«Я патриот многих стран»
Известная журналистка Маша Слоним рассказала «НВ», почему она покинула родину в 1970-х и почему вернулась в начале 1990-х
Вообще-то она уже не Маша. И не Слоним (это её девичья фамилия). Официально называть её следует леди Филлимор, потому что её английский муж был лордом. Правда, его аристократическое происхождение было Маше абсолютно безразлично: она ведь и сама не из простой семьи. Дед – нарком иностранных дел Максим Литвинов. Отец – известный скульптор Илья Слоним, мать – переводчица Татьяна Литвинова. И жила вся семья в знаменитом Доме на набережной. И вот у такого деда внучка вырастает совершенной диссиденткой! Покидает родину, работает на западной радиостанции, которую нещадно глушат в СССР. А потом возвращается и начинает активно работать в журналистике новой России. Снимает фильм «Вторая русская революция», освещает работу съезда народных депутатов. В то время вокруг неё собираются политические журналисты, образуя нечто вроде закрытого клуба, приглашениями в который не пренебрегают люди, близкие к власти. Ведёт политическую программу «Четвёртая власть» на РЕН ТВ, преподаёт в школе журналистики…
– Вы уехали из СССР, когда вам было 28 лет. Надеялись тогда, что вернётесь?
– Нет, конечно. Все тогда уезжали навсегда. Я не очень хотела эмигрировать, просто всех моих друзей пересажали, и мама буквально вытолкнула меня – ей не хотелось, чтобы я оказалась за решёткой. В то же время уезжал мой двоюродный брат Павел Литвинов, который отсидел и отбыл ссылку.
– Один из тех семерых, кто вышел на Красную площадь протестовать против ввода войск в Чехословакию.
– Да. Меня на ту демонстрацию не позвали, хотя я хорошо знала всю эту компанию, помогала им. Замечательные люди. Первое поколение, которое выросло, не зная страха. Наши родители и наши деды – а тогда в каждой семье кто-то сидел – они по-настоящему боялись. А это поколение страх потеряло.
– Вы ведь тоже участвовали в исторических выпусках «Хроники текущих событий»…
– Помогала. Молодая была, мне давали разные поручения. Например, Наташа Горбаневская однажды отправила меня в Ленинград за писчей бумагой. Она, выйдя из очередного заключения, сидела у меня на квартире и стучала на моей «Эрике». А бумага, на которой она печатала «Хронику», должна была быть очень тонкой и прочной, так можно было заложить больше копий. Такая бумага почему-то продавалась в одном месте, в Ленинграде, в «Детском мире».
– За вами следили?
– За всеми следили. Но как-то удавалось уворачиваться. Однажды мы с Наташей печатали «Хронику», довольно-таки много получилось экземпляров, и надо было их срочно увезти из дома. Я запихнула несколько готовых выпусков под куртку – зима была, вышла на улицу, махнула на дороге рукой. Остановилась чёрная «Волга». И я вижу, что в ней сидят милицейские чины. А деваться уже было некуда – ещё больше внимания привлечёшь. Села. Назвала адрес. Всю дорогу думала, что это провокация, тряслась, что сейчас меня привезут куда надо и вытряхнут куртку. Боялась шевельнуться, потому что тонкая бумага громко шуршала. Попросила их остановиться за квартал от нужного дома, вышла и бочком-бочком…
В другой раз передавала фотокопии стихов Бродского американскому журналисту Джерри Шехтеру, корреспонденту Time Magazine, тому самому, кстати, кто тайно вывез из СССР мемуары Хрущёва. Иосиф дал мне фотоплёнки, я, конечно, не смотрела, что на них. И помню эту совершенно шпионскую встречу с Джерри у телеграфа: мы идём по улице Огарёва, и я сую ему эти плёнки в глубокий карман серого макинтоша. Я чувствовала себя шпионкой, передающей планы секретного советского завода.
– А правда ли, что вас за Бродского сватала Анна Ахматова?
– Пыталась, ха-ха-ха! Только ничего не получилось. Мой папа тогда лепил скульптурный портрет Анны Андреевны, который хранится сейчас в Русском музее. Ахматова приезжала к нам в Москву, позировала. Я помню эти сеансы – папа работал, она читала стихи, а я слушала с открытым ртом и кормила конфетами нашу собаку, чтобы она не тявкнула… А потом, когда мы уже встретились с Иосифом в Америке (а это он мне тогда помог с работой, устроил в издательство «Ардис» к Карлу Профферу), он рассказал, что Анна Андреевна ему как-то сказала: «Иосиф, – она ко всем на «вы» обращалась, – поезжайте в Москву, вы должны влюбиться в Машу Литвинову». Она считала, что мы друг другу подошли бы. Он это вспоминал со смехом.
– И как, удалось ему влюбиться?
– Нет, в то время у меня были иные интересы – муж, сын. Но мы стали друзьями. И мои родители его очень ценили. Папа его портрет лепил. Он назвал работу «Портрет поэта», потому что имя Бродского тогда упоминать было нельзя.
– Маша, объясните, как в семье советского министра, члена партии, выросли такие инакомыслящие дети? А главное, внуки-диссиденты?
– Мои родители хорошо понимали, что происходит в стране. Бабушка, а она была англичанка, вывезла нас с сестрой в деревню, где воспитывала сообразно своим представлениям. Мы носили простую одежду, обтирались каждое утро холодной водой, трудились. Конфеты и пирожные были противопоказаны.
– На завтрак – овсянка?
– Именно! У нас не было радио и советских газет. Зато бабушка разговаривала с нами по-английски и заставляла читать английскую литературу. Сначала сказки, потом, например, «Улисса»… Таким образом она старалась оградить нас от советской действительности, насколько это было возможно, и рассказать о мире, в который заглядывать советским школьникам не полагалось. Вот так и получилось то, что получилось. Моя мама была в списке деятелей культуры, которых американский культурный атташе приглашал в посольство на приёмы. Иногда оттуда она приносила книги. Помню «Доктора Живаго», напечатанного на папиросной бумаге. Потом у нас в доме оказался «Архипелаг ГУЛАГ» – представляете, мы стали одними из первых, у кого в СССР был «Архипелаг ГУЛАГ», отпечатанный типографским способом! Помню, как к моему сыну в гости зашёл его друг. Он был постарше и что-то про Солженицына слышал краем уха. А тут у нас увидел книжку. Подошёл ко мне и сказал: «Тётя Маша, у вас «Архипелаг ГУЛАГ» есть, наша учительница говорит, что это плохая книжка, а она сама не читала, можно я возьму для неё?» Я побледнела, представив такую картину. Но сама виновата. Нечего разбрасывать было…
– Уехав из СССР, вы вернулись в Россию. Почему?
– Вернулась? У меня британский паспорт. И сын живёт в Англии, он с 8 лет на Западе. Конечно, он чувствует корни, он знает язык и с детьми своими говорит по-русски, показывает им «Ёжика в тумане», но он уже человек другой страны. Я же... Я застряла в России давно, с 1991 года. Сначала приехала снимать фильм, встретилась с друзьями. Потом в какой-то момент поняла, что здесь журналисту, пишущему о России, работать интереснее. Кроме того, возникли личные обстоятельства, а сейчас я уже обросла друзьями, личными связями, хозяйством, собаками…
– Курами, козами…
– У нас семь коз, восемь собак, девять кошек. Про павлинов, индеек, кур, цесарок сказать не могу – количество всё время меняется. Молоко, сыр, творог – всё своё. Я создала себе здесь остров, очень похожий на тот, который у меня был в Англии. Там я жила за городом, у меня было много животных. И здесь у меня получилось также устроиться. Но я всегда себя спрашиваю – сколько я буду ещё здесь жить? Что заставит меня уехать из России? В 1993 году я сказала себе, что если Жириновский станет президентом, то мне делать в этой стране нечего. Но эта опасность прошла стороной.
– Ну уедете, если надоест вам эта страна, этот язык, тем более что английский у вас родной…
– Нет! Никогда не надоест – ни страна, ни язык. Что такое страна? Это люди. Как я могу разочароваться в моих друзьях? Вопрос стоит так: либо я готова дальше смотреть на то, что происходит, либо захочу устраниться.
– Были моменты, когда вы испытывали гордость за свою страну?
– М-м-м-м… когда Гагарин полетел в космос. Какой же это был, как бы сейчас сказали, флешмоб! Мы все сбежали из школы через окно, потому что нас заперли в классе, и в едином порыве бросились на Красную площадь. Это было так искренне! Незнакомые люди обнимались друг с другом, и все были абсолютно счастливы.
– С чего начинается ваша личная, простите мне высокий слог, любовь к родине?
– Литература. Кино. Культура. Люди. Дом. Но дом не главное. Я столько домов сменила за свою жизнь! И потом, я Англию тоже очень люблю. Это такая же часть меня. Во мне эти две моих родины прекрасно уживаются друг с другом. Даже больше скажу – я патриот многих стран.
– Раньше это называлось космополитизмом.
– Наверное. Словом, я люблю то место, которое сейчас моё.
– Маша, такое ощущение, что мы все сейчас находимся на перепутье. Скажите, вы знаете, что будет со страной?
– Был такой министр внутренних дел Бакатин. Мы в 1990 году делали с ним интервью. Он интересно отвечал нам, рассказал про свою жизнь, про семью, про деда, которого расстреляли… Представьте, мы сидим у него в кабинете, час ночи. Он пристально смотрит на меня и говорит: «Скажите, Маша, а что будет с нашей страной?» Министр внутренних дел спрашивает меня! Журналиста! Откуда же я знаю?!
Беседовала Эльвира Дажунц. Фото Анны Груздевой
