«До сих пор собираю каждую крошку»

Почему блокадники и ветераны вынуждены идти на улицу, чтобы спастись от крайней нужды

 

Ежедневно, проходя мимо торговых центров, метро или крупных магазинов, мы встречаем пожилых людей, которые приторговывают вещами, связанными своими руками, цветами, выращенными на своих подоконниках, и другими мелочами. Зачем они это делают? Чтобы подзаработать несколько сотен рублей к пенсии? Или чтобы хоть так пообщаться с людьми и скрасить своё одиночество? Хотя зачем гадать? Ведь можно же узнать всё из первых рук!

Баба Валя

Станция метро «Старая Деревня». У стеклянных дверей одного из торговых центров ютится старушка. Случайному прохожему покажется, будто она кого-то ждёт. Женщина опирается на палочку и словно вжимается в стену. Стоит молча, не протягивает руки, а на глазах выступают слёзы. Постоянные покупатели со временем замечают пожилую женщину. И скользнувшая из рук молодой девушки в руки старушки спасительная монетка вызывает цепную реакцию добра. Вот ещё купюру подарил парень, и девчушка наградила десятирублёвкой. С миру, как говорится, по нитке…

Что привело бабу Валю к стеклянным дверям супермаркета, она просит никому не рассказывает. Но результатом личной трагедии стала острая нужда. Расспросить её о блокадном прошлом тоже непросто.

– О блокаде нельзя рассказать, её нужно пережить, – говорит она, – но вам, слава Богу, это не предстоит.

Больнее всего женщина переживает услышанный когда-то смех подростков, которые увидели в одном из фильмов о блокаде, как их сверстники сметают крошки со стола и кладут их в рот.

– Я до сих пор собираю каждую крошку, – с дрожью в голосе замечает пенсионерка. – Знаете ли вы, что такое 125 граммов хлеба? Как растянуть этот кусочек на весь день? Мы делили его на 3 части, брали одну часть, крошили в тарелку и заливали кипятком. Выпивали водичку, снова заливали – выпивали. И только потом ели разбухшие крошки. А выжить нам помогло, я думаю, то, что наш папа был плотником. У него был столярный клей, настоящий.

Столярный клей в то время делали из костей животных. Вот этот клей в их семье варили – получался студень без мяса. Сами ели и знакомых угощали, у которых и того не было.

– С тех пор, – продолжает баба Валя, – я не переношу вкус лаврового листа. Едва бульон закипит, сразу листик выкидываю. А как жили: днём нас обстреливают – вечером бомбят. Представляете, едет трамвай, бомба в него попадает, и оттуда головы вылетают. Или идёшь по улице, а из сугроба ноги торчат. Вот так человек шёл, воткнулся в сугроб, и всё.

Родители Валентины в блокаду умерли – многие тогда от своего крошечного пайка старались хоть кусочек отщипнуть детям. Затем был детский дом, активная трудовая жизнь уже с подросткового возраста.

Теперь вот старость – такая же трудная, как и молодость. Старость, в которой деньги приходится собирать по крупинкам.

Баба Рая

Неспокойная старость выдалась и у Раисы Шейновой. Большинству молодых петербуржцев баба Рая стала известна благодаря постам в соцсетях. Кто-то из добросердечных прохожих написал воззвание обратить внимание на старушку, которая по вечерам торгует вязаными варежками и плетёными лапоточками. Вот лишь небольшая цитата из этого сообщения:

«Эту бабушку я вчера вечером встретила на Звенигородской, в районе 23 часов. Она, сгорбившись и держа в руках детские вязаные носки, практически засыпала стоя, так как у неё не было сил держаться на ногах. Я знаю, что её зовут бабушка Рая и что она ветеран Великой Отечественной войны. Это то, что она еле слышно сказала мне сама. Про то, что она голодна и одинока, несложно было догадаться самой. Я отдала ей, что было в кошельке, и торт, который домой везла. Она обрадовалась так, будто ей подарили миллион».

Застать бабу Раю на станции метро «Пушкинская» вечером не составило труда. Днём, поговаривают, её прогоняют полицейские. Хотя сама она в этом не призналась. От вопросов, что привело её на станцию, пенсионерка настойчиво уклоняется. Где живёт и чем питается, тоже непонятно. Всё, что поведала старушка, – родилась она в деревне в пяти километрах от районного города Трубчевска Брянской области. Там её дом. У неё есть дочь, которой требуется помощь. Где живёт дочь и знает ли о судьбе матери – пенсионерка молчит. В Петербурге у пожилой женщины крыши над головой нет. Продавать своё вязание она заканчивает в полночь. И утверждает, что после этого уезжает ночевать обратно на родину. Что маловероятно.

Зато о войне баба Рая говорит много и с увлечением. Помнит всё до мелочей, рассказывает о курьёзных случаях:

– Уже шла война, а у нас в селе престольный праздник 9 октября был – Иван Богослов. И к нам в деревню приехали два танка. А мы-то дети, нам война – что?! Гуляли до 4 часов ночи.

В это время, вспоминает пенсионерка, и наведались в деревню немецкие боевые машины. Ночевать на открытой местности фашисты побоялись, поэтому загнали технику в ангар, и сами там остановились. И в эту ночь неожиданно выпал снег по колено. Пролежал на полях с нескошенным овсом и невыкопанной картошкой неделю. Но обосновавшиеся в селении оккупанты быстро выбрали старосту, разделили объём работы на трудодни, и вскоре урожай был собран.

Самой Раисе, когда пришла война, едва исполнилось 9 лет. Однако в деревне к труду приучали рано. Приходилось девочке чистить косилки для сбора пшеницы, таскать снопы, поливать на заре капусту, перебирать зёрна от сорняков. Позже мать и соседки научили Раису вязать, мять, прясть и ткать холсты изо льна и конопли, плести лапти и корзины из бересты и кукурузных початков.

В семье Раиса была самой младшей. У неё было два брата и сестра. Отец погиб на фронте, и мать одна растила четверых. Сегодня никого из них уже нет в живых. Доживает свой век и баба Рая.

Пенсионерка с удовольствием вспоминает хитрость партизан, которые прикинулись наёмными рабочими, навезли в город дров, как будто для продажи, а сами спрятали в вязанках пулемёты. И вечером дали жару фашистам. С восторгом описывает, как «красные» освободили из плена подругу её сестры. Девушка едва не умерла в немецком лагере от голода и изнурительных работ по производству берёзовой ваты.

После войны Раиса работала в столовой при сельскохозяйственном техникуме города Трубчевска. Размещался он на Казарменной площади, позже названной Красноармейской. Страшно было спускаться в подвал бывших казарм, где хранились овощи, говорит женщина. Стена прохода была изрешечена пулями. Там после революции расстреливали людей, а затем трупы спускали в реку Десну.

Вся расцветшая от внимания к её повествованию старушка сразу стала приметной для окружающих. Рядом послушать остановились две молодые девушки. Ещё одна подошла – купила кукурузные лапти. Спешащие из поездов метро люди на несколько секунд задерживались, прислушивались, затем бросали в одну из плетёных корзиночек монетку и пробегали дальше. Пару минут за рассказом женщин следили двое крепко сложенных смуглых мужчин. Затем подошёл молодой человек с кожаным портмоне. Он тоже зачерпнул себе небольшую часть истории и отошёл в сторону.

 

реплика

Гордые старушки не просят – они надеются

Светлана Посисеева

Глядя в глаза несчастным людям: одиноким, вынужденным собирать крохи, я часто думаю, почему другие могут оставаться глухи к чужой беде? Неужели их горло не сжимают слёзы, а душа не разрывается от жажды справедливости? В таком настроении недалеко от Гостиного Двора я впервые увидела её… Это была старушка в платке, полностью закрывающем волосы, в наряде беженки, с лицом, почти уткнувшимся в землю. Что-то неприятно проскребло по душе, как визг тормозов, как острый предмет по стеклу. К моему удивлению, она вызывала не жалость, а отвращение. «Почему?» – стучало в висках. И вдруг в голове мелькнула мысль – руки. Это были руки очень молодой женщины. И по едва выглядывавшим из-за платка чертам можно было различить молодое красивое личико.

Ещё одна женщина попалась по дороге к Московскому вокзалу. Несмотря на проливной дождь, она почти распласталась по асфальту. И чтобы пройти по плотно забитому Лиговскому проспекту, людям приходилось перешагивать через далеко выставленную вперёд руку.

Вот такие актрисы годами умертвляли сострадание, мешали в один серый ком прекрасные чувства тех, кто ещё помнит христианские заповеди. Они обманывали и самим своим существованием поливали грязью тех, кто заслужил помощи и уважения. Психологи говорят, что не каждый сможет просить милостыню, что совсем нелегко переломить себя, чувство собственного достоинства и выйти с протянутой рукой. И способны на это люди только в крайнем отчаянии или те, у кого нет совести. Может, поэтому гордые старушки не просят. Они просто надеются на то, что сердца людей способны отделить зёрна от плевел и понять, кто действительно нуждается во внимании и поддержке.

 

Алёна Дударь. Фото автора и Александра Гальперина