Наши люди – везде наши!

Почти все, кто в последние четверть века покинул нашу страну, не порывают связи с Родиной

Владимир Векслер (Франция): «Уже много лет изучаю французские сердца»

Учёный-кардиолог Владимир Векслер больше 20 лет живёт во Франции, но продолжает следить за тем, что происходит в России, поскольку там всегда происходит что-то серьёзное. Он знает одинаково хорошо две культуры и два образа жизни – русский и французский. Как приехал во Францию? На этот вопрос он отвечает кратко: «Судьба привела».

Россию часто называют страной крайностей и фатальности. Так и Владимир, 39-летний кандидат медицинских наук, когда уезжал в годовую командировку в Париж в 1991 году, никак не мог предположить, что она затянется на всю жизнь. Выехал из СССР успешным учёным Всесоюзного кардиологического центра, а в новой России его новаторские подходы к изучению механизмов развития сердечных заболеваний оказались невостребованными. Финансирование его проектов в России прекратилось: не до науки было. Тут-то французы и помогли остаться Владимиру Векслеру и его семье во Франции, где русских специалистов всегда ценили высоко.

– Поначалу мне помогла дружеская поддержка французских коллег, – вспоминает кардиолог. – А потом пришлось начать свою научную карьеру с нуля: меня взяли ассистентом преподавателя, затем я прошёл конкурс на лектора. И только через три года сдал очередные экзамены и получил место профессора университета Paris-Sud. Сегодня преподаю, работаю в лаборатории и много езжу по командировкам за границу. В целом, я считаю, моя жизнь удалась.

А как же семья? Супруга нашего героя, тоже научный сотрудник, поехала за Владимиром без колебаний. Их дочери было тогда 11 лет. Все выучили французский язык естественно, просто разговаривая на нём. Дочь училась в обычной французской школе, но параллельно ходила и в школу при российском посольстве, чтобы не забывать русский.

– Сейчас она работает в фармацевтической компании, – рассказывает Владимир. – И хотя русский ей не очень пригодился, с моей внучкой она старается разговаривать только по-русски. Получать французское гражданство мы не торопились, долго думали, что вернёмся однажды в Россию. Но мы много путешествуем, а с французским паспортом это проще.

Вторая жизнь принесла ему успешную профессорскую карьеру, новых друзей. Но и сейчас основную их долю составляют русские.

– Когда мы приехали, вокруг нас было много учёных, – вспоминает наш герой. – Но со временем эта волна стала размываться. В последние годы из России всё больше приезжают люди делового мира – предприниматели, инженеры, работающие на разные фирмы. Я тоже остаюсь активным представителем русской диаспоры: мы часто встречаемся с друзьями, ходим на разные культурные и политические тусовки, устраиваем пикники. А если во Франции нормальную баню не находим, то едем в Баден-Баден: русских там больше, чем немцев.

С появлением интернета общаться стало ещё проще:

– Однажды мои друзья подбили меня на создание своего ЖЖ. С тех пор я стараюсь каждую неделю писать в нём какие-то заметки, что сплачивает вокруг меня знакомых и друзей. А мама моя, которой уже 93 года, вообще из русского интернета не вылезает: смотрит русские фильмы, спектакли, много читает…

На вопрос о различиях менталитетов Владимир отвечает, что очень ценит во французах терпимость, вежливость, уважение друг к другу и отсутствие такого понятия, как халява.

– Здесь другие коды общения, – поясняет он. – Когда моя коллега мне говорит: «Знаете ли, господин Векслер», – это означает примерно то же самое, как если бы русский коллега послал меня по известному адресу. В России вообще больше страстей, больше дружбы и больше вражды. Во Франции всё суше – отношения более прохладные и официальные. С другой стороны, здесь никогда не лукавят. Если француз хочет уйти пораньше с работы, чтобы купить себе новую вещь на распродаже, то он пойдёт и так и скажет…

Во Франции всё хорошо. Вот только чёрного хлеба порой не хватает…

Елена Развозжаева, собкор «НВ» во Франции

Борис Гаухман (Израиль): «Это был трудный путь наверх»

Он уезжал в 1990-м, ещё из СССР. С женой и двумя маленькими дочками-близнецами. Считал, что здесь оставаться страшно, хотя отлично понимал, что и там, в Израиле, с такой семьёй будет несладко.

Так и случилось. Выпускник знаменитого ленинградского Политеха, Борис сперва работал в кантри-клубе – на летнем солнцепёке подбирал в траве окурки за богатеями, потом – пилил доски на пилораме. Домой возвращался чуть живой: на грани полного отупения и гадая – это уже солнечный удар или ещё нет? Кондиционер в комнатах не включали – экономили каждый шекель. В магазине брали что подешевле… С годами узнал, что почти каждый эмигрант поначалу съедает свою порцию дерьма.

Первая удача пришла примерно через год. Борису удалось попасть мастером участка в одну из крупнейших строительных компаний. Но и тут хлебнул по полной: документация с незнакомыми стандартами и на чужом языке. Сидел над ней ночами. На совещаниях мучительно пытался понять, что вокруг говорят, – иврита почти не знал. Вдобавок вскоре грянули сокращения штатов. Думал – всё, не уцелеть. Но уцелел, начальство оценило его вузовскую подготовку и рьяное усердие.

Теперь Борис в той же фирме давно уже сам начальство. Он – руководитель проекта. Под его руководством постоянно возводятся два-три многоэтажных здания. Работы, конечно, много, и ответственность огромная, но соответственно им и уважение, и творческие менеджерские возможности, и зарплата с премиальными. А ещё – самоощущение, сознание того, что ты – self made man.

Люда, жена, тоже молодчина: сумела подтвердить свой диплом Ленинградского педиатрического института. Работала в крупнейшей больнице Тель-Авива, сейчас – семейный врач. Обе дочки отслужили в армии, окончили университет. Лина замужем и уже родила свою дочку, Даниэльку. Яна живёт в Нью-Йорке.

Борис – парень общительный, с тонким чувством юмора да к тому же отличный рассказчик, недаром когда-то, на заре туманной юности, занимался в студии у самого Корогодского. В любом кругу – душа компании. Друзей у них с Людой много по всей стране. Кто-то ещё из России, с кем-то подружились уже здесь. Когда у Бориса был юбилей, пришлось снимать на вечер большой ресторан.

В общем, всё прекрасно. Спрашивать, не жалеет ли, что уехал, – даже глупо. Здесь – вторая родина. Что было бы на той, первой, если бы они не уехали почти четверть века назад, сказать трудно. Но жизнь сложилась, и сложилась успешно. Борис уже давно с полным правом считает, что Израиль – это его страна. Однако…

По вечерам, приехав с работы, он включает компьютер и прочитывает сводку российских новостей. Всю, вплоть до погодной обстановки в Петербурге. По телевизору у них дома крутятся основные российские каналы. Зачем, почему? Да затем и потому, что это интересно, к этому привыкли, и без этого трудно представить себе жизнь. Может, кое-что объяснит коллизия, которая возникает у Бориса и многих его друзей, когда транслируют футбольный матч между какой-нибудь израильской и российской командой: за кого болеть, если с обеих сторон свои?!

 

Сергей Русевский

Александра Малюгина (Испания): «К России отношусь с нежностью»

В графе «родной город» на страничке в соцсети у Александры Малюгиной, ныне без пяти минут гражданки Испании, два города через слэш – Питер/Москва. В Петербурге она родилась, а в Москве выросла – когда ей было два года, семья перебралась в столицу да там и осталась. Саша получила диплом юриста в Московском институте иностранных языков, пока была студенткой – много ездила: поучилась и во Франции, и в Шотландии. А после окончания вуза переехала на испанский остров Майорка. Тогда думала – на время, теперь не исключает, что навсегда.

– Я всегда знала, что уеду из России, правда, не знала, когда и куда, – говорит Саша. – Сразу скажу – ни от чего не бежала, в Москве у меня всё было хорошо. Просто мне было 22, хотелось посмотреть мир, расширить границы, испытать себя. На Майорке я бывала раньше, мне понравились климат и люди. Вместе с подругой взяли год обучения испанскому языку в местном университете, который уже много лет успешно сотрудничает с российскими вузами по вопросу обмена студентами. Получили визы, и – здравствуй, Пальма-де-Майорка!

Первое время Саша учила испанский, не работала – средствами помогали родители. Но уже спустя год поступила на программу MBA по международному маркетингу. Вот тут начались настоящие сложности – интенсивная учёба, ежедневные занятия на испанском, пропускать которые ни в коем случае нельзя, 80 процентов материала она не понимала. Приходилось записывать лекции на диктофон, а дома заново слушать, расшифровывать со словарём. Тем не менее экзамены сдала наравне со всеми. Отучившись, устроилась на работу в адвокатскую контору, стала заниматься ведением русских клиентов и маркетингом. Тяготы ассимиляции сглаживались схожестью характера русских и испанцев – и те и другие, по словам Саши, на первый взгляд кажутся закрытыми, но на деле оказываются удивительно душевными и искренними. Со временем круг друзей расширился, недостатка в общении как с русскими (которых нынче на острове более 6000), так и с испанцами нет.

– Местные очень тянутся дружить, – рассказывает Саша. – Нас постоянно куда-то приглашали, звали, ждали. Правда, здесь не принято, например, ходить друг к другу в гости – все привыкли встречаться в кафе и ресторанах, гулять по набережной, благо погода позволяет. Без звонка ни к кому не нагрянешь, что поначалу непривычно. Но сейчас я уже вижу плюсы такого стиля общения. Вообще, островитяне очень доброжелательны. Ни разу не слышала в свой адрес ничего из разряда «понаехали». Вторым сортом не чувствовала себя никогда.

Самое яркое первое впечатление, врезавшееся в память, – табличка на двери табачной лавочки рядом с домом: «по вторникам и четвергам во второй половине дня мы закрыты, потому что жарко». После стремительной, никогда не спящей Москвы привыкнуть к медитативному островному ритму было не так просто.

– Это просто небо и земля, – смеётся Саша. – Всё казалось мне замедленным кино. А потом вдруг я поняла, что невозможно бесконечно бороться с течением, надо расслабиться и принять его. Только так тут научишься жить. Теперь звонки в часы сиесты меня тоже раздражают – неужели не подождать до вечера? Зачем дёргаться, спешить? Вообще такое восприятие жизни гораздо комфортнее. Может, поэтому тут на острове так много долгожителей…

Сегодня, спустя почти десять лет после приезда, Александра чувствует себя полноправной испанкой. Утверждает, что даже думает на языке Сервантеса, а потом переводит на русский. У неё европейский вид на жительство, собственная квартира в центре Пальмы и два кота. Которые, кстати, понимают только по-испански. Естественно, скучает по родным и друзьям, в Москве бывает не часто. Но зато все охотно приезжают к ней – вот они, преимущества жизни на курорте! При этом Саша ежедневно читает российские новости, знает обо всём, что происходит, – во-первых, обязывает работа на русском радио, во-вторых, полностью отрываться от дома она никогда и не собиралась.

– Никогда нельзя забывать, откуда ты, – считает Саша. – Мои дети будут говорить на русском, ездить в Москву и Петербург, изучать русскую историю, литературу. Конечно, назад мы уже не вернёмся, но к России всегда буду относиться с нежностью.

 

Анастасия Ложко

 

взгляд

Посланцы с планеты Россия

Вот уже скоро четверть века, как в России слово «эмиграция» рассталось с прежними синонимами «враг», «предатель», «изменник Родины». И отвальные давно уже не напоминают похороны. Теперь всё просто: каждый «отъезжант» в любой момент имеет возможность превратиться в «возвращенца», причём безболезненно, хотя бы потому, что почти все при выезде сохраняют российский паспорт.

Изменилось не только отношение общества к эмигрантам, но и отношение самих эмигрантов к России. Мне приходилось не раз сталкиваться с теми, кто покидал Советский Союз в 1970-е и 1980-е годы. Сами про себя они говорили не «уезжаю», а «валю», смешивали понятия «страна» и «государство» и даже годы спустя, уже давно проживая за пределами первой родины, при упоминании о ней готовы были скрежетать зубами. А вот те, кто уехал из нашей страны уже после советской власти, – совсем иная эмигрантская генерация. Независимо от возраста, материального достатка, национальности и политической ориентации. Эта генерация в абсолютном большинстве так или иначе продолжает жить Россией. В общем, раньше были Герцены, а теперь – Тургеневы.

Подтверждением такому выводу служат три коротких рассказа, собранные на этой странице. Конечно, три биографии – это ещё не исчерпывающее доказательство. Что ж, для относительной полноты картины я провёл собственное исследование, которое, само собой, тоже далеко от объективности, но, как говорится, за неимением гербовой и рак рыба. Так вот, среди моих родственников и знакомых 36 человек проживают нынче в Германии, Израиле и США. Одни там уже успели вырасти и обзавестись своими детьми, другие – состариться. Почти все мои эмигранты уехали после 1990 года и почти все, за исключением некоторых родившихся уже там детей, хотя и называют нашу страну «союзом», «совком» или «Рашкой», не порывают с ней связи. Смотрят российские телеканалы и фильмы, читают русские книги, всегда в курсе наших новостей вплоть до сводок погоды.

Сколько же наших людей живут сегодня за границей? Точного ответа на этот вопрос, наверное, не знает никто. Известно только, что счёт идёт на миллионы. В 2000-х я регулярно бывал в Берлине и всякий раз поражался: в германской столице столько говорящих по-русски, что она напоминает Таллин советских времён. Однако, судя по показателям 2012-го, в том году в Германию выехали всего 7 процентов российских эмигрантов, тогда как в США – 9, в Австралию – 14, а в Канаду – аж 25.

Все эти миллионы людей, живущие в разных концах света, – своего рода послы нашей страны, её культуры, истории, жизненного уклада. Россия – как большая планета, из орбиты которой не вырваться, даже если захочешь. И если вам случится забраться куда-нибудь, куда, как вам казалось, ещё не ступала нога россиянина, – и там вы, вполне вероятно, столкнётесь с бывшим соотечественником, и он будет искренне рад перемолвиться с вами по-русски. А потом наверняка спросит, откуда вы. И когда вы скажете, что из Питера, или из Москвы, или из Екатеринбурга, скажет:

 

– Да? Ну и что там слышно?

Сергей Ачильдиев, редактор отдела спецпроектов «НВ»