«Больше всего я расстроился, когда мы закончили съёмки…»

Леонид Ярмольник, которому сегодня исполняется 60 лет, вспоминает о том, как непросто было сниматься у Алексея Германа

Совсем скоро, 26 января, фильм Алексея Германа «Трудно быть богом» будет показан на кинофестивале в Роттердаме. Через месяц, 27 февраля, картина выйдет в российский прокат. 

Исполнителя главной роли в этом фильме – Руматы Эсторского – мы разыскали… в Гнесинском училище. Юбиляр стоял за дирижёрским пультом, перед ним молодые музыканты…

Не празднует артист, работает.

– Леонид, что тут происходит? Почему вы здесь?

– Снимается пилот будущего сериала «Квартет». Симпатичный сценарий, хорошие ребята собрались. Режиссёр Маша Агранович, это её дебют. Оператор – Михаил Агранович, её папа. С Мишей, моим любимым оператором, мы первый раз встретились 30 лет назад, на съёмочной площадке у Аллы Суриковой в телефильме «Ищите женщину». А сейчас я играю педагога музыкального училища. Картина молодёжная, взрослых персонажей всего два-три, не больше. Это что-то вроде сериала «Школа», только ребята чуть постарше и занимаются музыкой. 

– Вы учились музыке?

– Давным-давно, когда жил с родителями во Львове, окончил музыкальную школу по классу аккордеона. Но вообще-то я не отличаюсь особыми музыкальными способностями. Разве когда мой друг Андрей Макаревич со мной раз сорок порепетирует, могу что-нибудь спеть в кино.

– Могли бы и сегодня спеть, день рождения всё-таки, юбилей. Предполагается торжественный вечер, букеты и поздравления?

– Не люблю дни рождения вообще, а юбилеи в особенности. В этом возрасте этот праздник принимает такие странные, помпезные формы… Интервью практически никому не давал по этому поводу, вот для вас только сделал исключение. И для Кости Эрнста, моего давнишнего приятеля, ему я отказать не мог. Будет какой-то фильм обо мне по Первому каналу. Хотя думаю, что лучше всяких комплиментов и славословий просто показать какие-то работы, которые и без дат люди были бы рады посмотреть.

– Вы в кино и на телевидении многое попробовали, вас знают как артиста, продюсера, шоумена. И сыграли главную роль у Алексея Германа в «Трудно быть богом». Для многих это загадка: почему он выбрал именно вас?

– Он всегда удивлял своим выбором. Все годы, пока я у него снимался, он любил рассказывать в интервью, что не видел моих картин, не смотрел телевизор, но, конечно, он лукавил. Разумеется, знал и про мои шоу, и какие-то фильмы посмотрел. Но у него принцип был – удивлять. В его фильмах главные драматические роли играли характерные, комедийные артисты. Андрей Миронов, Юрий Никулин, Ролан Быков. Поэтому всё логично, я не исключение. Но всё равно моё удивление было бескрайним, когда он утвердил меня. Потому что ощущение от всех фильмов Германа, что это кино невероятно серьёзное. Инопланетное, можно сказать. Конечно, я был счастлив.

– Как это всё происходило?

– Был конец 1999 года. Показывались Герману многие, я знаю, что хорошие пробы были у Саши Лыкова, он замечательный артист и, конечно, мог эту роль сыграть. Но легенда такова – меня утвердили за одну фразу. Во дворе «Ленфильма», где стоит обелиск памяти павшим в войне, шли пробы, и Герману понравилось, как я сказал слова Руматы: «Я не могу этого сделать, сердце моё полно жалости…» Алексей Юрьевич любил рассказывать, что именно тогда принял решение, что играть буду я.

– А самая первая встреча с Алексеем Юрьевичем когда случилась?

– Как раз тогда, в конце 90-х. Но сначала продюсер Виктор Извеков, с которым мы вместе работали над фильмом «Барак», дал мне почитать сценарий «Трудно быть богом». Мы с режиссёром Валерием Огородниковым ехали тогда в Локарно получать «Серебряного леопарда», я читал потрясающий сценарий, это было двойное счастье, счастливый год.

– Известно, что у Германа был очень непростой характер...

– Мне было понятно одно: легко не будет. Мы с Германом знакомились на протяжении многих лет, с ним невозможно было познакомиться один раз и сказать, что ты его знаешь. Способность удивлять у него была постоянной. У него было всегда разное настроение, отношение, он умел провоцировать, был такой, я бы сказал, запланированный «издеватель». Когда ему было что-то нужно от артиста, он шёл не через объяснения, а через какие-то раздражители. Иногда выводил из себя, иногда обижал – нарочно. Меня, моих близких друзей. Чтобы вызвать потерю равновесия. Когда видел, что добился своего, говорил: давайте снимать. Привыкнуть к этому, как вы понимаете, невозможно, хотя я уже понимал, что это его режиссёрская техника. И она на самом деле работает! Хотя часто было обидно – с точки зрения человеческих взаимоотношений. Но со временем я научился прощать, потому что никто не знает, как делать кино, как добиваться от артистов того, что нужно фильму. Раз уж ввязался в это дело, нужно быть готовым ко всему. Всё равно цель была одна: чтобы результатом был удовлетворён Алексей Юрьевич, а это было очень трудно. Более сомневающегося режиссёра я в жизни не видел. На втором месте, наверное, мой друг Валера Тодоровский. И я, уже очень взрослый человек, понимаю: хороший режиссёр – это сомневающийся режиссёр.

– Великий французский режиссёр Рене Клер говорил: мой фильм готов, осталось его только снять. Мог бы эти слова сказать о себе Алексей Герман?

– Герман утверждал, что пока ему сцена не приснится во всех деталях, он не может приступить к съёмкам. Он был тщательным и дотошным абсолютно и бескомпромиссно, до крошечных нюансов, которые мне, например, казались несущественными, всё равно ведь никто не заметит. Но для Германа мелочей не было никогда.

– Фильм «Трудно быть богом» сильно отличается от романа братьев Стругацких и, насколько я понимаю, от первого варианта сценария тоже. В чём, на ваш взгляд, разница?

– От сценария почти не отличается. Просто он был написан в такой форме, что не всякий человек мог его правильно прочесть. Алексей Юрьевич и его жена и соавтор Светлана Игоревна (Кармалита. – Прим. ред.) написали его на своём особом киноязыке, свойственном кинематографу Германа. От романа фильм отличается, конечно. Вернее, от формы романа. Стругацкие писали свою книгу, когда о многом нельзя было говорить, разве что в сказочно-приключенческом, фантастическом жанре – для того чтобы поднимать те вопросы, которые для Германа и были основными. Герман сделал свой главный фильм, свою Библию. Это его исповедь, его понимание людей и жизни. Фильм Германа не имеет границ. Наверное, есть там какие-то вещи, присущие именно нам, с нашим советским прошлым и жестокостями именно нашей истории, но он больше, шире. Он про всех и про всегда.

– Режиссёр Александр Зельдович поделился в «Фейсбуке» своими размышлениями о фильме «Трудно быть богом», который произвёл на него сильное впечатление. Он пишет: «Русская литература обманула своих читателей. И прожившие жизнь большие художники плюнули напоследок ей в лицо. Герман плюнул и умер. Плюнул и в Стругацких – картина противоположна их художественному воздуху, полному надежды на то, что «модернизация» – сегодняшнее слово – принесёт освобождение...» Вывод: «это антирусско-интеллигентская картина». Что вы думаете об этом?

– Нет. Я не согласен. Конечно, это нерадостный фильм. Там есть только боль. Свет в конце тоннеля художник нам не обещает. Он задаёт вопросы и показывает всё, из чего эти его размышления возникли. Что делать и как дальше жить – должны думать зрители. Но там нет даже намёка на презрительное отношение к интеллигенции, Герман сам, может быть, последний настоящий её представитель. Ни в кого он не плевал, уж тем более в Стругацких. Наверное, для каждого, кто смотрит «Трудно быть богом», фильм резонирует с его собственными мыслями и тревогами, а это признак настоящего искусства.

– Какими были ваши мысли и чувства, когда вы поняли, что работа над фильмом затягивается на долгие годы?

– Не то чтобы я куда-то торопился, но понимал, что другой режиссёр снял бы фильм за полтора-два года. Но другой. Не Герман. Конечно, вначале у меня были иллюзии, что в сочетании со мной работа пойдёт быстрее, я помогу решить какие-то производственные вопросы. Когда мы снимали уже три, четыре года, наступил замечательный момент – мне стало всё равно, сколько будет сниматься это кино, я перестал думать о времени. Были очень длительные перерывы, Герман болел, сомневался в том, как монтировать, какие нужны шумы, какая музыка… И когда мы подошли к завершению, я уже хотел, чтобы процесс работы был бесконечным, мне это стало нравиться. А больше всего я расстроился, когда мы действительно закончили. Герман шутил: «Ты теперь не захочешь больше у меня сниматься». Он же хотел «Скрипку Ротшильда» со мной снять...

Ещё у него была сумасшедшая идея сделать кино о Дзержинском. И предлагал мне его играть. Прикладывал ко мне бородку, говорил, что похож… Но не случилось. Прервалась наша общая история. Самое удивительное, что, наверное, это первый фильм в моей жизни, когда мне совершенно не важна реакция тех, кто будет его смотреть. Потому что кино до такой степени непростое, глубокое, что даже среди тех, кто очень любит Германа, много тех, кто озадачен, растерян от увиденного. Ведь это даже не вполне кино, скорее живопись… И эту картину ждёт такая же судьба, как фильмы Тарковского. Сначала – неприятие, отторжение, потом признание. Уже навсегда.

 

Беседовала Ольга Галицкая