«Не хочу снимать мрачную депрессуху»

Алексей Воробьёв в работе над своими картинами – диктатор: он уверен, что на съёмочной площадке может быть только один капитан, который точно знает, что и почему.

 

На прошедшем недавно в Америке фестивале Action on Film Festival Алексей Воробьёв, которого мы знаем как певца и актёра («Сокровища О.К.», «Деффчонки»), получил премию. Его режиссёрский дебют «Папа» был признан лучшим иностранным короткометражным фильмом. Впрочем, «Папа» уже «засветился» этим летом на отечественных фестивалях – демократичном «Кинотавре» и пафосном Московском международном кинофестивале. Как певец стал режиссёром и какие у Воробьёва планы на будущее – он рассказал «НВ».

– Алексей, во-первых, поздравляю с премией.

– Спасибо! Я был дико счастлив по этому поводу – вы можете себе представить, что это для меня значит! Лучший иностранный короткометражный фильм «Папа» на фестивале Action on Film Festival – моя первая награда как режиссёра, сценариста и композитора.

– Во-вторых, как случилось, что вы стали режиссёром?

– Это тот случай, когда не было бы счастья, да несчастье помогло. Если помните, в январе прошлого года в Лос-Анджелесе я попал в автокатастрофу, после которой не мог ни петь, ни играть, даже разговаривал с трудом. Врачи были убеждены, что я никогда не смогу вернуться к актёрской профессии, и услышать это, признаюсь, было очень страшно. Но я такой человек, что не способен надолго впадать в депрессию, я быстро начинаю искать выход. И, вспомнив о своих юношеских мечтах написать сценарий, подумал: кто знает, может, эта авария – толчок для моего дальнейшего развития, может, уже пора попытаться найти себя по другую сторону камеры? И тут мои друзья из New York Film Academy предложили снять им короткий метр. Я почувствовал вкус к этому делу и, вернувшись в Москву, написал сценарий и снял фильм «Папа»…

– Вы производите впечатление очень жизнерадостного человека, и, честно говоря, в последнюю очередь бы подумала, что вы снимете трагическую историю отца, потерявшего свою дочь.

– На самом деле такое кино – это скорее исключение для меня. Просто сценарий писался, когда я сам находился в критическом состоянии. Конечно, нет ничего страшнее потери ребёнка, которую переживает герой фильма и в итоге сходит с ума. Но и мне было очень тяжело в тот момент, когда после автомобильной аварии я жил с осознанием, что 50 процентов правой доли мозга у меня мертво. Зная свой диагноз, я боялся заглянуть в будущее. Поэтому, как и герой фильма, я жил прошлым, пытаясь вернуться туда, где всё было отлично, а не жить настоящим, в котором уже ничего нет.

Но кризис прошёл, и я вовсе не хочу снимать мрачную депрессуху, после которой и самому впору наложить на себя руки. Наоборот, мне хочется, чтобы кино давало людям надежду на лучшую жизнь, на то, что всё в наших руках. В моих фильмах обязательно будет юмор. В моём айпаде загружены все фильмы Квентина Тарантино и Гая Ричи – я их периодически пересматриваю, причём с любого места. Вот такое ироничное, с драйвом кино мне интересно. Я показал Максу Аверину, с которым мы сейчас играем двух братьев-бандитов в сериале «Беглецы», трейлер криминальной комедии, который я снимал в Америке по собственному сценарию. После этого он бегал по вагончику и кричал: «Что ты тут делаешь?! Уйди отсюда, снимай кино!»

– Желания – это прекрасно. Но это не значит, что всякий желающий возьмёт камеру в руки и снимет призовое кино. Где вы научились режиссуре?

– Я практик, всё познаю в работе. В перерывах между съёмками не сижу в трейлере, а наблюдаю за процессом. С первого дня загадочные фразы, которые раздавались на площадке, – что-нибудь вроде «меняем объектив, ставим 85 и снимаем укрупнение» или «дайте мне контровичок» – не давали мне покоя. Мне хотелось узнать, а что же это всё значит. И в перерывах между съёмками я подходил к специалистам с просьбой объяснить мне, что к чему. Чем холодный свет отличается от тёплого, почему общий план должен длиться не больше двух секунд, что нельзя делать кадр просто красивым, в нём должен быть смысл и так далее. За несколько лет я прошёл своего рода киношколу. Главное – не оставаться дилетантом, пусть и талантливым, а стать во всём, за что берёшься, профессионалом. А когда ты точно знаешь, чего хочешь добиться, то понимаешь, как этого добиться. Знаете, какая у меня татуировка на руке? «Слава в руках труда». Это сказал Леонардо да Винчи. А вслед за ним в эту максиму верю и я.

– Леонардо да Винчи был, как известно, разносторонней личностью. Раньше таких людей называли «человек эпохи Возрождения», сегодня – «мультипрофессионал». Это вам тоже должно быть близко, ведь в «Папе» вы выступили не только как сценарист и режиссёр. Вы также написали к фильму музыку и сыграли одного из персонажей… Зачем вам браться за всё сразу?

– По сути, чтобы реализовать задуманное, мне, кроме компьютера, никто и не нужен. Плюс то, что я в любую минуту могу окунуться в работу – хоть посреди ночи мне позвонят и скажут: срочно надо прислать этот трек. Да не вопрос!

– Может быть, в этом выражается ещё и то, что вам нравится держать всё под контролем?

– Скорее мне нравится то, что за многие вещи я несу ответственность перед самим собой. А насчёт контроля – в кино никак иначе. На съёмочной площадке может быть только один капитан, который точно знает, что и почему. 

– Вы знакомы с кинопроизводством и в Штатах, и на родине. Где вам больше нравится сниматься?

– Везде интересно. Наши кинематографисты ничуть не хуже американцев, а в чём-то, может быть, и сильнее, но наша главная проблема в том, что мы отстаём технологически…

– …Что вызывает нешуточные комплексы и стремление «догнать и перегнать».

– Да. И ещё чем отличается российский кинематограф – тем, что во многом он создаётся «вопреки». Как-то мне показали один кадр, снятый очень плавно, камера буквально плывёт перед героем. Казалось бы, ничего особенного, но как это было сделано! «Стедикам (технология, которая обеспечивает стабильное изображение с движущейся камеры. – Прим. ред.)?» – интересуюсь у операторов. Оказывается – нет. Стедикамщик (оператор, обладающий специальным навыком работы с подвижной камерой. – Прим. ред.) в этот день «сорвался». Но ребята не растерялись – поскольку снимали в больнице, взяли кресло-каталку, посадили на него оператора с камерой и так вели его всю съёмку. У нас не бывает нерешаемой проблемы – в этом для меня волшебство российского кинематографа. В Америке же или ждали бы стедикамщика, или начали бы снимать что-то другое. Другое дело, что там почти немыслима сама ситуация «сорвавшегося» работника. Вот сегодня, например, на съёмочную площадку «Беглецов» привезли неподготовленный автомобиль…

– Да, вижу, его обклеивают, преображая в автомобиль литовской полиции.

– Так вот, в Америке вы бы такую картину не увидели, потому что там всё готово перед приездом на площадку. И честно говоря, меня наше разгильдяйство в этом смысле страшно раздражает.

– Как вы боретесь с этими «национальными особенностями» нашего кино?

– Я начинаю сам клеить, при этом успеваю наорать на всех и каждого, кто замешан в непорядке. Меня поражают режиссёры, которые спокойно ко всяким проколам относятся и не портят себе нервы. Я так не могу. На первом же своём коротком метре уволил нерадивого сотрудника, из-за которого мы потеряли целый час. Кино – это завод, машина, и машина должна работать, иначе это просто кусок металла. В машине мы же меняем неисправную деталь? Так и здесь – не справляешься со своими обязанностями, значит, до свидания, дальше мы поедем без тебя. Всё очень просто.

– Однако – жёстко.

– А как иначе? Можно один раз пообщаться с человеком, совершившим ошибку, – действительно, всякое бывает, – но второго раза уже точно не будет.

– Но сегодня вы в подчинённом положении на съёмочной площадке. Легко отдаётесь на волю режиссёра или в мозгу снимаете параллельное кино?

– На самом деле с этим довольно тяжело. Действительно, бывает, ловлю себя на мысли: «А я бы эту сцену снял иначе». Но тем не менее подавляю в себе «режиссёра» и если что-то от себя добавляю, то только в так называемом актёрском дубле. Впрочем, иногда режиссёр даёт актёрам волю пофантазировать. Вот на съёмках «Беглецов» мы с Максом Авериным напридумывали всяких штучек, которые свидетельствуют об особом, «братском» доверии.

– В релизе я прочла, что вы играете двух тамбовских бандитов. Но судя по тому, что я увидела на съёмках, это вовсе не какие-то отмороженные парни, а, напротив, очень обаятельные ребята.

– Они действительно, несмотря ни на что, отнюдь не отрицательные персонажи. Мой Мишаня стал бандитом и вовсе потому, что вырос в такой семье, а семью, как известно, не выбирают. К тому же всё, что он проворачивает с братом, он воспринимает как романтическое приключение, не отдавая себе отчёта, что за этим стоит. Он во всём ищет только радость. Отличный парень, он мне нравится (смеётся). А ещё мне нравится играть именно младшего брата. Как ни крути, когда старший брат рядом, младший может немножко расслабиться, потому что он знает, что у него есть тыл. Я это знаю по себе. Когда мы с моим старшим братом Серёжей выходили вместе на улицу, родители никогда не волновались, потому что знали: если что-то будет происходить с одним, второй не останется в стороне. Мы ощущали себя маленькой, но сильной стаей… Так что, когда мне предложили сыграть младшего брата Мишаню, я с удовольствием согласился.

 

Главное – не оставаться дилетантом, пусть и талантливым, а стать во всём, за что берёшься, профессионалом. А когда ты точно знаешь, чего хочешь добиться, то понимаешь, как этого добиться. 

Алексей Воробьёв

Беседовала Елена Боброва. Фо­то ИТАР–ТАСС