«То, что сейчас происходит, – это ликвидация»

Так оценивает реформу Российской академии наук Эдуард Колчинский, директор Санкт-Петербургского филиала Института истории естествознания и техники РАН

О неизбежном реформировании системы РАН философ, историк науки Эдуард Колчинский говорит давно. Но он не предполагал, что это будет происходить столь стремительно и в такой форме, как это мы наблюдаем сейчас.

 

Революционеры рубят сгоряча

– Эдуард Израилевич, можно ли найти в истории аналог реформы, которая предстоит академии уже этой осенью?

– История свидетельствует: когда в государстве идут крупные перемены, власти всегда стараются пересмотреть взаимоотношения с научным сообществом, создавая «идеологически корректную науку». Например, пролетарскую науку в советской России или арийскую в национал-социалистической Германии. После Октября РАН ругали как буржуазную структуру, а сейчас её критикуют как архаичную организацию, основные черты которой сложились в период расцвета сталинизма.

Сразу напрашивается историческая аналогия с тем, что происходило во времена Французской революции. Революционеры тоже думали, что сложные проблемы организации науки можно решить быстро. На волне революции поднялись люди, которые считали себя учёными, но не получили признания со стороны научного сообщества. Известный якобинец, «друг народа» Жан Поль Марат требовал ликвидации академических ассоциаций для блага самой науки. Жирондисты тоже жаждали упразднить академии и создать «демократический орган» по управлению наукой. И в один «прекрасный» день французские академики обнаружили двери академий и университетов закрытыми. Это было начало репрессий, направленных против академиков, объявленных пособниками королевского режима. Часть учёных попала на гильотину, часть умерла от голода, некоторые успели уехать из страны. Через несколько лет реформаторам стало ясно, что без профессиональной науки обойтись нельзя. «Революционные методы» добычи селитры из погребов, конюшен и овчарен не решили проблему нехватки пороха: нужны были ещё поташ и сода. Вскоре гонителям академий самим отрубили головы, а новые власти вернулись к прежней системе организации фундаментальной науки, только назвали её уже не академией, а национальным институтом.

Есть пример из недавней истории – «культурная революция» в Китае в середине 1960-х годов, когда шла непрестанная реформа Китайской академии наук, переподчинение её институтов различным министерствам и ведомствам или местным властям. Академии наук приказали повернуться к нуждам промышленности, сельского хозяйства и армии, а учёных посылали для перевоспитания физическим трудом на фермы, заводы и в казармы. В итоге всю академическую структуру пришлось создавать заново. Но было потеряно целое поколение учёных, и последствия этого не изжиты по сей день, хотя Китай тратит свыше 90 миллиардов долларов в год на научные исследования.

– Вы выражаете мнение большинства учёных о том, что новый законопроект приведёт к гибели науки?

– Меня никто не уполномочивал выражать мнение какой-то части учёных, большей или меньшей. Но многие мои знакомые, далёкие от Академии наук, считают подобные планы преступными. Академия наук всегда была высокоавторитетной организацией, а в советское время наиболее демократичной, наименее забюрократизированной и коррупционной научной структурой. Уровень работ и защищённых в её советах диссертаций очень высок. Я не сторонник советской системы, у неё были свои недостатки, в том числе постоянное вмешательство партийных структур в выборы академиков, назначение директоров и т. д. 

Но в целом уровень свободы научного поиска в академии был намного выше, чем в вузах, над которыми уже в начале 1920-х был установлен жёсткий контроль. В АН СССР занимались генетикой и кибернетикой, теорией относительности и квантовой физикой, когда университетская профессура МГУ и академики ВАСХНИЛ громили их как «продажных девок империализма». В первое десятилетие после развала СССР, когда госфинансирование было ничтожным, сотрудники РАН эффективно использовали зародившуюся систему грантового финансирования, открывшую возможности для включения в мировые научные сети, совместные проекты с зарубежными исследователями. В конечном счёте академическая наука выжила, сохранила научный потенциал, хотя и в урезанном виде. Именно высокий авторитет Академии наук дал её учёным возможность получать деньги от зарубежных фондов, которые просто спасли нашу науку.

«Сперва на лягушках надо было бы поэкспериментировать»

– Но согласитесь, реформа РАН назрела давно…

– …и уже несколько запоздала. Но только в ужасных снах можно было предположить, что будет предложен подобный вариант её проведения. Даже законопроект, полученный после второго чтения, – это не реорганизация Академии наук, а её ликвидация! Это утверждают в один голос все здравомыслящие люди, в том числе многие рьяные сторонники реорганизации РАН.

Как один из главных авторов четырёхтомной «Летописи РАН. 1724–1934», говорю это с полной ответственностью. Законопроект, имеющий огромное значение для будущего России, нельзя ни писать, ни принимать в таком темпе, будто «Отечество в опасности». Подготовка реформы РАН и создание новых научных структур требуют не только подробного профессионального анализа, но и проведения пилотных проектов. Вообще, как советовал большевикам Иван Петрович Павлов, «сперва на лягушках надо было бы поэкспериментировать, а потом уже за страну приниматься». К тому же непонятно, кто написал этот проект, а из самого законопроекта неясно, чего хотят его авторы. И почему вообще анонимные заготовки нужно рассматривать всерьёз? Итог их реализации предсказать нетрудно: «Хотели как лучше, получится как всегда». Но исправить содеянное в короткий срок не удастся. Национальная наука вызревает столетиями.

Научное сообщество, да и образование в нашей стране за 22 постсоветских года понесли катастрофические потери не из-за неэффективного менеджмента. Стране, верящей в чудеса и всемогущество золотого тельца, наука не нужна. Из России уехала значительная часть подлинной научной элиты. Они увезли свои научные разработки, таланты, проекты. За ними вот уже более 20 лет уезжает самая активная часть молодёжи. А после реформы те, кто ещё не уехал, уедут обязательно. И никакими деньгами вы их не удержите, потому что всем известна губительная система «эффективного менеджмента» во вновь созданных структурах.

Под вывеской РАН планируют собрать минимум около 1000 академиков, присовокупив сюда действительных членов РАСХН и РАМН, к которым потенциально могут добавиться ещё около 1500 нынешних членов-корреспондентов. На таких форумах не то что нельзя ничего серьёзного решать, но даже невозможно организовать нормальное голосование. Надо не увеличивать число академиков, а сокращать их в разы. В Императорской академии было только 42 академика, но их знал весь мир. Если сократить численность академиков, станет легче различать, кто внёс крупный вклад, кто – просто выдающийся, а кому «негры» написали липовые диссертации и книги. И если чиновники, как задумано реформаторами, будут распределять деньги на науку, это будет хуже, чем предыдущая система распределения средств. Известно, чем подобное распределение закончилось для пяти с половиной тысяч отраслевых институтов и для университетской науки в 1990-е годы.

Как на Западе – не получится

– Вы считаете, что у нас внедрить американскую модель науки невозможно?

– Ну почему же... Выделите на науку 400 миллиардов долларов в год, привезите сюда американскую профессуру, внедрите их систему выборности всех звеньев административной структуры на конкурентной основе, включая деканов и ректоров. Не помешает и американский этос науки, её подлинная состязательность, финансирование из разных источников. Добавьте десятки и сотни тысяч лучших учёных, аспирантов и студентов, приехавших в США из разных стран. Желательно сделать всем зарплату как в США. Кстати, там профессор в среднем получает 6054 доллара, а у нас – 617 долларов.

Сторонники реорганизации предлагают организовать науку «как на Западе». Но в зарубежных странах существует несколько моделей организации науки. По американской модели живёт не так уж много университетов в самих США. Причём многие реформаторы смутно представляют, какова она. Американский университетский исследователь получает гранты для команды, которую он нанимает для выполнения определённого проекта. А после окончания работы он этих людей увольняет. Кстати, там немало скандалов по поводу присвоения фундаментальных открытий руководителями проектов. И если молодому учёному не удастся где-то зацепиться на постоянную работу, то ему в зрелом возрасте придётся искать новое применение своим способностям. Вряд ли российские учёные готовы к такой модели, чтобы в 40 лет начинать жизнь заново. Я думаю, после введения этой модели число желающих заниматься наукой в России сойдёт на нет.

В Китае сохранили академию наук советского типа и при этом ещё развивают университеты. Они ежегодно отправляют за границу 300 тысяч студентов, 60 тысяч из которых возвращаются и привозят в страну новые знания, методы и умение работать на новейшем оборудовании. Китай вкладывает в науку огромные деньги, но в немалой степени его успехи связаны с реализацией лозунга «Обгонять, наступая на пятки», иначе говоря, за счёт технологического и научного заимствования. Они интенсивно и самозабвенно учатся. Мы же тратим на науку всего 5–6 миллиардов в год. Остальное растворяется в разного рода «Сколково», «Роснано» и «Роскосмосе» – при этом ракеты скоро начнут взрываться ещё до старта. Сейчас на плаву держатся лишь те, кто участвует в выполнении проектов с зарубежными исследователями. Я не думаю, что ведущие зарубежные учёные станут иметь дело с людьми, которых будут утверждать новые «отделы науки ЦК», простите, новые «советы по науке» в администрации президента и в правительственных учреждениях. Они и своих-то правительственных чиновников не любят, а российских – тем более.

Недавно на Международном конгрессе по истории науки, где, кстати, Россия оказалась единственной страной, не приславшей официальную делегацию, и все историки науки приехали за свой счёт, обсуждался вопрос о поддержке позиции академического сообщества России. Решающим стало заявление математика из Германии госпожи Фогт. Она сказала: «Наш долг – поддержать российских коллег. Я знала много русских математиков и по их трудам могу твёрдо сказать, что российская наука – великая наука». РАН по производству научной продукции находится на третьем месте среди научных учреждений мира. В России была великолепная школа математиков, сильная школа теоретической физики, были неплохие работы по цитологии, генетике, молекулярной биологии. Список можно продолжить.

В нулевые годы я, читая циклы лекций на тему «Наука и кризисы» в китайских университетах, заканчивал их такой фразой: «Что такое американская наука? Это русский профессор, который учит китайских и индийских студентов». И тогда никто не оспаривал этот тезис, а организаторы лекций хорошо знали, что такое американская наука. Не уверен, что сейчас эта фраза верна. За исключением МГУ, который по рейтингу находится то ли в конце первой сотни, то ли в середине второй, ни один российский университет не входит в число 500 лучших университетов мира. А мы хотим именно их сделать центрами фундаментальной науки в России, причём за счёт смехотворных средств. Но ведь из ничего не получится ничего. Это ещё Андерсен объяснил в «Сказке о голом короле»…

Нужны переговоры правительства с учёными

– Что вы предлагаете в качестве альтернативы реформе?

– Вообще-то я историк науки, поэтому могу дать только самые общие соображения. Во-первых, наука должна финансироваться не только из государственных, но и из других источников. Один из наиболее успешных примеров – Общество Макса Планка, созданное в Германии в 1911 году для мобилизации промышленного капитала на нужды науки. Существуют и десятки других объединений в Западной Европе, в которых уровень научных исследований намного выше, чем в университетах. Во всех странах есть разнообразные фонды, что повышает шансы на объективное рассмотрение проектов разными экспертами, принадлежащими к разным научным кланам. Но такая система организации науки складывается десятилетиями. Вводить систему грантового финансирования из одного источника бессмысленно. Любая подобная структура будет заниматься распределением, а не конкурсом.

Во-вторых, мегагранты не решат проблему обновления преподавательского корпуса в университетах. Необходима подготовка десятков тысяч квалифицированных кадров, прекрасно знающих современный уровень развития науки. В процессе подготовки диссертаций аспиранты должны на длительный срок отправляться в лучшие зарубежные лаборатории и институты, причём работать в нескольких из них, чтобы аккумулировать разнообразие методов и концепций. Так было в царской России, так происходит сейчас во всём мире. Нужно также то, что на Западе называется постдоковской стажировкой. При этом отбор на зарубежные поездки должен быть максимально прозрачным.

В-третьих, создать благоприятные условия для привлечения в Россию молодых и перспективных исследователей из других стран. Там очень жёсткая конкуренция, что даёт возможность привлечь высококвалифицированные кадры гораздо дешевле, чем руководителей мегагрантов, но часто не намного слабее.

В-четвёртых, ввести подлинный конкурс замещения вакантных должностей, запретив участвовать в нём сотрудникам собственного института, бывшим аспирантам, доцентам. Надо обеспечить подлинную циркуляцию кадров и идей, как это сделано в большинстве стран.

И наконец, самое главное – очистить научное сообщество от всех компиляторов и плагиаторов, проверив прежде всего диссертации тех, кто защищал их, работая вне научных учреждений и вузов. Пока научное сообщество не освободится от подобного рода «учёных», непонятно, с кем разговаривать правительству, в котором также масса подобных «кандидатов» и «докторов». В диалоге власти и науки со стороны научного сообщества должны участвовать не назначенные самим же правительством президенты, ректоры, директора, а подлинные лидеры научного сообщества. А кто таковым является на самом деле, всем хорошо известно.

Без движения в этом направлении все реформы обречены только на то, что будет ещё хуже. Пора отбросить все ведомственные интересы и амбиции и начать искренний взаимозаинтересованный диалог власти, общества и учёных о том, как выходить из создавшегося положения.

Я считаю, что правительство должно сейчас сесть за стол переговоров с лидерами академического сообщества, которые созрели для конструктивного диалога, и разработать приемлемый вариант реформы. Прежде всего следует отказаться от мысли сливать Академию наук с медицинской и сельскохозяйственной академиями. От укрупнения научная система лучше не становится. Согласно мнению американского генетика Сьюэлла Райта, вид сохраняет потенциал успешной эволюции, когда он разделён на небольшие полуизолированные популяции, в которых полезная мутация может легко проявиться и быстро закрепиться во всём генофонде вида. Небольшие научно-исследовательские институты, связанные между собой общими проектами, объединяющими учёных вузовской и отраслевой наук, – основа для поступательного развития отечественной науки.

Беседовала Наталья Григорьева

 

тем временем…

 

Так можем остаться у разбитого корыта

Наука – не сражения с ЛГБТ-сообществом, не футбольно-фанатские страсти и даже не Сталин. Она мало волнует большинство наших граждан.

Первое, что напрашивается в ответ на вопрос «почему?», – а тут думать надо. Однако на самом деле это лишь пол-ответа. Вторая половина – в том, что мы привыкли: научный процесс стал сегодня настолько сложным, что даже физики, биологи, химики и прочая учёная братия не понимает, что происходит в смежных дисциплинах, зато пользоваться плодами научных открытий легче лёгкого – кнопку нажал, и всё в порядке. А осознать, что если мы лишимся отечественной науки, то можем остаться без этих самых заветных кнопок, – пока не получается. Для этого наши нефть и газ должны резко упасть в цене и/или стать никому не нужными.

Потребительское мировосприятие вытеснило науку на периферию общественного сознания. Это легко понять даже по экрану телевизора. Когда-то «Очевидное – невероятное» с Сергеем Капицей и «Цивилизацию» с Львом Николаевым смотрели миллионы телезрителей. Теперь же бледное подобие тех телепрограмм запихнуто в непрайм-таймное гетто, потому что неинтересно широкой аудитории и не способно собрать почти никакой рекламы. Наука у нас давно уже потеряла свой былой престиж, как и звание учёного. Девушки отныне любят чиновников, бизнесменов и топ-менеджеров чего угодно, потому что они при деньгах, а эти ботаны – голь перекатная.

Наука у нас в России сегодня никому не нужна – ни девушкам, ни респондентам по социологической выборке, ни студентам, ни промышленности, ни даже власти. Да-да, и власти тоже она вроде как не нужна. Первоначальный замысел реформирования РАН – наглядное тому подтверждение. Ведь законопроект на эту тему, тайно подготовленный в недрах Минобрнауки и затем неожиданно внесённый в Госдуму, был направлен только на одно – превратить РАН в клуб по интересам. Да, академия была хороша в авторитарно-тоталитарном государстве, а в более или менее демократическом обществе наука должна жить при университетах. Но у нас в России сложилось именно так, как только и могло сложиться, а потому вроде бы даже отпетому двоечнику должно быть ясно: если поставить на малоэффективной и многозатратной РАН жирный крест, мы вообще останемся у разбитого корыта. Вот именно: вроде бы…

Сергей Ачильдиев, ведущий полосы «Наука»