История над нами пролилась… Портрет с папиросой
Чаще всего люди на старых фото выглядят похожими друг на друга. Черты лица у них, конечно, разные, но вот выражение лиц, как правило, почти одинаковое: фотографируясь, почти все старались выглядеть серьёзно и при этом чуть-чуть, не слишком сильно улыбаться. Так снимались и большинство ленинградцев-блокадников, которым посвящена выставка «История над нами пролилась…» в медиа-центре Балтийской медиа-группы. И только некоторые снимки, сделанные во время блокады или вскоре после её снятия, резко выделяются на фоне остальных.
Например, фотография улыбающейся молодой женщины с ярким макияжем, в модной по тем временам кепке и с папиросой во рту. Глядя на неё, скорее подумаешь, что она сделана ещё до войны, что на ней запечатлён счастливый, не сталкивавшийся с горем и смертью человек. На самом же деле всё совсем не так. Снимок ленинградки Евдокии Назаренко был сделан в первые дни после победы в Великой Отечественной войне. Она пережила все 900 дней блокады, потеряла мужа и сына, у неё не осталось ни одного близкого родственника. Осталась только одна-единственная подруга, носящая редкое имя Параскева, которая, как и Евдокия, прожила в Ленинграде всю блокаду.
Параскева Мишина тоже жила одна. Её мать Мария Кирилловна и маленький сын Вадим – крестник Евдокии – летом 1941 года уехали в деревню и не попали в блокадное кольцо. Мишина работала кассиром в Гаванском универмаге, который находился недалеко от её дома, на Васильевском острове. Универмаг продолжал работать и после начала войны, и весь первый блокадный год Параскева была вынуждена сама относить в сберкассу выручку. Каждый вечер она шла по тёмным переулкам и подворотням Васильевского острова с большой суммой денег, готовая к нападению грабителей. Правда, первое время её сопровождал сторож универмага, у которого была винтовка. Однако к зиме помощник Мишиной настолько ослабел от голода, что еле ходил, и рассчитывать на его защиту в случае опасности было сложно: желающие отнять у неё выручку справились бы с ним, даже несмотря на его оружие. Но Параскева всё равно брала его с собой – идти вдвоём по тёмным зимним улицам замёрзшего города всё-таки было не так страшно.
К середине зимы сторожу стало ещё хуже. Он был в состоянии пройти только половину дороги до сберкассы – дальше кассир шла одна по Большому проспекту, а охранник следил за ней, готовый, в случае чего, выстрелить. К счастью, его защита Параскеве так и не понадобилась. В 1942 году её призвали в армию. Там Мишина строила укрепления, а также шила и чинила военную форму.
После победы Параскева вернулась в Ленинград, по-прежнему не зная, живы ли её мать и сын. Из всех её близких, находившихся во время блокады в городе, в живых осталась только Евдокия Назаренко. Она утешала её, как могла, уверяла подругу, что с её родными всё хорошо, и терялась в догадках, как ещё поддержать эту почти потерявшую надежду женщину. В один из первых мирных дней ей и пришла в голову идея сделать подруге необычный подарок: сфотографироваться в праздничном и немного шутливом виде и прислать ей такой снимок. Никак иначе отвлечь её от тревог и грустных мыслей Назаренко не могла. Позже Мишина нашла своих родных – они были живы.
Евдокия же прожила после войны совсем недолго. От неё остались всего две фотографии – старая и изломанная детская и та, которую она подарила своей подруге. На ней она беспечно улыбается с папиросой во рту…
Татьяна Алексеева
