«Я дала себе зарок не мечтать»
Актриса Ирина Мирошниченко предпочитает не строить планов, а просто использует шансы, которые даёт судьба
– В одном из своих недавних интервью, Ирина Петровна, вы сказали, что часто плачете...
– Плачу, причём по любому поводу. Могу заплакать от хорошего фильма, от обиды и даже просто потому, что не получается справиться с нервами. За жизнь, вы это наверняка и сами понимаете, у меня бывали разные ситуации, и среди них выпадало много горьких минут. Правда, о них очень мало кто знает.
– Но это как-то не вяжется с общим представлением о вас – популярнейшей актрисе и просто красавице, которую принято считать железной леди да к тому же баловнем судьбы!
– Я баловень судьбы? Вот ведь как интересно иногда бывает послушать про себя со стороны… Нет, это, наверное, уже слишком. Я актриса, а в этой профессии бывают не только успехи и овации. Радости, конечно, немало, и жить без творчества я бы в любом случае не могла. Но и трудностей сколько угодно. Любой артист постоянно зависит от других людей, и я не знаю ни одного, которому бы не приходилось терпеть сложности отношения к нему окружающих. Поэтому что уж тут говорить о баловнях...
– Так, значит, ваша ослепительная улыбка действительно не вполне искренна?
– Скажу вам так: мне легко. Потому что я всегда живу с ощущением, что в мире добро есть. И удивительная человеческая сердечность тоже есть. А всё это ты обязательно получишь, только если сам стремишься делать что-то хорошее, самосовершенствоваться и лететь вперёд. Мне кажется, в этом залог успеха.
– Да, но вы же согласитесь, что нередко случаются ситуации, когда творческий человек способен и хочет что-то сделать, но у него нет такой возможности?
– Понимаю и отвечаю. Иногда бывает, что тот или иной актёр, очень востребованный какое-то время назад, сегодня не имеет работы, потому что он просто не нужен в том качестве, в каком он есть. Причин много: к примеру, изменилась мода на лица, на типаж, на личности. Вот, скажем, я нынешнему кинематографу, вероятно, не интересна. И, поверьте, легко к этому отношусь. Если возникнет во мне необходимость, меня пригласят, и я, если предложат достойную работу, пойду, причём с удовольствием. А пока стараюсь осмысливать всё, что происходит, и занимаюсь чем-то другим.
– К сожалению, оказавшись в таком положении, большинство ваших коллег не рассуждают так, как вы, а начинают завидовать, злиться на тех, кто сейчас нарасхват.
– Может быть. Только я, когда вижу прекрасные работы других людей, этому только радуюсь.
– Извините, но вам, мне кажется, всё-таки немного проще – у вас при нынешней невостребованности в кинематографе есть театр, который вы считаете самым главным в своей жизни…
– Есть, и я не могу передать, насколько это невероятное ощущение – видеть родные лица, родные стены, родную сцену. Вот недавно мы сыграли сотый спектакль «Немного нежности». Представляете – сотый! Это же уникально! Поэтому дирекция устроила нам банкет – привезли угощение из ресторана, накрыли стол в комнате приёмов, в которой когда-то собирался худсовет театра. Как же можно не дорожить таким отношением!
– Это, наверное, с подачи Олега Павловича Табакова?
– Он нас, актёров, вообще старается баловать и радовать.
– И не удивительно, он ведь и сам артист, поэтому лучше всех знает, как трудно существовать в вашей профессии.
– Ну да… И поэтому для меня наш театр – настоящий дом. Меня, например, всегда сюда очень тянет.
– А это правда, что вы, когда впервые пришли в МХАТ, с порога заявили, что мечтаете играть в мюзикле, и это стало для всех настоящим шоком?
– Конечно! Это же был 1965 год, когда слово «мюзикл» звучало как мат. Я помню, Вениамин Захарович Радомысленский (тогдашний ректор Школы-студии. – Прим. ред.) на меня удивлённо посмотрел и тихо-тихо сказал: «Я тебя прошу, пожалуйста, никому об этом не говори»…
– Забавно. Хотя, безусловно, такое заявление для вас могло окончиться весьма плачевно.
– Ну да… Честно говоря, если бы появилась возможность, я бы многое в своей жизни поменяла. Но что об этом говорить…
– Конечно! Тем более что всё, слава Богу, сложилось удачно. И если вспомнить, какие удивительнейшие, в полном смысле слова гениальные актёры были вашими партнёрами на сцене, вы точно баловень судьбы!
– Тут вы правы. В нашем театре работали великие старики, которые учились у Станиславского и играли при Немировиче-Данченко. И они старались нам объяснить, что сцена – это что-то очень высокое, а значит, не каждый имеет право на ней находиться.
Расскажу вам только один случай. Мы были на гастролях в Ленинграде. Работали на сцене Александринского театра, играли «Трёх сестёр». И прямо во время спектакля у Алексея Николаевича Грибова случился инсульт. Когда это заметили, немедленно вызвали «скорую». Врачи встали за кулисами, но Алексей Николаевич продолжал играть. Мы смотрели, как ему становится всё труднее говорить, двигаться, просили остановить спектакль, но он сказал: «Нет!» И только когда спектакль закончился, согласился, чтобы его увезли в больницу. Невероятного мужества, героизма и благородства был артист!
– Как ни печально, должен констатировать: теперь таких нет…
– Вот, честно говоря, не люблю, когда люди начинают стонать: «Ах, какой театр был раньше»! Не знаю почему, но многие не понимают или не успевают за временем. Жизнь летит как вихрь, она как фонтан. И я счастлива, что МХАТ сегодня – самый живой, самый энергичный современный театр, в котором каждый день столько новостей, столько событий! Одним словом, нужно в него вписываться. А это трудно, не каждый может. Но я пытаюсь вписываться и, когда удаётся, чувствую, насколько это потрясающе хорошо. Надеюсь, что и дальше будет так.
– Не сомневаюсь! А потому задам вам обязательный журналистский вопрос о творческих планах.
– Вообще-то о том, что будет, знают только свыше… То есть расписывать всё вперёд я люблю. Но много раз сталкивалась с тем, что напланируешь себе, а потом по какой-то причине всё срывается.
– Многие живут по принципу: «Человек предполагает, а Бог располагает», и ничего худого в этом нет. Но у звёзд вашего уровня, как правило, расписание составлено на несколько месяцев, а то и на год вперёд... Неужели у вас такого нет?
– Ну почему? Есть. Вот, скажем, в конце августа я собираюсь в Геленджик, на фестиваль самодеятельного искусства.
– Вам интересна самодеятельность? Вот уж никогда бы не подумал…
– Неужели вы не видите, сколько у нас талантливейших людей?! Я всегда восхищалась тем, как они поют, как читают, как танцуют! Причём абсолютно все свои номера они делают на профессиональном уровне! Кстати, во время этого фестиваля в Геленджике у меня должно случиться одно очень важное событие…
– Расскажите!
– Нет, пока нет…
– Боитесь сглазить? Может быть, вы и правы… Но тогда я начну вас расспрашивать, какую роль вы сегодня мечтаете сыграть.
– Роль? Никакую.
– Простите, не понял?
– А какой в этом смысл? Вот, допустим, мечтала бы я сыграть Анну Каренину – и что? Её же всё равно никто не захочет ставить! После того как мы с режиссёром Игорем Масленниковым сколько ни ходили, так и не нашли денег под постановку «Без вины виноватые», я дала себе зарок не мечтать. Так легче жить. Использую шансы, которые даёт мне судьба…
Беседовал Владимир Ермолаев
