм, исполняющий 14 произведений, в том числе Гайдна и Моцарта, планируется подготовить к 250-летию Эрмитажа в 2014 году.

 

– Сейчас мы в середине работы, – говорит Валентин Молотков. – Там много сложностей. «Штрассер» заиграл в 1804–1805 годах, во времена Александра I, и с тех пор его постоянно использовали, в машине наворочено много переделок, исправлений, каждому приходило в голову что-то своё, нужно было понять, как что работает. Это большой труд, ещё рано что-либо говорить.

Алина Циопа