«Каждый актёр должен быть Дон Кихотом»

Актёр Сергей Мигицко признался «НВ», что ему интереснее люди, у которых не всё слава богу

В апреле минувшего года ведущий актёр Театра имени Ленсовета Сергей Мигицко отметил 60-летие. Но главный подарок к юбилею случился позже – в декабре. Актёр наконец сыграл роль, о которой мечтал много лет, – Рыцаря печального образа. Постановку по легендарной пьесе Михаила Булгакова «Дон Кихот» осуществил Александр Баргман.

– Сергей Григорьевич, говорят, что образ Дон Кихота вам прочили едва ли не с юности.

– Вы знаете, в моём доме даже была бронзовая статуэтка испанского идальго, она потом переехала со мной из Одессы в Петербург. Бабушка называла эту фигурку Донкий Ход (смеётся).

– А ещё меня заинтриговала фотография на сцене – на ней молодой мужчина держит на руках малыша. В лице мужчины я разглядела ваши фамильные черты. Я не ошибаюсь?

– Нет. Это мой дядя. Дядя Коля. Вот уж кто был абсолютным Дон Кихотом! С обострённым чувством справедливости, страшно влюбчивый, очень щедрый – дарил подарки направо-налево. Я помню его и в таком возрасте, когда сидел у него на руках, помню, как от него пахло, – дядя был шофёром. И помню таким, каким сыграл Дон Кихота в последней сцене, – с молочком и хлебушком. Мне хотелось, чтобы эта прекрасная фотография была на сцене – светящийся человек из 50-х годов, на чьих руках я вырос.

– А вы? Что в вас было донкихотского?

– Как я понимаю, Дон Кихот – это вовсе не обязательно лидер. Но это человек, который живёт страстью. Да, фантазиями. Любовью. Им движут чувства, именно они, а не разум толкают его на разные поступки. И главное, Дон Кихот – это человек поступка. Посмотрите, чего только не совершает идальго. Он не прячется от жизни, уткнувшись носом в газету. Вот и вся моя жизнь – сплошной поступок. Ещё в школе я всегда заступался за слабых, обиженных, особенно за несправедливо обиженных. Если с кем-то из ребят не дружили, я обязательно находился рядом с ним. Хотя меня и самого обижали – я был длинный, нескладный. И был я, конечно, насмешкой. Но я хорошо усвоил отцовский завет «без друзей ты никто». Одного легко и побить, и унизить. А когда вас пятеро – уже не так-то легко обидеть. Папа меня многому научил. Он говорил: «Обязательно поделись, сынок, с голодным, нуждающимся, помоги слабому, заступись за женщину».

– И несмотря на это, вам так близки герои-одиночки: Дон Кихот, Андерсен!

– Да, у них есть что-то общее – оба яркие, необычные, поэтичные личности, которые стоят особняком. И оба невероятно беззащитны… У меня много благополучных друзей, я знаю, какой путь они проделали к своему нынешнему положению, чего это благополучие им стоило. Но, да простят меня эти люди, мне куда интереснее те, у которых не всё слава богу. Мне хочется говорить и рассказывать об этих людях, которые нуждаются в помощи, поддержке, понимании, в добрых руках.

– Вы сейчас говорите как актёр или как человек?

– Это неразделимо. Я всегда старался тянуться к позитивным людям, как подсолнух к солнцу. Но при этом я никогда не отталкивал тех, кому не повезло в жизни. Опять же, это идёт с детства – никогда не выбирал, с кем мне общаться, а с кем нет. На улице со мной часто здороваются очень разные люди. И я им, естественно, отвечаю. Если у кого-то есть ко мне вопрос, я остановлюсь и поговорю. Я много держу в голове имён-отчеств – ведь любому человеку приятно, когда помнят, как его зовут… Помните, что сказал Дон Кихот Санчо Пансе, когда тот стал губернатором? «Гордись, Санчо, что ты простой крестьянин, и не считай унизительным признаваться в этом кому бы то ни было. Не отрекайся ни от своего происхождения, ни от своих родных». Именно такие же слова мог бы сказать и я. Никогда не стыдился, что я из очень простой семьи. Но опять же, что значит «простой человек»? Мой папа был офицером, полковником. Он очень гордился, что достиг такого звания. Он прошёл две войны – финскую и Великую Отечественную. В последнюю дошёл до Берлина. И при этом он был очень начитанный человек – как со службы приходил, сразу утыкался в книгу. Он постоянно совершенствовался.

– Вы сейчас процитировали своего героя, а я вспомнила другой его монолог – о золотом веке, когда не было слов «моё» и «твоё», когда люди щедро делились друг с другом тем, что им послала природа. А что для вас золотой век?

– Для меня?.. Равновесие. Чтобы не было качелей, чудовищных контрастов в нашей жизни. Чтобы люди были добрее, позитивнее. Чтобы растили больше индивидуальностей. Чтобы закончился век менеджмента. Я ничего не имею против менеджеров, но пусть всё-таки их будет не больше, чем специалистов в других областях. Я помню, как в моей юности была тысяча кружков – каждый ребёнок находил для себя что-то своё. В моей старой одесской школе № 119 был очень сильный драмкружок. Мы все время к чему-то готовились, репетировали, разучивали роли, выбирали костюмы, в общем, всё было очень серьёзно. И каков итог? Из этого кружка вышли два народных артиста, несколько кавээнщиков.

– «Дон Кихота» Баргман представил как историю немолодого питерского интеллигента, «обожжённого» жизнью и стремящегося театрализовать эту жизнь. И когда его лишают этой возможности фантазировать, он гибнет.

– У нас не всё так просто. В конце спектакля Дон Кихот, старенький дедушка, идёт на завалинку, берёт себе булочку, а потом вдруг подмигивает и достаёт Сервантеса. Нет, мы не ставим на Дон Кихоте крест, наоборот, говорим, что, несмотря ни на что, такие люди непобедимы.

– Но эту историю можно прочесть и как историю позабытого артиста, который когда-то играл Дон Кихота, – в прологе ваш герой выходит с донкихотовской бородкой, с копьём, в латах, потом на стенах декорации проецируются кадры фильма Козинцева «Дон Кихот»…

– Можно прочесть и так, хотя мы не вкладывали именно этот смысл. Я тоже частенько вижу в произведениях своих коллег то, что они не имели в виду. И это замечательно, если возникают дополнительные ассоциации. А насчёт актёрства… Каждый актёр действительно должен быть Дон Кихотом. По импульсу. Вот ему, идальго, хочется приготовить Фьерабасов бальзам, и он его готовит. Что это за бальзам – да кто его знает, это не важно. Главное – импульс. Другой бы не встал с кровати, а Дон Кихот, как мы уже говорили с вами, совершает поступок. Я вспоминаю одно из первых наших заданий по актёрскому мастерству. Мы сели полукругом в нашей мастерской вокруг мастера Игоря Владимирова – вот, кстати, в ком донкихотство жило, это точно. Перед нами возвышалось пять метров голой кирпичной стены (мастерская при театре в тот момент была ещё не отремонтирована до конца). Владимиров помолчал, глядя на нас, а потом сказал: «Видите стену? Лезьте на неё». Полкурса с места не тронулось, подумав, что это шутка. А вторая половина полезла. Мы с Олегом Леваковым лезли, друг друга подсаживая. Владимиров нас остановил: «Вот те, кто полез, точно будут актёрами». У актёров, как и у Дон Кихота, должен быть импульс. Вот Дон Кихот точно полез бы на эту стену…

– Вы мне напомнили об Игоре Владимирове, которому 1 января исполнилось бы 95 лет. И я вспомнила, как вы рассказывали о его первом появлении в вашей жизни, – залитая солнечным светом Моховая, въезжает голубая «Волга», из неё выходит ослепительно красивый, седо­власый, с голубыми глазами Владимиров.

– Да, до этого момента я его совершенно не знал. И вот такое его появление для меня действительно было шоком.

– Но не была ли эта голубая «Волга» позёрством?

– Не могу сказать, что это было позёрство. Скорее, это были необходимые Владимирову атрибуты, аксессуары. Он никогда эту машину не надраивал. И, насколько я его помню, он не сильно заботился о своей внешности. В принципе он ходил в одном и том же. Насколько я помню, любимой одеждой Владимирова были самые обычные брюки и кожаный пиджак. Ничего особенного. Другое дело – Игорь Петрович изнутри буквально светился. Он был такой талантливый, такой широкий человек, невероятно темпераментный, с юмором, интеллектом. При этом Владимиров отнюдь не был сахаром, он был очень сложным человеком. Но если Игорь Петрович видел, что его актёр хочет работать, он влюблялся по уши в него. Тащил его, поощрял…

– Но, насколько я знаю, у вас с ним сложились непростые отношения, хотя вы и полезли на стенку, вспоминая ваш первый урок!

– Я приехал в Ленинград 17-летним чрезмерно озорным, недисциплинированным, легкомысленным мальчишкой. Я постоянно фонтанировал, иногда безо всякой меры. Всё это раздражало даже моего мастера, который сам был изрядным озорником. За мою расхлябанность и необузданность он меня здорово наказал – после института не взял к себе в театр. И прежде чем туда попасть, я успел поработать в Малом драматическом театре, отслужить в армии. Да и потом мой путь вовсе не был усыпан розами. Это сейчас всё время слышу: «А у Мигицко-то всё складывалось само собой, он счастливчик!» Да ничего подобного. Другое дело, что я и мои однокурсники сразу же активно вошли в жизнь театра: капустники, самостоятельные работы, поездки бригадами на комсомольские стройки – всё это было. Я мечтал, но не ныл: «Ах, где мой Гамлет!» Я как-то очень близко воспринял совет папы Миши Боярского, Сергея Александровича (актёра Театра им. В.Ф. Комиссаржевской. – Прим. ред.): «Не отказываться ни от чего». Вот так надо было врываться в искусство. И всё же главную роль я сыграл лишь спустя 14 лет после окончания театрального института, в 1987 году. Это был как раз Булгаков, «Собачье сердце». Причём я сам напросился – меня не было в распределении. Но мне так хотелось сыграть Шарикова, что я поступился своими принципами. Так что всякое было в моей карьере. Но я ни о чём не жалею, несмотря на то что актёрство – тяжелейший психофизический труд. Я правильно выбрал свой путь. В конце концов, я же Дон Кихот…

 

Беседовала Елена Боброва