«Никогда не шла в театр как на работу»
Знаменитая певица Тамара Синявская – о том, как ей пелось с Лемешевым и Вишневской и почему в театре не «работают»
В Петербурге только что завершился конкурс молодых оперных певцов Елены Образцовой. Публика, с интересом посещавшая все туры, неизменно с большой теплотой встречала выход членов жюри и особенно – звезды Большого театра Тамары Синявской. Полюбили Синявскую и конкурсанты: даже после церемонии закрытия, когда все разошлись, она ещё долго беседовала с финалистами, помогая советами. Чувствовалось, что для этой обаятельной женщины, великой певицы воспитание молодых артистов – больше, чем работа. Но об этом она рассказала подробнее сама…
– Тамара Ильинична, вы провели всю неделю в жюри конкурса молодых оперных певцов, каковы ваши впечатления?
– Мне было очень интересно. Потому что были певцы с очень хорошими голосами и хорошо владеющие этими голосами. К сожалению, некоторые не выдержали очень напряжённой программы.
– Вас уже много раз об этом спрашивали, и всё-таки кажется удивительным, что вы с Еленой Васильевной – две великие певицы, поделившие первое место и работавшие в одном театре, – всю жизнь дружите и не были соперницами…
– Ну что значит, соперницы? Соперничать, на мой взгляд, можно только на сцене. А если соперничать и в жизни, то, я думаю, уже надо ставить диагноз. Соперничество по сцене – это замечательно, оно подстёгивает. Лена для меня всегда была своеобразным стимулом.
– У вас, насколько я знаю, есть некое распределение ролей, вы стараетесь не повторять партии друг друга.
– Это не только мы стараемся, у нас разный характер голосов. У Лены меццо-сопрано более высокое, а у меня более центральное с контральтовым нижним регистром. В некоторых ролях мы с ней встречались, но никогда не было столкновений. Я знала, на что способна Лена, всегда перед ней снимала шляпу, всегда восхищалась ею и до сих пор это делаю. Я сейчас говорю – и у меня мурашки бегут. То, что делала Лена, могла делать только она.
– То есть вы не договаривались, какая партия кому достанется?
– Нет, мы были молодые, нам было интересно. Я помню случай (не знаю, помнит ли она) в Канаде, в 1967 году. Мы тогда были совсем юные, нам не полагалось по собственному номеру, и нас на гастролях селили в одной комнате. Жили мы дружнее не бывает. Она пела свой репертуар, я свой. Но однажды она пришла на мой спектакль – на «Князя Игоря». А потом сказала: «Ты знаешь, мне так понравилось – я тоже хочу спеть Кончаковну!» И спела. Но я же не могла сказать тогда: «Лен, я тоже хочу спеть Эболи!» Я этого не сделала. Но такой эпизод был, она добилась своего, спела, а потом благополучно ушла от этой партии, потому что другие её привлекали больше. Поэтому ничего особенного в этом нет. Так странно, что люди спрашивают, как нам это удаётся.
– Большой театр – это всегда легенды, и многих легендарных людей вы встречали. Например, Лемешев вас пригласил на партию Ольги в «Евгении Онегине»... Каково с ним было работать на сцене?
– Что значит работать? Это кто как относится к своему делу. А у меня дело – любимое. Я даже сейчас не могу сказать «работаю». Я преподаю в институте, заведую кафедрой вокального искусства, и это любимое занятие, продолжение моей профессии. Да и в театр я никогда не ходила как на работу. Работают все кругом: обслуживающий персонал, осветители, билетёры, администрация. А мы (тоже стыдно сказать «творим») – мы живём в театре.
– Так всё-таки скажите, каково было с Лемешевым?
– Работать?
– Ну, если я скажу «жить», это будет неправильно.
– Нет, конечно, с Лемешевым было безумно приятно, он был такой трогательный! Не забывайте, я-то была ещё девчонкой, а он находился в том самом возрасте, в котором сейчас нахожусь я. Но на сцене он был очарователен: у него был парик с длинными локонами, как полагается Ленскому, наклеенные ресницы, хороший грим. Он хорошо выглядел, был довольно подтянут. Когда мы закончили спектакль, я получила море цветов на сцене – и в том числе от него. А там лежали записочки ему от поклонников. И я пришла к нему в гримёрку отдать эти цветы. Постучалась, он говорит: «Войдите!» – таким слабым голосом: уже сил не хватало после спектакля. Я открываю дверь и вижу: сидит… дедушка. Он снял парик, а у него волосы абсолютно белые. И мне так стало грустно! Голос-то у него звучал, он оставался в своём тембре, почти как молодой юноша. Он так волновался! Когда закончили картину, у него были холодные влажные руки, ещё музыка шла, а он спрашивает: «Тамарочка, как я спел?» Я говорю: «Потрясающе, Сергей Яковлевич!» – «Слава богу!» – и выдохнул, у него сердце отпустило. Представляете?
– Там же ещё Галина Вишневская пела…
– Да, Галина Павловна, Юрий Мазурок, Сергей Яковлевич и я.
– А Галину Павловну опасались из-за её характера?
– Нет, я её очень любила. Потому что она для меня была эталоном женщины, которая отдана своей профессии на 200 процентов, следит за собой с ног до головы и требовательна к себе безумно. Мне это очень нравилось в ней. Она была хороша невероятно. Всегда в форме, красиво одета, со вкусом, всегда с гордо поднятой головой. Коллеги побаивались её характера. Но она ко мне очень благосклонно относилась, что и подтвердили последние десятилетия нашего общения с ней и с Мстиславом Леопольдовичем.
– Вы часто ходили друг к другу в гости?
– Не могу сказать, что часто, но они бывали у нас – и Мстислав Леопольдович, и Галина Павловна. Когда они были в эмиграции, а я прилетала в Париж на гастроли, Галина Павловна, приглашая меня к себе, спрашивала: «Не боишься к нам приходить?» Я говорю: «Нет, я ничего не боюсь».
– Но ведь многие ли артисты, продолжающие работать в Большом, отваживались на такую встречу? Это же был риск?
– Риск был, тем более что я ещё, извините, была депутатом Верховного Совета. Но, слава Богу, от блока беспартийных, и надо мной никто не довлел. Я принципиальный человек. Серьёзный. Ответственный. А что тут такого? Я, воспользовавшись случаем, приходила в гости к своей глубоко уважаемой партнёрше, с которой пропела много лет вместе. Она, кстати, сама выбирала меня в партнёрши – ей было со мной, видимо, комфортно. Потому что я с удовольствием подстраиваюсь под голос сопрано, помня, что мой голос в дуэте – «номер два».
– А как в театре относились к тому, что вы блистали на эстраде? Это же уникальный случай, когда человек раскрылся в полную силу и в оперном мире, и в эстрадном.
– А что, есть разница? Я там разве по-другому пела? Я пела тем же голосом, тем же оперным посылом.
– Сейчас-то посмотрите, какая разница!
– Раньше на эстраде пели люди, обладающие хорошими голосами, а сейчас – я не комментирую. Сейчас техника принимает огромное участие в становлении эстрады, вернее шоу-бизнеса. Раньше же все, особенно баритоны, голосистые были, начиная с... (словно не решаясь произнести имя супруга, Муслима Магомаева, замолкает. – Прим. ред.).
– Мне кажется, всё равно академическим свойственен снобизм в отношении эстрадных.
– Снобизм – да, был. До тех пор пока три тенора не спели. А что они пели? Популярные арии, а потом неаполитанские песни. Все к этому пришли.
– А вам не говорили ничего о нежелательности выступлений на эстраде?
– Говорили. Но за меня заступился сам Лемешев. Он сказал: «Есть артисты, которым дано петь только оперу. Есть артисты, которым можно петь только русские народные песни. Есть артисты, которым можно петь эстраду. А есть артисты, которым можно петь всё. Не трогайте её, ей дано». И всё. От меня отстали. Ну да, в Большом театре меня немножко «поклевали» в своё время. За то, что я часто появлялась в «Новогодних голубых огоньках»...
– «Голубые огоньки» – это особая тема, целая эпоха... А был какой-то «огонёк» в вашей жизни, вам особо запомнившийся?
– Самый памятный огонёк был для меня, когда наступал 1975 год, мы с Муслимом спели знаменитую «Тиритомбу», и вся страна узнала, что мы вместе.
– Вас ведь познакомил Роберт Рождественский?
– Мы до этого знакомы были, и не раз. Поздоровались – разошлись. Раза три. А окончательно мы познакомились действительно в Баку, в Филармонии имени его дедушки, полного тёзки. Мы приехали на декаду русского искусства и литературы в Баку, это был 1972 год, 3 октября. И там Роберт нас представил. Мне было очень смешно, когда мы третий раз знакомились.
– То есть вы и до того друг другу представлялись?
– Да, оказались в одной гримёрной. «Здравствуйте-здравствуйте». – «А вы откуда?» – спрашивает. Отвечаю: «Из Большого театра». Он говорит: «Не похоже».
– Почему?
– Скромная очень.
– Значит, на эстраде тоже существовали стереотипы в отношении оперных артистов!
– Да, именно из Большого театра. Люди оттуда всегда несли себя так, будто: «Вот иду я, а всё остальное позади». Поэтому он немножко удивился. А я и сейчас себя не несу. Люди и так всё видят. Несут себя те, которые хотят, чтобы их заметили. А что мне обращать на себя внимание? Мне бы спрятаться куда-нибудь!
– Почему?
– Потому что не это главное. Мне интересно, как меня на сцене публика встретит. А ещё интереснее, как проводит...
– Ну, провожать-то вас ещё не хочется. И Елена Васильевна на конкурсе со сцены говорила, что надеется вас уговорить запеть вновь...
– А вот на эту тему, позвольте, мы с вами говорить не будем.
– Что ж, я уважаю ваш выбор.
Беседовала Алина Циопа
