Золотые дети

 

Кому выгодно держать сирот в казённых детдомах

Поразительное дело: борьба с сиротством идёт два десятилетия, созданы десятки благотворительных фондов, потрачены сотни миллиардов рублей, а количество сирот осталось на уровне 1993 года. Не сильно уменьшилось оно и после 2005 года, когда правительство значительно увеличило финансирование: на каждого сироту у нас тратят больше, чем в Финляндии или Испании. Однако в России сохранилось более 1,8 тысячи детдомов, которых в странах Евросоюза почти не осталось, а 95–98 процентов их сирот живут в семьях – приёмных, патронатных или у близких родственников. Некоторые правозащитники говорят о феномене российской «экономики сиротства»: будто бы система опеки и попечительства работает на то, чтобы детдома не остались без финансирования. «НВ» попыталось разобраться, сколько стоит содержать сироту в учреждении за забором, сколько в приёмной семье и кто стрижёт на этом купоны.

Детдом – лучший выход

Семья Натальи и Сергея Жарковых (фамилия изменена) воспитывает 8-летнюю приёмную дочь Елизавету, которую они взяли под опеку 6 лет назад. В 2010 году семья решила оформить опеку над Сашей Р., зарегистрированным в социально-реабилитационном центре «Вера». Ребёнок три месяца с удовольствием прожил в их доме (специалисты называют это «индивидуальная семейно-воспитательная группа»), и супруги надеялись, что и с оформлением опекунства вопросов не возникнет: они на хорошем счету, да и документы на Елизавету в Василеостровском районе получили за месяц с небольшим.

– Специалист по опеке муниципального округа «Коломна» Екатерина Маркова нам отказала из-за временной регистрации в Петербурге, – рассказывает Наталья. – Мы предположили, что это формальная причина. Позднее нам прямо призналась, что с усыновлением проблем бы не возникло. Но, оформляя опеку, округ несёт ответственность за ребёнка, им необходимо отчитываться каждый месяц перед комитетом по социальной политике. И это головная боль.

– Отказав нам в третий раз, органы опеки цинично поинтересовались у представителей приюта «Вера»: «Как дела у Саши?» – говорит Сергей Жарков. – Те ответили: «Вы же сами знаете – вы не даёте разрешение». На что последовал совет: «Что вы с ним мучаетесь? Отдайте его в детский дом».

Наталья и Сергей стали четвёртой семьёй, которая пыталась оформить опеку на Сашу Р. В приюте «Вера» их предупредили: «Последняя претендентка на роль мамы была обижена на Сашу». Богатая дама хотела сделать из него наследника: водила его в музеи, наняла репетиторов. А он дикий, по её словам, невоспитанный, в театре просит «чупик». Для дипломированных специалистов это повод поставить на нём клеймо «бесперспективный».

Желание взять ребёнка не обязательно вызвано бездетностью. По данным служб по семейному устройству, примерно 60 процентов приёмных родителей уже имеют детей. Казалось бы, к ним должно быть особое доверие.

– Найти приёмного родителя для ребёнка – длительный процесс, – делится заместитель директора социально-реабилитационного центра «Вера» Елена Корзетова. – Желающих создать семейно-воспитательную группу – единицы. Настаивать именно на усыновлении, а не на опеке ни один чиновник не имеет права.

На это Екатерина Маркова заявила корреспонденту «НВ», что у неё есть руководитель – глава администрации и она выполняет его инструкции. Оказалось, Жарковы – не единственная семья, столкнувшаяся с проблемами оформления опеки в округе «Коломна».

– В первый же день специалисты органа опеки меня начали предостерегать, что все дети в основном больные, из неблагополучных семей, придётся заниматься их здоровьем, с этим жить, – рассказывает Татьяна Ромашкова (фамилия изменена). – Такое ощущение, что их задача – отговорить родителей брать детей в семью.

Орган опеки, по мнению Татьяны, «брал её измором», чтобы она пошла на усыновление или вовсе отказалась от ребёнка.

– Полгода гоняли меня по инстанциям, зачем-то отправили в район по месту регистрации, хотя ребёнок-то прописан на их территории, – признаётся приёмная мама. – На финальной стадии они вдруг допустили ошибку в документе – и мне пришлось всё начинать сначала. Тётеньки из опеки как будто специально стараются меня унизить, хотя ни разу не приехали ко мне домой, чтобы оценить жилищно-коммунальные условия. Мне показалось, что они не хотели оформлять именно на «опеку на возмездной основе». В этом случае за ребёнком сохраняется статус сироты, все социальные льготы, а приёмному родителю выплачивается 6 тысяч в месяц, если ребёнок первый, и 12 тысяч – если третий.

По данным комитета по социальной политике, на тот момент в Петербурге на воспитании в семьях находилось 9935 детей, из них усыновлённых – 3222 ребёнка, под опекой – 6713, в приёмных семьях – всего 768 детей! Выходит, только 7 процентов родителей получают финансовую поддержку со стороны государства. А остальным деньги и льготы не нужны? Или их ставят в такую ситуацию, когда нет другой возможности получить согласие органов опеки.

– Суммы выплат опекунам совсем скромные и при создании приёмной семьи не играют определяющей роли, – утверждает уполномоченный по правам ребёнка в Санкт-Петербурге Светлана Агапитова. – Очень жаль, что в Петербурге пока не принят закон о патронатной семье, который очень помог бы, например, детям с ограниченными возможностями здоровья.

Вся проблема в том, что при передаче ребёнка из детдома в семью казённое учреждение лишается средств. А за этой системой десятки тысяч госслужащих.

Не стоит благодарности

Де-юре после изъятия ребёнка из семьи орган опеки становится ответственным за его судьбу. Поставьте себя на его место. Если отдать чадо родной тёте или бабушке, потом будете переживать за результат. Вдруг он провалится в люк, а с вас спросят: мол, почему отдали недотёпам. И могут оставить без премии. Другое дело – проторённый путь в детдом. Тут никаких для вас проблем: с момента передачи ребёнка его официальным опекуном становится директор учреждения. Правда, для приёмных родителей хрен редьки не слаще: они должны убедить директора, что способны стать хорошими опекунами. А он будет отвечать за это решение. Плюс детдом получит меньшее финансирование.

Психолог Сергей Белогуров ведёт занятия в Школе для приёмных родителей на Московском проспекте и сам воспитывает приёмного ребёнка. Когда решили взять второго, орган опеки долго отказывал его супруге в подписании необходимых документов.

– Как показывает мой опыт, 5–10 процентов отказов в органах опеки ошибочны, – полагает Белогуров. – Не понимаю, почему ВИЧ-инфицированные люди не имеют права стать приёмными родителями. Одиноким мужчинам также очень сложно получить разрешение.

Корреспондент «НВ» стал слушателем курсов для приёмных родителей, куда вход, кстати, совершенно свободен. Занятия проходят для «специальных групп» в разные дни: отдельно для усыновителей, отдельно – для опекунов-родственников, отдельно занятия по подготовке кандидатов в опекуны и приёмные родители. Больше всего усыновителей: примерно 60 человек, мужчин и женщин поровну. Опекунов полтора десятка, только дамы.

– Почему именно усыновление? – спрашиваю у молодой пары.

– Хотим дать свою фамилию, заботиться о нём, – отвечает девушка. – Я сама приёмная дочь, а мой муж воспитывался в детском доме. Нам не надо рассказывать, где ребёнку будет лучше.

На лекции вдруг разгорается спор: говорить ли ребёнку о том, что он не родной. Большинство предпочитает промолчать и ссылается на Закон о тайне усыновления. И становится понятно, почему дети старше трёх лет могут надолго зависнуть в детдоме – они уже помнят своё прошлое.

– Тайна усыновления – это анахронизм, который отменён в большинстве европейских стран, – комментирует правозащитник Наталья Евдокимова.

Бизнес-леди Екатерина уже воспитывает приёмную дочь и готова к преодолению бюрократических барьеров.

– Однажды моего сына положили в областную больницу с аппендицитом, – рассказывает Екатерина. – В соседней палате я увидела шестимесячную девочку из Лужского дома ребёнка: худая, как после Освенцима, одни глаза, вокруг прикреплённые трубки, на шее – свищи. Я стала за ней присматривать, а врач сказал, что одна операция её не спасёт – девочке нужны родители. И мы с мужем решились. В Луге сказали, что у девочки есть мама, но она пропала, удочерить ребёнка нельзя. И даже под опеку категорически нет. На замечание, что это вопрос жизни и смерти для ребёнка, мне ответили: «И вообще вы испортили ребёнка. Зачем вы брали её на руки? Это запрещено». Мы приехали в дом ребёнка в Луге: обшарпанные стены, какие-то странные звуки. В одном из кабинетов маленькие дети стояли на четвереньках с опущенной головой и раскачивались всем телом со стонами, словно побитые звери. Потом мне рассказали, что это проявление «сиротских симптомов». Раскачиваясь, они так сами себя успокаивают. Ведь детям необходима ласка, материнское тепло!

– Как разрешилась ситуация?

– Пришлось отблагодарить. Мне это оказалось не слишком обременительно. Зато процесс пошёл как по маслу.

Корреспондент «НВ» пообщался с Маргаритой Чебаненко, заведующей сектором опеки и попечительства Лужской районной администрации.

– Сегодня у нас под опекой находятся более 200 детей, – рассказала Маргарита Чебаненко. – За год прошло 16 усыновлений и всего один отказ. Необходимые документы можно собрать за две недели, ещё 15 дней даны нам законом на выдачу заключения. Опекунам 20 детей переданы, ещё 15 – в приёмные семьи. Возврат детей бывает, но он небольшой – примерно 3 процента. Всего у нас на учёте 52 приёмные семьи, у которых 65 детей – это возмездная опека. И 189 детей – опека, где не платится вознаграждение приёмным родителям.

– Часто ли родители благодарят вас за работу?

– Если вы про конверты с деньгами, то это невозможно. Могут подарить цветы, коробку конфет.

Повторимся, в любой сфере большинство людей – не злодеи. Если бы их собственные доходы не зависели от умных законов, казённое детство в России давно свелось бы к минимуму. Для решения вопроса нет нужды по привычке лезть в казну. Нужен отказ от подушевого финансирования. Нужно признание первоочередного права бабушек, тёть или других родственников брать ребёнка в свою семью. Нужно развитие патроната и достойные выплаты приёмным родителям. Ещё можно помечтать, сколько можно заработать на продаже зданий и земли детдомов, сколько тысяч ставок всевозможных чиновников можно было бы при этом сократить. Но вот беда – они наверняка против.

 

экономика сиротства

Имя им – миллион

Сотрудники сиротских учреждений в большинстве своём никакие не злодеи. Просто они живут, исходя из условий, в которые поставило их государство.

По рассказам приёмных родителей, взять ребёнка из приюта и детдома – это две большие разницы. В приюте дети могут находиться не более года, поэтому коллектив психологов, юристов и врачей трудится над поиском для них семьи. А в детдоме даже зарплата воспитателя зависит от количества детишек в группе. Отдавая своих воспитанников в семью, детдом просто лишается денег. И его сотрудникам выгодно выставлять своих воспитанников нездоровыми, социально неподготовленными и никому не нужными.

Из материалов официального сайта комитета по социальной политике Петербурга следует, что в Петербурге находятся без родительского попечения около 15 тысяч детей. Из них только 4161 ребёнок числится за государственными учреждениями – это 28 процентов. Однако расходы Смольного на содержание одних только домов ребёнка растут на 60 миллионов рублей в год и постепенно приближаются к миллиарду. Во что обходится вся система, в комитете посчитать не могут или не хотят: за что-то платит местный бюджет, за что-то федеральный. Что-то приходит по линии федеральных целевых программ, что-то даёт благотворительность. Всего в России 19 различных ведомств занимаются вопросами сиротства, и их сотрудники тоже съедают часть финансирования.

По словам уполномоченного по правам ребёнка при президенте РФ Павла Астахова, расходы на одного ребёнка в стационарных учреждениях колеблются от 54,7 до 97 тысяч рублей ежемесячно. Значит, в год получается не менее 700 тысяч, а на севере Красноярского края норматив и вовсе 2 миллиона рублей.

Считаем дальше: по официальной статистике, в России 5186 детских учреждений, где содержатся сироты и дети без попечения родителей, в том числе 1850 детских домов и 252 дома ребёнка. Это при том, что в 2006–2011 гг. детдомовцев стало меньше на 35 процентов, а самих детдомов – на 24 процента. Тем не менее в них всё равно 110–120 тысяч воспитанников. Грубо говоря, по миллиону рублей в год за каждого.

Уже много лет правозащитники предлагают платить усыновителям или опекунам хотя бы часть этой суммы. По информации Светланы Агапитовой, несмотря на оптимистические релизы, реальное количество сирот в региональных базах данных не уменьшается. За первые 5 месяцев 2013 года только 96 петербургских семей захотели взять приёмного ребёнка. Хотя в СМИ регулярно трубят, что после принятия «закона Димы Яковлева» россияне выстроились в длинные очереди за детьми. Вероятно, это преувеличение, просто социальные службы стали надувать статистику: в число усыновлённых попали дети, никогда без родительского попечения не остававшиеся. Например, мать-одиночка вышла замуж и отчим ребёнка официально усыновил.

Если кто-то решит взять ответственность за реального детдомовца, то государство станет выплачивать ему 6 тысяч рублей в месяц. То есть в 10–15 раз меньше, чем казённому учреждению, где у ребёнка нет ни своей комнаты, ни личных игрушек, ни реальной защиты. Светлана Агапитова сетует, что не во всех регионах усыновителям выдают хотя бы единовременные «подъёмные». Например, в небогатой Псковской области – это 500 тысяч рублей, в Коми – 200 тысяч, а в Петербурге – ноль (стандартные 12 тысяч рублей усыновитель получает из госказны).

Вместо поддержки усыновителей реализуется конвейерный отъём детей из семей.

– 70–80 процентов российских сирот имеют живых родителей, – говорит директор психолого-консультационного центра «Кэт» Людмила Крапухина. – Ещё в сталинские времена повелось, что «хорошее» государство воспитает детей лучше «плохих» родителей. С тех пор механизм изъятия ребёнка из семьи не слишком изменился. Практически не используется такая форма, как временное изъятие, когда у родителей есть время взяться за ум, а у органов опеки – нормально изучить ситуацию в данной семье. Закон не считает кровными родственниками тётю или дядю – детей сразу забирают в детдом. Лучше им там? Около половины воспитанников детдомов вырастает в уголовников, треть бомжует, каждый десятый кончает с собой. 40 процентов детей становятся сиротами уже в учреждении: семья после изъятия ребёнка быстро опускается.

Даже специалисты, ликовавшие после принятия «закона Димы Яковлева», прекрасно понимали, что кратковременного энтузиазма россиян недостаточно для решения проблемы сиротства. Во-первых, чем старше ребёнок, тем сложнее найти для него семью: после 7 лет – трудно, после 10 – почти невозможно. Во-вторых, мало кто берёт детей неславянской внешности, а в последние годы до половины отказников в домах ребёнка – дети мигрантов. В-третьих, редко берут инвалидов. Кстати, в последние 20 лет именно иностранцы усыновили больше всего российских детей с патологиями.

Если бы социальный блок правительства реально хотел помочь сиротам, заработали бы две очевидные меры. Изменилась бы судебная практика: у семей появилось бы больше возможностей защищать свои права. Но 97 процентов решений по-прежнему выносится в пользу органов опеки. Кроме того, приёмным родителям в разы увеличили бы пособия. Тем более что бюджет останется в плюсе: в детдоме тот же ребёнок обходится в 10–12 раз дороже. Но ничего подобного! В статистику обычно не попадают 50 тысяч приёмных детей, которых россияне ежегодно возвращают властям. Основная причина – потеря работы, болезнь или другое изменение финансовых условий, когда ребёнка не на что содержать. А реальной помощи от государства нет. Зато 19 министерств и ведомств осваивают совокупный бюджет около 100 миллиардов рублей.

 

Денис Терентьев. Анна Филатова, Денис Терентьев. Материал подготовлен при поддержке фонда SCOOP